Древо незнания добра и зла

Вечер принес новые неожиданности. Бубликов продолжал спать. Ева забеспокоилась, и попыталась разбудить мужа, но тот неожиданно заплакал. И не просто заплакал, а стал орать как младенец. Женщина растерялась, и оставила его в покое, но Бубликов орать не перестал. На вопросы жены: «Что с тобой, Адамчик?» ничего не отвечал, и продолжал орать, издавая какие-то нечленораздельные звуки, очень похожие на младенческие «Уа! Уа!». Ева подумала, что плачет он не потому, что его разбудили, а от того, что голоден. Как слопал плод незнания добра и зла, так и маковой росинки во рту не было. Интуиция подсказывала, что нужно накормить, но как это сделать, не знала. На предложения «Может ты голоден?» Адам отвечал новыми взрывами крика. Ева испугалась и растерялась одновременно. Наконец, устав, кричать, Бубликов замолчал и опять погрузился в сон. Боясь разбудить мужа, Ева тихонько разделась, откинула одеяло и в бессилии легла. Дальнейшее ввергло её в полнейшую панику. Адамчик каким-то образом почуял её присутствие, схватил мёртвой хваткой и, припав ртом к довольно внушительной груди, начал громко чмокать, пытаясь, видимо, добыть молоко. Это действие окончательно развеяло смутные подозрения Евы. Перестав напрягаться, дождалась, когда Адам устанет и заснёт, потихоньку встала, вышла в соседнюю комнату, закрыла дверь и, несмотря на поздний час, позвонила отцу Николаю. Священник отозвался немедленно:

– Что случилось, Ева?

– Беда, батюшка! – сквозь слёзы прошептала женщина.

– Перестань плакать и рассказывай! – приказал отец Николай.

– Даже не знаю, с чего начать! – немного успокоившись, сказала Ева.

– С самого начала и начинай, – посоветовал священник.

– Помните, как он хотел вырастить древо незнания добра и зла? – спросила женщина.

– Как такой бред забудешь?

– Бред вроде и бред, а он его вырастил!

– Шутишь?

– Не до шуток, батюшка!

– Ну, допустим! – согласился священник. – И что дальше?

– Я ему говорила, что не надо его есть, что боязно, а он не послушал и съел! – опять разнюнилась Ева.

– Что съел?

– Плод!

– Какой ещё плод?

– С древа незнания добра и зла!

– А ты?

– Что я?

– Ты ела?

– Нет. Он сказал, что сначала должен испытать на себе, а уж потом, если ничего не случиться, попробую и я.

– Слава Богу, хоть так! Ну, и что с ним случилось?

– Сначала из него выскочил бес, а потом он засыпать начал. Я ничего не поняла, оттащила его, и уложила спать. Он спит с самого утра. Если и просыпается, то орёт, словно младенец: «Уа! Уа!», и ничего другого не говорит. Я начала подозревать, что случилось что-то необычное, но только сейчас поняла что.

– Ну, и что ж ты поняла?

– Я очень переволновалась и устала, поэтому решила пораньше лечь спать. Как только легла, он схватил мою грудь и давай сосать, чисто младенец какой. Он, батюшка, головой повредился! Понимаете? И я не знаю, что делать? Он же с утра ничего не ел, а как и чем его кормить, не знаю!

– Кефир дома есть?

– Есть.

– Проснётся, дай кефира. Я сейчас позвоню знакомому профессору, попрошу его с утра посмотреть, что там у вас произошло. Не дрейф, Ева! Уныние – последнее дело, поэтому наберись терпения, а утром посмотрим, что там и как, – закончил священник, и отключил телефон.

Ева тотчас пошла в кухню, вытащила из холодильника непочатую литровую пачку кефира, и поставила на тумбочку рядом с кроватью, на тот случай, если Адам вдруг проснётся и опять начнёт орать.

Случай не заставил себя долго ждать. Не более пяти минут. Тут уж Ева, вооружённая указаниями отца Николая, не растерялась. Приподняла голову супруга, чтобы не захлебнулся, взяла пачку кефира и поднесла к носу мужа. Адам схватил обеими руками пачку, прильнул к маленькому горлышку и, не отрываясь, выпил весь литр. Почувствовав, что кефир закончился, выпустил пачку из рук, блаженно улыбнулся, и захрапел с удвоенной силой.

«Слава Богу!» – успокоено подумала Ева, вытерла остатки кефира с лица мужа, улеглась рядом, и захрапела в унисон. Семья!

До утра никаких неожиданностей не случилось. Ева проснулась довольно рано, и вспомнив о том, что не знает, чем можно кормить мужа-младенца, а чем нельзя, оставив Адама одного, быстренько сбегала в магазин и купила, на всякий случай, два литра кефира.

Профессор медик пришёл около десяти. Прошёл к постели больного, который уже проснулся и откушал очередной литр, и со словами «Ну-с, что тут у нас?», принялся исследовать Адама. Проверил пульс, послушал сердце, постучал то тут, то там, пожал плечами и спросил у Евы:

– Так на что жалуемся, уважаемая? Ваш супруг здоров, как бык!

– Здоров-то может и здоров, доктор, но он ведь стал младенцем, – смущённо проговорила Ева.

– Простите! Что значит младенцем? – не понял профессор.

– То и значит. У него разум младенца, – пояснила женщина.

– И с каких пор? – поинтересовался эскулап.

– Со вчерашнего утра.

– Что послужило причиной? – задал вопрос профессор, и тут в комнату вошел отец Николай.

– Позвольте, я возьму на себя труд более внятно объяснить, что произошло? – предложил священник.

– Я вас внимательно слушаю! – кивнул головой в знак согласия доктор.

– Дело в том, что Адам Иванович (как бы правильней выразиться?), человек весьма своеобразный. Можно было бы сказать, что изобретатель, но это не в полной мере охарактеризует его, как личность, поскольку дело касается не только каких-то технических вопросов. Его интересы распространялись на все области человеческой жизни, и желание как-то облегчить человеку жизнь было превалирующим. Данный случай как раз и связан с тем, что он хотел уничтожить зло, как феномен, в его, так сказать, зародыше. Поясняю и прошу не удивляться. Он решил вырастить древо незнания добра и зла, накормить его плодами человечество и, таким образом, уничтожить зло. Я, конечно, когда узнал об этих планах попытался отговорить его от претворения их в жизнь, но он меня не послушал. Более того, по словам его жены Евы у него всё получилось. Он вырастил дерево и съел плод, и его мозг, по всей видимости, полностью очистился, то есть, стал, как у младенца.

– Да-а-а, – протянул профессор. – Не знай я вас лично, отец Николай, я бы расценил ваш рассказ, как бред душевнобольного.

– Я бы и сам этому не поверил, если бы не знал предысторию. Надеюсь вам, Михаил Петрович, не составит труда оставить всё, с чем вы здесь столкнулись, втайне?

– Ну, что вы? Какой же здесь труд? Я не стану ни с кем делиться хотя бы из чувства самосохранения. Очень не хочется на старости лет попасть в число, мягко говоря, фантазёров. Для меня подобная перспектива просто неприемлема.

– Вот и славно, профессор. Вот и хорошо. А что вы можете нам посоветовать?

– Если всё, что вы мне рассказали, соответствует истине, то, принимая во внимание то, что пациент абсолютно физически здоров, остаётся только психологическая помощь, или, проще говоря, простое воспитание, а это, извините, уже не моя епархия.

– То есть, я правильно понимаю, что все функции взрослого человека у него остались прежние, и, допустим, рацион питания не изменился?

– Совершенно верно, – подтвердил профессор, и попрощавшись, удалился.