Морские дьяволы

Окружающая масса воды сразу стала вязкой, как только буксировщик подхватил мое невесомое тело и потащил за собой. Но сильного сопротивления воды я не ощутил – все-таки буксировщик шел на минимальной скорости. Чтобы не промахнуться, я направил луч фонаря на корпус подлодки. Стас, поднимающийся впереди меня, сделал то же самое. Мы с ним прошли практически впритирку к прорезиненной обшивке легкого корпуса «Барса» и остановились в двух метрах над рубочной палубой. Прямо под нами оказались люки ракетных шахт с противокорабельными крылатыми ракетами, многозначительно щурящиеся в непроглядную водяную толщу. Стас перевел свой буксировщик в горизонтальное положение и, не включая двигатель, поплыл над палубой к корме. Вскоре луч его фонаря выхватил из темноты довольно странное для непосвященного наблюдателя сооружение, карикатурно напоминающее саму подводную лодку, над палубой которой мы плыли. Что и говорить, двухместный глубоководный носитель «Тритон-2М» не отличается красотой и больше напоминает выкрашенную в черный цвет пивную бочку из времен моего детства, чем управляемый подводный аппарат. Но, несмотря на незатейливый внешний вид, «Тритон-2М» способен развивать скорость до десяти узлов и нырять на глубину до двухсот метров. Его запас хода, без подзарядки аккумуляторных батарей, составляет шестьдесят миль, а без движения он может лежать на грунте до десяти суток.

Возле «Тритона» уже возился Мамонтенок, освобождая крепежный хомут, фиксирующий корпус транспортировщика на палубе атомохода. Переключившись на Мамонтенка, я выпустил Стаса из поля зрения и заметил его только тогда, когда он, оставив свой буксировщик, подплыл к Мамонтенку. Жестами он показал Андрею, чтобы тот забирался в рубку, а сам вместо него взялся за крепежную сцепку. В подводном положении отцепить транспортировщик от палубы подводной лодки-носителя – задача непростая и довольно опасная. Не дай бог поранишься о металлические части крепежной системы. В соленой воде порез практически не чувствуется. Не заметишь, как истечешь кровью, и останется только вскинуть лапки да всплыть кверху брюхом. Но сейчас я мог только наблюдать за действиями Стаса. Согласно боевому расчету я следил за окружающей обстановкой, прикрывая своих товарищей от возможного нападения. Но в этот раз все обошлось без происшествий. Стас благополучно снял все крепежные хомуты. Пока он высвобождал «Тритон» из пут, Андрей переместился к кабине и, сдвинув к корме полусферический стеклянный колпак, проник внутрь отсека управления. Через несколько секунд он вернул колпак на место, отгородившись от нас со Стасом и всего подводного мира прозрачным бронестеклом толщиной с человеческую руку. «Тритон-2М» относится к числу подводных транспортировщиков так называемого «мокрого» типа, у которых кабина заполняется водой. А для того чтобы его экипаж под водой мог свободно дышать, не расходуя запас газовой смеси собственных аппаратов, к каждому сиденью с помощью гибких шлангов подведены загубники бортовой дыхательной системы.

На «Тритоне» было достаточно места и для второго пловца. Но, учитывая исключительную важность порученного нам задания, Стас заранее решил, что на транспортировщике пойдет один Мамонтенок, а мы вдвоем будем прикрывать его снаружи и наблюдать за подводной обстановкой.

Когда Андрей уселся за рычаги управления в кабине и задвинул за собой стеклянный колпак, Стас осветил стекло своим фонарем. Андрей жестом показал ему, что готов отчаливать. Я тоже направил на «Тритон» луч своего фонаря и увидел, что рули глубины на миниатюрной подлодке слегка отклонились вверх. Оказывается, Мамонтенок уже взял на себя управление транспортировщиком. Стас указал лучом своего фонаря в сторону берега. А это уже знак для меня. Я запустил двигатель своего буксировщика и двинулся в указанном направлении. Если доблестные подводники не ошиблись в своих расчетах, до берега осталась всего пара миль, которые можно проплыть за полчаса при хорошей скорости хода…

