Нравы Мальмезонского дворца

Одна из соседок, например, увидев их вечером в саду, вернулась домой и написала такие назидательные строки:

«Ее видели на тропинках парка; по вечерам в лунном свете ее фигура в белом платье и белой вуали, опирающаяся на руку сына, одетого в черное или синее, производила фантастический эффект: казалось, что это две тени или два призрака… Бедная женщина! Может быть, она вспоминала о своем первом муже, убитом палачами Революции; она думала и о втором муже, который мог быть в любое мгновение сражен пушечным ядром. И как же его в таком случае похоронят без мессы там, среди мусульман?»

Но у Жозефины и в помине не было таких благочестивых опасений. После прогулки она увлекала Ипполита Шарля на широкую кровать, и они развлекались, перепробовав едва ли не все самые разнообразные и дерзкие позиции.

Поздно вечером 9 октября 1799 года, как обычно, Жозефина лежала на своей кровати в Мальмезонском замке совершенно голая. Рядом с ней, раскинув руки, лежал ее Ипполит Шарль.

Любовная битва только что закончилась, а теперь они мирно отдыхали, набираясь сил для новых свершений, и беседовали:

– Что-то от Бонапарта нет никаких вестей… Наверное, он погиб там в песках Египта. Впрочем, если это так, то тем лучше… Для любви он – конченый человек…

Сказав это, она с усмешкой положила ногу на живот Ипполита Шарля и вдруг заявила:

– Мой настоящий муж – это ты! Вот разведусь и выйду за тебя замуж…

Дальнейшее Ги Бретон описывает так:

«Она впилась взглядом в лицо своего любовника. То, что она увидела, не обрадовало ее. Капитан гусаров растерянно молчал. На глазах Жозефины черты его неузнаваемо преображались: рот запал, нос удлинился, лицо стало маской ошеломленного полишинеля. Совершенно очевидно, что он понял, какие последствия может повлечь за собой брак с креолкой.

Жозефине стало ясно, что она промахнулась. Накануне она обсуждала с Баррасом и Гойе, председателем Директории, проблему своего развода с Бонапартом. Баррас был решительно против; Гойе, надеявшийся впоследствии стать ее любовником, поддержал план Жозефины.

Однако отсутствие энтузиазма, проявленное месье Шарлем, решало вопрос. Неспособная долго сосредоточиться на одной мысли, беспечная креолка решила развеселить нахмурившегося любовника и стала щекотать ему подмышки.

Отставной капитан, поняв, что опасность миновала, вздохнул с облегчением».

Как всегда, ночь прошла бурно, и любовники в сладостном изнеможении заснули.

Бегство Наполеона из Египта

А на следующий день, 10 октября 1799 года, Наполеон прибыл в Париж.

Финал его злоключений в Египте и Сирии Поль-Мари-Лоран де л’Ардеш описывает так:

«Бонапарт послал парламентера к английскому адмиралу. Тот прислал ему номер французской газеты от 10 июня 1799 года. Наполеон, который жаловался, что давным-давно не имеет никаких известий из Франции, жадно принялся за чтение листка. Он увидел из него печальное положение дел республики и поражение ее войск, которых в ту пору бил Суворов в Италии, и вскричал: „Так и есть! Предчувствие не обмануло меня! Италия пропала!!! Экие негодяи! Все плоды наших побед потеряны! Приходится мне ехать”.

С этой самой минуты он решился возвратиться в Европу и сообщил свое намерение Бертье и адмиралу Гантому, которому поручено приготовить два фрегата, „Мюирон” и „Каррер”…

Желала ли Директория возвращения Бонапарта, отъезд которого она видела с таким удовольствием? Говорили, что Трельяр, Ларевельер-Лепо и Баррас писали Наполеону, и будто это-то письмо и заставило его решиться оставить Египет. На этот счет существует столько разноречивых показаний, что согласовать их трудно; нам кажется всего вероятнее то, что Наполеон, отказавшийся от своих видов на Восток неудачей сирийской кампании и извещенный о ходе дел и расположении умов во Франции, предположил, что наступило уже время обнаружить свои честолюбивые виды и обратиться на Запад».

Бросив остатки своей армии, Наполеон отплыл из Александрии 23 августа 1799 года. С собой он взял лишь генералов Бертье, Мармона, Бессьера, Мюрата, Ланна и Андреосси, верного Дюрока и Эжена де Богарне, а также любимых ученых Монжа и Бертолле. Чудом успользнув от британских кораблей в Средиземном море, 6 октября он сошел на французский берег в районе Фрежюса.

Портрет Наполеона в его рабочем кабинете. Художник Жак-Луи Давид

Многие осудили Наполеона за этот поступок.

Генерал Клебер, например, которого Наполеон оставил вместо себя во главе армии, взорвался:

– Наш командир бежал, как напроказивший лейтенант, узнав, что слухи о его долгах и разных неблаговидных проделках становятся главной темой разговоров в гарнизонных кофейнях.

