Чемпион

Инга вцепилась в меня:

– Я не отпущу!

– Тихо. – Я отцепил ее руки. – Что за глупости? Миша, присмотри за ней!

Я полез на колокольню. Сначала карабкался по какой-то трубе, которая оказалась не закреплена сверху и под тяжестью моего тела раскачивалась и кренилась, потом перескочил на горизонтальные балки и уже по ним добрался до лестницы. Когда до верхней площадки оставалось два шага, гнилые ступеньки под моими ногами не выдержали и проломились, и я по пояс провалился в дыру, ободрав колени и отбив локти. Выкарабкался я только с десятой попытки, раскрошив и разломав все, что было вокруг, так что к площадке пришлось ползти на четвереньках. Я подумал, что, наверное, хорошо смотрюсь снизу, и выругал себя за неуместные мысли.

С колокольни весь Коминтерн был виден, как на ладони. Вдалеке, намного дальше, чем я ожидал, серела гладь озера. Один «луазик» стоял перед домом Инги, а второй бодро тарахтел прямо по полю, подбираясь к Большой Советской с другого конца.

Из дома вышли водитель-дегенерат, очкарик и сосед Инги, тот самый, который не вовремя высовывался из двери. Водила сразу сел за баранку и запустил двигатель, а сосед и очкарик о чем-то переговаривались, не дойдя до машины пары шагов. Очкарик держался с начальственным видом, как комиссар в поволжской деревне, сосед оживленно жестикулировал: тыкал себя большим пальцем в грудь, разводил руки и водил одной ладонью над другой, точно был летчиком, завалившим фашистского аса, и теперь рассказывающим о воздушном бое однополчанам.

Ну и что теперь делать? Отсиживаться в церкви до темноты, а потом идти огородами…Идти – куда? К станции? Проще дождаться утреннего автобуса. Напасть первыми? Будь я один, я бы так, наверное, и поступил. Но с Ингой и Кушнером… Если со мной что-то случится, сами они не выберутся, пропадут. Значит, надо оттягивать рукопашную до последнего и ввязываться в нее, только если не останется другого выхода или будет уверенность в полной победе.

А может, они просто уедут?

Я вспомнил, что оставил в комнате Инги кроссовки и куртку. Жаль, если они пропадут. Хорошо, паспорт и деньги переложил в ватник… Черт, а ведь там не одни мои шмотки, там Ингины вещи и документы остались!

Очкарик пожал руку соседу и сел в машину. Приложив ладонь ко лбу, сосед посмотрел, как она, одним боком переваливаясь через шпалы, едет по улице, и ушел в дом.

Не задерживаясь, луазик миновал церковь, пропылил мимо последнего барака и попер наверх по косогору, за которым начиналось поле, покрытое жухлой травой и черными лужами. С горки вниз он поехал быстрее, а на поле сначала увяз, зарывшись в грязь по самые ступицы, но сумел выбраться и продолжить путь навстречу второй машине.

С высоты колокольни они напоминали двух больших божьих коровок.

Они остановились нос к носу, почти поцеловавшись бамперами. Синхронно распахнулись двери, и все вышли. Во второй машине оказалось три человека. По фигурам и движениям было видно, что это крепкие тренированные ребята, не чета очкарику-доходяге. Они встали в кружок, один достал сигареты, угостил остальных. Перекурив, они расселись по машинам. Дорого бы я заплатил, чтобы знать, о чем они говорили!

Вторая машина осталась на поле, первая развернулась и поехала обратно. Опасный участок, на котором пришлось буксовать, водитель объехал по широкой дуге. А поравнявшись с колокольней, притормозил, прополз на самой малой скорости, и я был уверен, что очкарик все глаза проглядел, пялясь в темноту разрушенной церкви. Если бы они остановились и решили ее осмотреть, я бы напал на них, не раздумывая. Я был уверен, что справлюсь с обоими. Но они проехали мимо, прибавили скорость и вскоре повернули на Социалистическую.

Вторая машина по-прежнему торчала на поле. Из открытых боковых окон лениво выползали клубы сигаретного дыма.

Первый луазик добрался до площади и остановился у какого-то дома, на стене которого висел почтовый ящик. Очевидно, это было то самое почтовое отделение, до которого я не добрался. Водила остался в машине, очкарик с деловым видом зашел на почту, разминувшись в дверях с бабулькой в темном пальто и белом платке. Все понятно, пошел звонить старшему, получать нагоняй и инструкции. Будем надеяться, что, пока он дозвонится и поговорит, пройдет хотя бы десять минут.