* * *

Вода была не такой уж и холодной – градусов пятнадцать. В сухом изолированном гидрокомбинезоне я почти не ощущал холода. Что ж, тем лучше! Легче будет работать. Я сам хоть родом и из средней полосы, но все же отдаю предпочтение теплой воде, нежели холодной. А в десятиметровой зоне у поверхности вода сейчас вообще как парное молоко. Не случайно на мысе Хаттерас – излюбленном месте яхтсменов и серфингистов Северной Каролины, курортный сезон открывается в начале мая. А сейчас уже почти середина месяца. Правда, на больших глубинах время года не имеет значения. Там температура всегда одинаковая – проще говоря, вода тут ледяная. Я нырял глубже сотни метров сорок семь раз и могу сказать это со всей ответственностью. Но сейчас я надеюсь обойтись без глубоководных погружений. Восточный шельф Северо-Американского материка мелководен, и в том районе, где проходят ходовые испытания пресловутого невидимого «Атланта», глубина не превышает ста метров. Значит, гарантировано, что американская подлодка не опустится ниже шестидесяти. При большем погружении слой воды может не выдержать тысячетонную махину атомохода, и тогда лодка просто рухнет на морское дно. Скорее всего капитан «Атланта», страхуясь, не позволит лодке погрузиться ниже пятидесяти метров. Да в этом и нет необходимости. Ведь цель ходовых испытаний – не проверка прочности корпуса лодки, а наблюдение за работой силовой установки в различных скоростных режимах. Но пятьдесят метров – это вполне рабочая глубина для боевого пловца в легком водолазном снаряжении. Поэтому у нас есть все шансы подобраться к американскому атомоходу и установить на его корпусе миниатюрное, но весьма чуткое устройство, которое запишет все гидроакустические характеристики невидимого подводного крейсера. Затем нам останется лишь снять АЗУ[6 - АЗУ – автономное запоминающее устройство.] с корпуса РПКСН и вручить сей бесценный подарок командованию флота. На мой взгляд, самое сложное в этой задаче – обнаружить американскую подлодку. Но я надеюсь на сверхчувствительный радиометр, установленный на «Тритоне» специально для этой цели. Каким бы бесшумным ни был американский «Атлант», вода в его кильватерном следе все равно должна обладать повышенным радиоактивным фоном. Вот такой радиоактивный след мы и будем искать. Задачи, которые нам порой приходится решать, непосвященному обывателю могут показаться невыполнимыми. Но именно такие заблуждения (особенно, если заблуждается противник) делают возможным успех операции «морских дьяволов». А я, со своей стороны, всегда верил в успех. Еще бы мне не верить, ведь я работаю в одной команде с такими людьми!

Со Стасом Вороховым я познакомился в день своего зачисления в специальный отряд боевых пловцов Главного управления разведки ВМФ. Мы одновременно получили назначение и вместе убыли на учебно-тренировочную базу нашего отряда. На базе «дьяволы»-старики поначалу отнеслись к Стасу, мягко говоря, критически. Ведь он не «чистопородный» морской офицер. Окончил общевойсковое командное училище, получил назначение в морскую пехоту, отличился в нескольких операциях, после чего попал в подводный спецназ. Вновь отличился, на этот раз уже в Северном море, где-то у берегов то ли Дании, то ли Норвегии (Стас о своей прошлой службе не очень-то распространяется, он не трепло). Видно, операция, в которой он участвовал, имела важное значение. Во всяком случае, Стаса заметили и сразу же перевели в спецотряд подводных диверсантов военно-морской разведки. Думаю, если бы Стас рассказал в отряде о своих подвигах, то все подначивающие его острословы сразу притихли. Но Стас гордый. Он этого не сделал. Зато на тренировках так тянул из себя жилы, что в конце концов заставил себя уважать. А когда он во время тренировочного боя с группой боевых пловцов условного противника вывел из строя рули «вражеского» судна обеспечения, то даже самые ярые насмешники заткнули свои рты.