Историк Виллиан Слон пишет:

«Великий беглец без труда уверил себя, что совершает геройский подвиг, рискуя жизнью для спасения Франции, так как по Средиземному морю сновали взад и вперед английские крейсеры. Разумеется, он сам мог руководствоваться при этом такими соображениями: „Предполагалось устроить в Египте колонию, и эту задачу он выполнил. Возвращаясь во Францию, он пользовался правом, которое было ему предоставлено Директорией, и делал только то, что было решено уже заранее”. Ему незачем было, однако, ждать приговора потомства, чтобы уяснить себе недостойность подобного образа действий по отношению к египетской армии. Не подлежало сомнению, что Наполеон выказал бы себя в большей степени героем, если бы остался в Египте и разделил с ней последствия проекта, почин которого в такой значительной степени принадлежал ему самому. Это нашептывала Бонапарту и собственная его совесть. Он не решался даже проститься с блестящим генералом и талантливым администратором, которого оставил своим заместителем в Египте».

По словам историка Андре Кастело, армию «развлекло это тайное бегство с квартиры без уплаты за постой». После этого у генерала появилось новое прозвище – генерал Bonattrape, то есть «Большой хитрюга».

Впрочем, нашлись и те, кто оправдал Наполеона. Например, Стендаль написал следующее:

«Что касается другого его поступка, гораздо более серьезного, – того, что он бросил в Египте свою армию на произвол судьбы, – то этим он, прежде всего, совершил преступление против правительства, за которое это правительство могло подвергнуть его законной каре. Но он не совершил этим преступления против своей армии, которую оставил в прекрасном состоянии, что явствует из сопротивления, оказанного ей англичанам. Наполеона можно обвинять только в легкомыслии: он не предусмотрел, что Клебер мог быть убит, в результате чего командование перешло к бездарному генералу Мену. Будущее выяснит, вернулся ли Наполеон во Францию по совету некоторых прозорливых патриотов, как я склонен предположить, или же он сделал этот решительный шаг, руководствуясь исключительно своими собственными соображениями. Людям с сильной душой приятно представлять себе, какие чувства волновали его в ту пору: с одной стороны, честолюбие, любовь к родине, надежда оставить славную память о себе в потомстве, с другой – возможность быть захваченным англичанами или расстрелянным. Какая нужна была твердость мысли, чтобы решиться на такой важный шаг, исходя единственно из предположений! Жизнь этого человека – гимн величию души».

Вот даже как! Оказывается, для главнокомандующего бросить армию на произвол судьбы, руководствуясь исключительно своими собственными соображениями, это значит исполнить гимн величию души. Логика, надо сказать, весьма странная…

Возвращение Наполеона в Париж

Приехав в Париж, Наполеон в сопровождении Эжена де Богарне сразу же помчался на улицу Победы, чтобы увидеть свою Жозефину. Он не сомневался, что на этот раз его ждут и дом сияет праздничными огнями.

Наполеон выскочил из кареты, вбежал в дом и оцепенел в изумлении: вестибюль был пуст и не освещен. Он в возмущении начал открывать одну дверь за другой: комнаты были пусты и холодны. Совершенно взбешенный, он поднялся по лестнице и увидел слугу:

– Где моя жена?

– Она уехала встречать вас…

– Ложь! Она у любовника! Упакуй ее вещи и выставь их на лестницу – пусть забирает…

В этот вечер Наполеон, которому еще в Египте докладывали о фривольном поведении Жозефины в его отсутствие, твердо решил развестись.

Дорожная карета Жозефины доставила ее в Париж только на следующий вечер. Смущенная консьержка остановила Жозефину у дверей особняка на улице Победы:

– Генерал запретил вас пускать, – пробормотала она.

Жозефина плакала и колотила ногами в дверь. Потом, прижавшись к дверной щели, она молила, просила прощения, напоминала мужу об их любви, об упоительных ночах сладострастия, о нежных ласках, беспрерывно тихо стонала, уверенная, что ее муж в своей комнате прислушивается к звукам у входной двери.

Кровать в спальне Жозефины в Мальмезоне

Через час добрая служанка, которая тоже рыдала на лестнице, с другой стороны двери, решила позвать Эжена и Гортензию, чтобы они попробовали смягчить Наполеона, и они, заливаясь слезами, принялись умолять:

– Не покидайте нашу мать! Она не переживет этого, и мы, кого эшафот в детстве лишил отца, сразу лишимся и матери, и второго отца, посланного нам Провидением!

Послушаем теперь рассказ самого Наполеона:

«Я не мог спокойно глядеть на плачущих; слезы двух злополучных детей взволновали меня, и я сказал себе: разве они должны страдать за провинности их матери? Что я мог поделать с собой? Каждый мужчина имеет какую-нибудь слабость».

После этого он открыл дверь. Бледный, с горящими глазами, он раскрыл объятия Жозефине и увлек ее в спальню…

Жозефина была прощена.

Глава четвертая. Перестройка Мальмезона

Работа архитекторов Фонтена и Персье