Уроки жизни

– А почему только меня?

– Дак, меня-то знают. Живу я здесь. За кладбищем сразу. А ты – чужак. Станут проверять, что за гусь, всю душу вытрясут, а, если деньги есть, то без копейки оставят. Защитники наши…. От всего защищают. Особенно от денег.

– Я здесь решил остаться жить, – воспротивился я, – со своими детьми и женой.

– Странный ты, человек! И желание у тебя странное! – воскликнул мужик. – Да кому какая разница, что у тебя в душе и что ты решил? Заметут и вякнуть не успеешь! Пойдём, говорю! А от своих ты и так недалеко будешь. Каждый день можешь тут сидеть, пока не надоест. А вечером, лучше уходить. Не ты ж первый такой?

Немного подумав, согласился. Перспектива вступить в непосредственный контакт с работниками полиции меня никак не устраивала, хотя я лично от них ничего плохого не видел, и, взяв рюкзак и спальник, пошёл вслед за мужиком.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Михаил Степанычем! – отозвался мужик. – Раньше звали. Сейчас – Михеем!

– Лет тебе для Михея как-то многовато.

– Лет-то многовато, да положение моё не то, чтобы привередничать! И ещё – у нас каждый сам по себе.

– То есть?

– Кормить тебя никто у нас не будет. И делиться тоже. У нас здесь свобода. Никто никому ничего не должен! Что насобираешь, тем и живёшь! Ясно? Один день – густо, другой – пусто!

– Дак ты не один?

– Одному плохо, – вздохнул Михей, – тяжко. И так никому не нужен, а коли один, то и вовсе мрак. И поговорить не с кем. Да я, вообще-то, с женой. Нас с квартирой обманули, вот здесь и поселились. Соцработниками представились. Опоили чем-то, дак мы с Настей документы и подписали. Оказывается, дарственную. С нотариусом приходили. Всё чин чином. Одна шайка, короче. Пытались потом что-то доказать, дак у нас даже заявление в полиции не приняли. Вот такая у нас власть, мать её за ногу. За литр водки, считай, трёхкомнатную в центре отдали.

– А власть-то здесь причём?

– А разбираться никто не захотел. Все они одним миром мазаны, Игорь!

– А имя-то моё откуда знаешь?

– Дети-то твои похоронены?

– Ну, да.

– Оттуда и знаю.

– Понятно, – догадался я.

Добравшись до конца кладбища, Михей пролез в дырку в ограде. Я последовал за ним. Метров через тридцать среди густого кустарника показалось полуразрушенное довольно большое кирпичное одноэтажное строение – ни окон, ни дверей. То ли разграбили, то ли и не ставили вовсе – одни провалы. Штукатурка на стенах давно обвалилась, но неприятие это не вызывало. Кладбище ведь. Будто не только людей здесь хоронят, но и здания. Зашли внутрь, и в конце длинного коридора Игорь увидел полоску света. Туда и направились. Подойдя к единственной железной двери во всём здании, Михей, по-хозяйски, открыл. Неяркий свет одиноко горевшей электрической лампочки освещал просторное помещение. Оконных проёмов не было. Посредине стоял довольно приличного вида стол, пять разнокалиберных стульев, а вдоль стен – каталки, на каких мертвецов возят. На некоторых были затрапезные матрасы. За столом сидели два мужика и играли в шахматы. Никто внимания на нас не обратил. Всего в комнате, кроме меня и Михея, было шесть человек. Пять мужчин и одна очень пожилая женщина, жена Михея, которая сидела прямо под лампочкой и что-то зашивала. Одеты все были, кто во что горазд, но более-менее опрятно. В углу стоял кулер с водой. Вдоль стен три электронагревателя довольно приличного вида.

– Это – Игорь, – представил меня Михей, ни к кому конкретно не обращаясь. – С нами будет жить.