В отличие от Стаса мне не пришлось ничего доказывать своим новым сослуживцам, так как у меня за плечами уже была водолазная школа и Тихоокеанское высшее военно-морское училище, где я окончил минно-торпедный факультет. Среди курсантов ТОВВМУ ходила поговорка: «Если хочешь быть дубиной, изучай торпеду с миной». Но я на нее не обижался. В отличие от своих сокурсников я еще до состоявшегося распределения знал, что вернусь в отряд боевых пловцов Тихоокеанского флота, где я ранее отслужил неполных три года своей срочной службы. После окончания училища, уже в звании лейтенанта, я действительно вернулся в родной отряд, но вскоре получил новое назначение. И не куда-нибудь, а в самое элитное подразделение подводного спецназа – в спецотряд «морских дьяволов» Главного управления разведки всего российского Военно-Морского Флота!

Так как мы со Стасом прибыли в отряд вместе, то нас поставили в одну боевую пару. Ворохова назначили старшим, что я поначалу посчитал несправедливым, так как был уверен – моя подготовка лучше, чем у какого-то «сапога».[7 - Сапог – жаргонное обозначение армейских или сухопутных офицеров, бытующее среди военных моряков, в форму которых не входят армейские сапоги.] Я действительно и плавал быстрее Стаса, и стрелял точнее, и ножом работал искуснее, но вот тактиком и стратегом, по сравнению с ним, оказался никудышным. Мне хватило двух тренировочных подводных боев, чтобы это понять. Первый раз вместо встречного поиска группы пловцов условного противника Стас предложил устроить засаду. Мы тогда атаковали отчаявшуюся обнаружить нас вражескую боевую пару и добились успеха за счет эффекта внезапности. А случай с рулями вражеского мотобота – это же просто картинка! Следуя задумке Стаса, я отвлек на себя четверых противников и увел их от судна обеспечения. И пока они безуспешно гонялись за мной, Стас преспокойно подплыл к мотоботу и снял с него рулевое перо. В конце концов я страшно зауважал Стаса и очень огорчился, когда нас разделили по разным группам.

Я был назначен заместителем командира в группу капитана третьего ранга Рощина, имевшего прозвище Старик. Все в отряде говорили, что мне страшно повезло. Да и я сам тогда тоже так считал. Еще бы! Кап-три Рощин считался чуть ли не легендой «морских дьяволов». В отряде – еще с советских времен – на его счету двести глубоководных погружений, пятьдесят боевых операций, а наград больше, чем у кого бы то ни было. Когда в начале 90-х годов, в эпоху создания Российской Армии, а проще говоря – развала Советской, «морским дьяволам» резко срезали финансирование, а затем и вовсе собирались расформировать, командир отряда как-то смог доказать в Штабе ВМФ действенность и необходимость существования нашего подразделения. Видимо, привел примеры нескольких успешных операций. По слухам, в половине из них принимал участие мой командир – Илья Константинович Рощин.

Что и говорить, службу с таким человеком я считал очень перспективной и надеялся, поднабрав у него опыта, через годик-другой возглавить собственную группу. Но, увы, год проходил за годом, я давно уже получил третью звездочку на погоны, а все ходил у Рощина в замах. Стас уже давно командовал группой, а на меня никак не желали писать представления. Я бы еще мог его понять, если у него были ко мне претензии по службе. Так ведь нет! И во время тренировок, и во время боевой работы я все делал четко и грамотно. Старик сам меня за это хвалил, но аттестацию на должность командира группы упорно не подписывал. Я злился, но ничего поделать не мог. Поэтому, признаюсь честно, обрадовался, когда Старику после очередного медосмотра врачи запретили глубоководные погружения. Я был уверен, что уж теперь-то Старик уйдет на пенсию (у него выслуга давно зашкалила за двадцать пять лет) и группа достанется мне. Старик сразу помрачнел. И хоть он не говорил мне об этом, я вскоре узнал, что он подал рапорт об отставке. Я, надо сказать, испытал тогда двойственные чувства. С одной стороны, мне было жаль Старика. Все-таки он – настоящий мужик, с которым можно хоть в горы идти, хоть под воду. Как-никак, мы вместе проплавали два с половиной года и не раз выручали друг друга. Но с другой стороны, не вечно же ему командовать группой. Каждому мастеру рано или поздно приходит пора уступить дорогу своему ученику. Да и сам Старик не двужильный. Вон наши эскулапы обнаружили у него в сердце какие-то сбои, потому и запретили нырять на глубину. В общем, я уже настроился на то, что Старик вот-вот начнет передавать мне дела (хотя какие у командира диверсионно-разведывательной группы «морских дьяволов» могут быть дела), а тут появляется приказ: мне и Старику вместе с другой парой боевых пловцов готовиться к новой операции.

