С Новым годом, Папа!

Реакция дочери напугала его. Такого исступлённого глубинного звериного рыка он не ожидал.

Наташа сидела на кровати и выла. Слёзы ручьями сбегали по скуластому пергаментному личику, губы кривились, тело сотрясала дрожь.

– Ты врёшь! Ты всё врёшь! Ты нарочно… Ты виноват!

– Наташенька…

Дочь вскочила, подбежала к нему и заколотила по груди костистыми кулачками:

– Сволочь! Гадина! Ты убил её! Мерзавец!

Дронов опешил.

– Её сбила машина…

– Убийца! Убийца! Убийца!

Силы покинули больную, она опустилась на колени и тяжело задышала. Голос стал хриплым.

– Ненавижу тебя… Проклинаю…

Сергей сам не заметил, когда из его глаз хлынули слёзы. Он всхлипывал, обнимал дочь и причитал:

– Прости меня, Наташенька, прости. Умоляю тебя!

Дочь высвободилась из его объятий. Синие глаза метнули молнии.

– Я никогда не прощу тебя! Никогда!

А потом её тело выгнулось дугой, рот свело судорогой, и она забилась на полу, как вытащенная на берег рыба.

Сергей с ужасом смотрел на неё, затем опомнился, выскочил из палаты и завопил:

– Врача! Скорее!

– Что случилось? – дежурная медсестра недовольно нахмурилась.

– Что ты сидишь, дура! Врача быстрее! Заведующему звони!

– У Вардана Оганесовича сегодня выходной!

– Быстрее, сука! Кого-нибудь!

Дронов метался по коридору, кричал, матерился. Прибежавший охранник что-то втолковывал ему, предлагал успокоиться, потом куда-то тащил. Сергей вырывался, перемежал матерную брань всхлипываниями, и обречённо замолчал, лишь когда в палату к Наташе быстрым шагом вошёл врач, следом семенила медсестра, неся в металлическом лотке шприц.

Ожидание показалось вечностью. Наконец палатная дверь открылась. Врач выглядел усталым и раздражённым.

– Хочу напомнить вам, Сергей Анатольевич, что вы находитесь в отделении для терминальных больных. Им нужен покой. Вы своими криками взбаламутили всех. Нельзя так себя вести. Вы всё же мужчина, а не истеричная дама.

– Простите, – промямлил Дронов. Он никак не мог вспомнить имя-отчество доктора. – Я испугался. У Наташи был приступ, и я подумал…

– А что вы, собственно, хотели? Я уже говорил вашей супруге, что болезнь прогрессирует и нужно готовиться.

– Готовиться к чему?

– Больная угасает. Я не знаю, сколько ей осталось. Но вы должны быть готовы. Криками здесь не поможешь. Потому попрошу вас на будущее сдерживать эмоции. Всего хорошего, – врач круто развернулся и быстрым шагом пошёл прочь.

Дронов почувствовал, как ослабели ноги. Увидел в конце коридора узкий топчан и поплёлся к нему. Не сел, а упал. Тяжело перевёл дух. «Как всё глупо вышло. Действительно, орал как базарная баба, а Наташа… Зачем она сказала, что никогда не простит? Неужели она умрёт и будет считать его мерзавцем? Как после этого жить? Или порвать этот клубок горестей одним махом? Самому уйти в вечность? Раз – и всё! Никаких мыслей, переживаний, терзаний».

Он верит, что выносит приговор,
и при немом свидетельстве осины,
приняв за искупление позор,
ей оставляет имя, а не сыну.

Не позавидуй участи глупца,
Теперь, какую цену ни назначь,
не поменять судьбу, до самого конца
он сам себе судья, и сам себе палач.

– Это не выход, – услышал он слева от себя незнакомый голос.

Сергей вздрогнул, повернул голову. Рядом сидел охранник. Вроде тот самый, что пытался успокоить его. Большеносый пожилой дядька. Лысый череп сияет в обрамлении густой и ослепительной седины. Лицо почти красное, испещрено сетью морщин и отчётливо различимой сеткой ярких сосудов, особенно выделяющихся на скулах, под глазами и на щеках. Лицо не красивое, но притягательное чрезмерностью всего, из чего составлено. Нос огромный, вероятно одолженный у кого-то из клоунов цирка дю солей, глаза голубые, широко посаженные, постоянно оказывались то поверх, то сбоку толстых линз очков без оправы. Стеклышки держались на золотых дужках, казалось, он носил их безо всякой надобности, потому что всякий раз, желая рассмотреть какой-либо предмет вблизи попристальнее, он опускал линзы мясистым указательным пальцем ниже глаз, а изучая обстановку вокруг себя, тем же пальцем приподнимал их. Рот большой. Губы толстые. Подбородок маленький, с кулачок, но совершенно круглый и выбрит идеально. Никаких родинок или шрамов на лице нет, лишь правая бровь неестественно разделена надвое просекой. Эта бровь состояла как бы из двух рощиц кустистых белоснежных волос, расположенных под углом друг к другу. Она придавала лицу охранника какую-то чудинку весёлого лукавства.

Сергей нахмурился, ему было не до смеха, принимать от кого бы то ни было сейчас утешения или выслушивать увещевания он был не намерен.

– Что вы хотите?

– Я бы, наверное, сейчас чаю выпил, но у вас как раз возникло нелепое желание, потакать которому я не намерен, и потому сообщил вам, что это не выход! – с оттенком учтивой старомодности, голосом тихим, но твёрдым и решительным ответил чудной охранник.

– Не понимаю, о чём вы. – Сергей попытался встать, прекратить пустой разговор и уйти.

– Однако не торопитесь, – охранник удержал его, ловко и разлаписто ухватив за полу распахнутого белого халата, – послушайте, не помню кто автор, но было так: мы мир вокруг считаем иллюзорным, когда, собой довольные вполне, живём, во всём своей судьбе покорны, и плачем, если в жизни счастья нет… как там дальше… мы ищем выход – двери все закрыты, когда нам худо, если хорошо – мы… Дальше забыл. Не подскажете?

– Мы остаёмся, поиски забыты, забыты все, кто выход не нашёл… – глухо продолжил Дронов, с отчаянием припоминая стихи, написанные им в институтской молодости в толстой коленкоровой тетрадке с надписью сделанной шариковой ручкой «Дуркование как точная наука». – Кто вы?

Собеседник посмотрел на него поверх очков и отвечал тоном учителя, никак не желающего влепить очередной неуд двоечнику, к которому испытывал симпатию:

– Разве не понятно? Ну, давайте, догадывайтесь!

– На Деда Мороза не очень похожи…

Старик сухо рассмеялся, прикрыв губы плотной ладонью.

– Извините, не удержался. Но в чём-то вы правы. Я тоже могу исполнять желания.

– Я не верю в чудеса, – глухо проговорил Сергей, пытаясь вспомнить собеседника. Откуда тот знает его стихи? Стоп. Помнится, выкладывал на литературных сайтах. Наверное, и этот стих тоже. Тайный поклонник? Но откуда он знает его в лицо?

– А напрасно не верите, – вздохнул охранник. – По вере вашей воздастся.