Интереса это сообщение ни у кого не вызвало. Понимая, что надо как-то «вливаться» в коллектив, я развязал рюкзак, достал оставшийся литр водки и всю имеющуюся еду, и выложил на стол. Шахматная партия тут же завершилась. Жена Михея отложила в сторону штопку, и принялась накрывать на стол. Невесть откуда появилось несколько тарелок, алюминиевых кружек и вилок. Неожиданный праздник разбудил в этих потухших людях интерес к жизни. Мой, явно не вписывавшийся в принятые каноны, поступок разбудил в их сознании какое-то давно забытое чувство человеческой сопричастности. Михей, взявший на себя роль тамады, разлил водку, истово перекрестил стол и себя, со словами: «Дай, Бог!» опрокинул в рот кружку. Остальные молча последовали его примеру. Выпив, стали закусывать. Еды было не так много, но вполне достаточно, чтобы не стесняться, но мои новые сотоварищи по большей части только занюхивали и откладывали закуску на потом. Сказывалась, видимо, привычка на всём экономить. Всё это происходило в полном молчании. Михей, со словами: «Чего тут тянуть?», открыл вторую бутылку и разлил водку. Теперь, не дожидаясь команды, выпили сразу. Выпили и понемногу закусили. Жена Михея тут же начала убирать еду со стола и складывать в большой целлофановый пакет. Глядя на неё, я неожиданно для самого себя спросил:

– Зачем вы еду убираете?

– Про запас, – без тени сомнения ответила старушка.

– Не надо ничего складывать про запас. Я предлагаю изменить ваше правило «каждый за себя». Я никогда так не жил, и согласиться с этим не могу. Так труднее выжить, да и, мне кажется, делает из нас нелюдей.

– Горя мало хлебнул, потому и предлагаешь. Бывает по несколько дней жрать нечего. И чё? Надыбал немного жратвы и на всех делить? – с недоверием спросил седоватый мужик с недобрым лицом.

– Это и предлагаю. Лучше всем вместе голодать, чем совершенно оскотиниться, – резко ответил я. – Да и в ближайшее время голод никому не грозит. Шиковать не обещаю, но голодными сидеть не будете.

– Ты что ли накормишь? – продолжил седой.

– Да! – ответил я. – Сразу скажу, что у меня есть немного денег, и рассчитывал я только на себя, но, коль такое дело, от вас их утаивать не буду. Всё будет поровну. И, если кому-то вдруг взбредёт в голову украсть эти деньги, то прежде подумайте, что украдёте не только у меня, но и у своих товарищей. И ещё запомните – деньги уходят, а дела остаются. Как хорошие, так и плохие.

– Насчёт этого не беспокойся. У нас с этим строго. Был у нас один такой, дак мы его выгнали. Замёрз потом где-то этой зимой. Из-за куска колбасы замёрз, – успокоил Михей.

– Ну, и лады, – успокоился я. И тени сомнения почему-то не было, что обманут. Нутром чувствовал. Вроде и люди, опустившиеся на самое дно, а честности в них куда больше, чем во многих снаружи лощённых праведников.

В общем, поселился я там, да как решил, так и жил. Договорились по очереди заниматься хозяйством. Дежурному с утра выдавал деньги на продукты, а сам уходил к могилам жены и детей. И нисколько не жалел о том, что сделал. О родителях почему-то даже не вспоминал. Понемногу познакомился со всеми – и с кладбищенскими работниками, и с участковым. Поначалу недоверие было, но со временем привыкли, и не докучали. Так и жили. Днём – с семьёй, а вечером – в новом пристанище. Условия там, конечно, не шик, но главное – вода и электричество были. Это, оказывается, здание старого морга. Оборудование и мебель забрали, а свет и воду отключить позабыли. Ну, ты ж знаешь, как у нас. Раздолбаи кругом и рядом, особенно в начальстве. Но это раздолбайство нас очень выручало. У Михея руки «золотыми» оказались. По его просьбе электронагреватели с помоек натаскали. Из десятка неисправных, сделал три работающих, тем и спасались от холода. А помещение, в котором жили, оказалось бывшей мертвецкой. Холодильники там с трупами стояли. Холодильники вместе с трупами, понятное дело, в новый морг забрали, а на их месте поселились новые мертвецы, только живые ещё. Да…. Чего я там только не наслушался! Волосы дыбом порой вставали от человеческой жестокости и несправедливости. Но больше всего меня поражала даже не сама людская жестокость и подлость, а то смирение, с которым они всё это рассказывали. Такое с ними творили, что любой, мне кажется, должен был бы отомстить. Просто обязан! А они – нет! Рассказывали так, будто и не с ними это происходило. Месяца три так прошло. Слушал я, слушал, и задумывался всё больше и больше: «А что ж я тут делаю?». А главное: «Зачем делаю?». И так меня эти вопросы начали мучать, что не вытерпел я и однажды попросил кладбищенского священника поговорить со мной. Мы уже волей-неволей начали здороваться, так как я почти каждый день с ним сталкивался. Он меня не трогал, ожидая, видимо, когда я сам к нему обращусь. Так оно и произошло. Всего один разговор, а он мне всю душу перевернул. Я ведь крещённый был, а в храме, наверное, два-три раза за всю жизнь был, поэтому о самой Вере ничего не знал вообще. В общем, рассказал я ему свою историю, а он меня и спрашивает:

– А ты знаешь, где сейчас твоя жена?