Меня этот приказ шарахнул, словно обухом по голове. Раз командование опять поручает Старику руководство, значит, ни в какую отставку он не собирается, а я, выходит, по-прежнему остаюсь при нем замом. У меня отлегло от сердца, лишь когда я позже узнал, что в этот раз группой будет командовать не Старик, а мой давний друг Стас Ворохов, а Старику поручается другая задача: находясь на берегу, обеспечивать прикрытие операции.

Четвертым моим напарником оказался недавний выпускник Ленинградского командно-инженерного училища подводного флота лейтенант Андрей Мамонтов, которого я за свойственную всем новичкам неуклюжесть сразу прозвал Мамонтенком. Вообще-то судьба Андрюхи в точности повторяла мою, с той лишь разницей, что он был зачислен в отряд «морских дьяволов» сразу после окончания училища. Меня, признаться, такая поспешность сильно удивила. Я даже стал подозревать наличие у Мамонтенка мохнатой лапы. Но все оказалось проще, тем более что мне не известно ни одного случая, когда «морским дьяволом» кто-нибудь стал по блату. Не такая у нас профессия, чтобы блатники стремились ее приобрести. Андрюха же еще в училище участвовал в какой-то НИОКР[8 - НИОКР – научно-исследовательская и опытно-конструкторская работа.] по разработке высокоскоростных глубоководных аппаратов. Будучи курсантом, он досконально изучил эту технику и пришел в отряд как специалист по подводным транспортировщикам. Мы как раз только что получили пару аппаратов новейшей модели «Тритон-2М», и Андрюха активно взялся за их освоение. Как и все новички, он прошел «курс морского дьявола», где, как оказалось, его натаскивал мой старый друг Стас Ворохов. Когда я об этом узнал, мне сразу стал понятен подбор группы. Стас и я имеем опыт работы в паре с двумя членами группы, Мамонтенок – оператор «Тритона», вот только роль Старика мне не до конца ясна. Но Стас заверил меня, что никто не справился бы с поставленной перед Стариком задачей лучше, чем он.

НАД ВОДОЙ

02.30

Сквозь приоткрытый иллюминатор слышался тихий плеск волн, накатывающихся на борт корабля. Обычно он успокаивал, но в эту ночь, наоборот, не давал заснуть.

Капитан первого ранга Военно-морских сил США Джон Трентон опустил ноги на пол каюты и, встав с койки, подошел к иллюминатору. Всего месяц назад он был переведен из разведывательного центра военно-морских операций в центральный аппарат ЦРУ на должность генерального инспектора по безопасности стратегических оборонных программ. Возглавляемый Трентоном совет по новым технологиям в разведывательном центре военно-морских операций принимал самое активное участие при подготовке программы «Призраки глубин», детищем которой стал уникальный подводный ракетоносец с громким названием «Атлант» – первый корабль в принципиально новом классе подводных лодок. Именно появлению этого корабля Трентон был обязан своим новым назначением, сделавшим его фактически одним из заместителей директора ЦРУ. Успешная реализация дорогостоящей оборонной программы сулила вновь назначенному генеральному инспектору большие выгоды: дальнейший карьерный рост, укрепление связей в конгрессе и сенате, а также с руководителями ведущих военно-промышленных компаний. Для Трентона было крайне важно, чтобы ходовые испытания спущенного на воду атомохода прошли успешно, поэтому он лично контролировал весь ход их проведения.