Я спустился с колокольни. Инга и Кушнер сидели на корточках за мусорной кучей. При моем появлении оба вскочили. Кушнер промолчал, Инга сверкнула глазами:

– Может быть, ты объяснишь, что происходит?

– Не сейчас. У вас тут есть какая-нибудь милиция?

– Только участковый, дядя Петя. Но он сейчас в отпуске, в Ленинград к дочке уехал.

– Значит, этот вариант отпадает… – Мысленно я добавил: «Ну и ладно, а то слишком многое пришлось бы объяснять». – Надо забрать твои вещи. Документы и самое ценное. Где что лежит?

– Я не понимаю…

– Тебя ищут, понятно? Кто? Те, от кого ты пряталась все эти дни. Ты хочешь встретиться с ними? Нет? Тогда делай, что я говорю… невеста!

– Все мои вещи в сумке, она за занавеской стоит. И паспорт там, и студенческий.

– Всё, ждите меня здесь. И не высовывайтесь! – Я строго посмотрел на Кушнера. Он поспешно кивнул. Мне не нравился его бледный вид. Того и гляди бухнется в обморок. Не боец парень, ох не боец! Но голова у него соображает, и в преданности, видимо, можно не сомневаться. Если и предаст, то не по своей воле, а только под пытками…

До комнаты Инги я добрался без приключений и сразу отыскал сумку. Проверять ее содержимое времени не было. В пустой полиэтиленовый пакет запихал свои кроссовки и куртку и выскочил в коридор.

В коридоре я нос к носу столкнулся с соседом. Он отпрянул и чуть не выронил электрический самовар, который тащил в обеих руках.

– О чем они с тобой говорили?

Он юркнул в комнату и заперся. Я врезал по двери, оставив на белой краске грязный след сапога:

– Козёл!

Одна из машин перед домом по-прежнему стояла не запертой и соблазняла ключами в замке. Вот он, вполне реальный шанс покинуть поселок. Даже если те, из луазика, нас заметят, то не смогут догнать. Одно плохо: придется отсидеть пару лет за угон. Ментам не составит труда меня отыскать, а объяснить им, по каким причинам был вынужден использовать чужую машину, я вряд ли смогу, не поверят.

Я добежал до церкви.

– Все нормально? Инга, ты у нас самая местная, поэтому слушай внимательно. Если я правильно понимаю, отсюда можно выбраться или на автобусе, которые пойдут только завтра, или шлепать через поле до шоссе и там ловить попутку. Правильно? На поле нас караулят. Можно дождаться темноты и попробовать проскочить. Или есть другие варианты? Сколько километров до Ладоги? Если мы пойдем в ту сторону, не сможем на чем-то уплыть? Может, там «Метеоры» какие-то ходят, или лодку можно нанять, я не знаю…

– До озера далеко, – покачала головой Инга. – И оно еще во льду. Разве что на другую сторону, в Карелию, по льду перейти.

М-да, про лед я как-то не подумал…

– Вопрос отпадает. Может, ваших мужиков можно как-то поднять?

– На что поднять?

И верно, на что? Всгоношить, чтоб захватили пассажиров «луазиков» и продержали в подвалах, пока мы не уедем?

О, черт! Никогда б не подумал, что окажусь на месте героя зарубежного фильма, которого все преследуют, а ему негде спрятаться. Последнее кино, которое я смотрел в своем военном городке перед переездом в Ленинград, было как раз таким. Закончилось оно плохо, героя, которого играл какой-то французский актер, застрелили.

– Ладно, с мужиками тоже отпадает. Значит, остается ждать темноты. Так?

– Я все-таки не понимаю почему…

– Ты спряталась из-за убийства Никиты Добрынина, правильно? Так вот здесь сейчас те, кто его убил. Их не меньше пяти человек, так что, боюсь, я с ними не справлюсь. Понятно?

– Пять человек?

– Да, а что?

Инга как-то странно посмотрела на Кушнера. Перехватив ее взгляд, я повернулся к нему. Он был бледен, как мел. Такой цвет лица бывает не перед тем, как падают в обморок, а когда долго не могут из него выйти.

– По-моему, ребята, вы знаете намного больше, чем я. И ты, Миша, далеко не все мне рассказал…

Я замолчал, прислушиваясь. Не ошибся: характерный звук «луазовского» мотора приближался. Это была первая машина, которая ездила к почте. Какие инструкции они получили, каких гадостей от них ждать?

Инга присела над своей сумкой, достала из одного наружного кармана коробок спичек, а из другого – сложенную вчетверо газету. Развернула ее, скрутила в жгут и зажгла.

– Ты чего? Они же увидят!

– Тут есть потайной ход. В детстве мы по нему лазали…