– Нет, конечно, – отвечаю.

– В аду, – говорит.

– Почему? За что? – возмущаюсь я.

– Все самоубийцы там! Исключений ни для кого нет! А ты вместо того, чтобы попытаться отмолить её, штаны здесь протираешь, непонятно зачем. На самом-то деле, себя жалеешь. Неужели не понимаешь? А с родителями твоими как? Бросил стариков одних умирать, и даже капельки сочувствия у тебя к ним нет. А за что? Нет, знаешь ли, ничего постыдней и позорней неблагодарности. Особенно сыновьей. По сути дела, твоё поведение можно сравнить с предательством. Понимаешь? Вот сбежал ты сюда, спрятался от жизни, а на самом деле, предал ты их: и родителей, и жену, и детей, и самого себя.

Меня как обухом по голове огрели. А ведь правду он говорит. Уж не знаю там, как насчёт жены, а с родителями я поступил действительно, как последний мерзавец.

– И что же мне делать? – спрашиваю.

– Прежде всего возвращайся домой, и пока ещё живы родители, возьми всю заботу о них на свои плечи. А потом, когда Господь призовёт их к себе, иди в монастырь отмаливать жену.

– А поможет?

– Что человеку невозможно, возможно Господу. Запомни это! Поверишь, и обязательно сбудется!

На этом наш разговор и закончился. Прямо скажу, что я пару дней не решался поступить так, как посоветовал батюшка, но потом что-то во мне пересилило. Попрощался со своими новыми товарищами, денег им оставил и вернулся домой. И вовремя вернулся. Через два дня умер отец, а ещё через неделю – мама. Похоронил, продал квартиру, да ушёл сюда. Вот уж четвёртый год здесь. Дал Богу обет до самой смерти молить Его о прощении жены, – закончил Игорь.

– И ты поверил, что сможешь отмолить?

– Не поверил бы, не пришёл, – улыбнулся Игорь.

Что-то говорить по поводу его рассказа я просто не посмел. Слишком уж интимная тема, но впечатление он произвёл на меня огромное. Я просто был ошарашен. Человек нашёл в себе силы пожертвовать своей жизнью ради спасения ближнего. Именно пожертвовать, ибо он добровольно отказался от этого мира, за который так цеплялся я и цепляется подавляющее большинство из живущих людей. А я бы так смог? И ещё этот рассказ поразил меня тем, насколько мои жизненные невзгоды были несравнимы с его. А ещё моей слабостью и безволием. Только тогда мне и открылось, что все мои невзгоды ничто по сравнению с тем, что может человек пережить в своей жизни, и, возможно, кто-то именно сейчас, вот в это самый миг переживает такие страдания, что мне даже и не снились, и при этом не впадает в уныние, не льёт слёзы и не опускает руки, а борется и побеждает. И так мне стало стыдно за себя, что не передать словами.

С этого самого дня и началось моё духовное выздоровление. В монастыре я пробыл три с половиной года. Как только ушёл, стал работать в храме, возложив на свои плечи множество обязанностей. Я понял, наконец, почему раньше ничего не писал. Потому, что не было во мне тех смыслов, которые должен настоящий писатель доносить до людей, смыслов, которые даровал нам Иисус Христос. И, только приняв их всей душой, всем своим естеством, я начал делать то, к чему меня Господь благословил изначально. Я начал писать.

В заключении хочу дать совет – не бойтесь трудностей и невзгод. Именно слабых духом они и убивают. Именно слабый духом не видит своих талантов, дарованных ему Господом с рождения. Я совершенно уверен в том, что нет бесталанных людей. Ищите в себе таланты и найдёте! А найдёте – обретёте смысл своей жизни. Тот самый смысл, без которого человек и становиться нелюдем!