Трентон распахнул настежь иллюминатор, и в каюту ворвался прохладный морской воздух. «Полнолуние, – прошептал Трентон, глядя на висящий в вышине диск луны. – Вот мне и не спится». Он несколько раз вдохнул полной грудью, словно пробуя на вкус соленый океанский ветер. Решив, что в ближайший час ему все равно не заснуть, Трентон надел форменную одежду и вышел из каюты.

Несмотря на звание морского офицера, настоящим моряком он так и не стал. Его сражения проходили в кабинете при свете настольной лампы. Но спустя несколько часов, дней или месяцев уже реальные мотоботы, быстроходные катера, используемые в интересах разведки рыболовецкие шхуны и даже подводные лодки входили в чужие территориальные воды, отрабатывая задачи, сформулированные Трентоном в тиши своего офиса. Туда же стекалась добытая исполнителями информация, а также и отчеты о понесенных потерях. Но иногда, когда того требовала обстановка, Джон Трентон покидал свой уютный кабинет с кондиционированным воздухом и на борту авианосца, крейсера или фрегата отправлялся на боевые операции. Но и в этих случаях под воду или к вражескому берегу отправлялись другие люди. Это они минировали выходы из портов, устанавливали на проходящих по дну телеграфно-телефонных кабелях устройства съема информации, снабжали поддерживаемые правительством США партизанские отряды оружием и деньгами, взрывали вражеские склады, линии связи и коммуникации. Время от времени, возвращаясь с задания, они привозили с собой раненых или погибших товарищей. Такие моменты Джон Трентон не любил более всего. Вид трупов и крови вызывал у привыкшего к кабинетной работе офицера брезгливое отвращение, часто сопровождаемое приступами тошноты. В таких случаях Трентон сухо говорил положенные слова сочувствия и спешил уйти в выделенную ему отдельную каюту.

Вот уже шестые сутки сейчас он оставался на борту эсминца «Роуэл». На корабле в его распоряжении находились адмиральские апартаменты, имеющие собственную душевую, отдельную спальню и рабочий кабинет со встроенным в стену баром, где были даже крепкие спиртные напитки – недопустимая роскошь для любого члена команды, включая самого капитана. Трентон как генеральный инспектор центрального аппарата ЦРУ контролировал проведение ходовых испытаний суперсекретного подводного ракетоносца на морском полигоне у мыса Хаттерас. И от того заключения, которое он напишет об обеспечении безопасности ходовых испытаний, зависит дальнейшая служебная карьера командиров кораблей боевого охранения и подчиненных им офицеров. Поэтому командор Дженингс – командир эсминца «Роуэл» и давний знакомый Трентона – распорядился выделить капитану первого ранга лучшую на корабле каюту. Но произвести впечатление на генерального инспектора оказалось не так-то просто. Трентон привык к такому почтению, поэтому даже не поблагодарил своего старого друга…

Пройдя по пустующему в ночное время коридору, генеральный инспектор поднялся на капитанский мостик. Заметив вошедшего каперанга,[9 - Каперанг – капитан 1-го ранга (морской сленг).] вахтенный офицер вытянулся по стойке «смирно» и по-военному четко отрапортовал. Трентон лишь вяло кивнул в ответ.

– Где сейчас находится «Атлант»? – спросил он.

– Слева от нас в десяти кабельтовых[10 - Кабельтов – 0,1 морской мили (185,2 м).] всплыл под перископ для вентиляции отсеков.

– Какова подводная обстановка? Гостей поблизости нет? – уточнил Трентон, имея в виду российскую подводную лодку, двое суток назад пытавшуюся проникнуть в район ходовых испытаний.

– Нет, сэр! Гидроакустический горизонт чист, – уверенно доложил вахтенный офицер.

Его уверенность основывалась на регулярных сообщениях технических постов слежения, поступающих на капитанский мостик каждые полчаса. Последний доклад, принятый вахтенным офицером всего несколько минут назад, свидетельствовал о том, что в радиусе нескольких десятков миль от места стоянки эсминца, помимо всплывшего до перископной глубины «Атланта» и двух фрегатов из состава боевого охранения, нет ни одной крупной или малоразмерной цели.

– Вы не знаете, отчего у меня бессонница? – неожиданно для вахтенного офицера вдруг спросил Трентон. – Может быть, это как-то связано с полнолунием?

– Не могу знать, сэр.

По твердому убеждению вахтенного офицера, у занятого службой моряка бессонницы просто не могло быть. Его собственный глубокий сон являлся этому отличным доказательством. Однако, чтобы не навлечь на себя гнев проверяющего, вахтенный офицер ограничился неопределенным ответом.

Трентон вздохнул и, оставив капитанский мостик, направился в радиорубку. Ночью смену там нес один из двух радистов. При появлении генерального инспектора он, как ранее и вахтенный офицер, вытянулся по стойке «смирно».

– Для меня есть сообщения?

– Никак нет, сэр!

Пропустив мимо ушей ответ радиста, Трентон принялся перебирать бланки полученных радиограмм. Внезапно черты его лица заострились, а взгляд впился в отпечатанный на одном из бланков текст.

– Вы что себе позволяете?! – Генеральный инспектор гневно взглянул на радиста. – Я же ясно приказал: все важные сообщения докладывать мне немедленно в любое время суток! – Трентон сунул под нос радиста бланк только что прочитанной телеграммы.

– Но, – растерянно произнес радист, снова прочитав полученную три часа назад телеграмму. – Это же не об «Атланте». Я посчитал, что сообщение не столь важно, чтобы беспокоить вас среди ночи.

– Ах это вы так посчитали! – взорвался Трентон. – Америка тратит миллиарды долларов на систему спутникового наблюдения за подводными лодками наших противников – и ради чего?! Чтобы вы, лейтенант, попросту игнорировали данные космической разведки?! Вы приняли сообщение о том, что российская АПЛ «Барс», следившая за ходом испытаний «Атланта», всплыла в нейтральных водах в надводное положение и осуществила прием груза, доставленного российским гидросамолетом, и посчитали это недостаточно важным?!

– Да, но это произошло более чем в четырехстах милях от испытательного полигона, – попробовал оправдаться радист.

– Прежде всего вы должны были обратить внимание на то, когда это произошло! – продолжал негодовать Трентон. – Двадцать девять часов назад российская подводная лодка приняла на борт дополнительное оборудование! Двадцать девять! – еще раз повторил он. – Этого вполне достаточно, чтобы скрытно вернуться к нашему морскому полигону и задействовать доставленную шпионскую аппаратуру для наблюдения за «Атлантом».

В поступившей радиограмме ничего не говорилось о назначении принятого российской подлодкой груза. Но радист не решился оспаривать мнение одного из руководителей ЦРУ и выдал единственно верную в его положении фразу:

– Да, сэр! С моей стороны такого больше не повторится!

Как это часто бывает, признание подчиненным собственных ошибок в какой-то мере успокоило разъяренного инспектора. Уже более спокойным голосом Трентон приказал:

– Запросите в штабе ВМС от моего имени сведения о дальнейшем маршруте российской подлодки и немедленно доложите мне. Я буду на капитанском мостике.

– Есть, сэр! – успел ответить радист, пока инспектор не скрылся за дверью радиорубки.

Вновь поднявшись на капитанский мостик, Трентон обратился к вахтенному офицеру:

– Срочно вызовите сюда Дженингса!

– Командор Дженингс отдыхает, – растерянно ответил вахтенный офицер.

– Так разбудите его! – теряя терпение, рявкнул Трентон.

В его голосе было столько властности, что вахтенный офицер немедленно отправил посыльного матроса за командиром корабля. Спустя несколько минут на капитанском мостике появился помятый и невыспавшийся командор Дженингс.

– Что случилось, Джон? – обратился он к Трентону, сразу определив, по чьей прихоти был прерван его сон.

– Помнишь ту российскую подлодку, которую мы отогнали от нашего полигона двое суток назад? Так вот, около тридцати часов назад она приняла на борт дополнительную аппаратуру, доставленную российским самолетом-амфибией и предназначенную, очевидно, для слежения за «Атлантом».