Молитвенный круг

Из трёх братьев лишь один Степан Евдокимович вернулся в Луганскую область. Прежние соседи доложили ему: те, кто раскулачивал их семью и других крепких крестьян, долго болтались на ветру, как пришли немцы. Повесили их оккупанты. Вовсе не за то, что проводили коллективизацию, казнили, что рьяно служили советской власти. Кто-то принял смерть достойно, а кто-то валялся в ногах у палачей, прося пощады, обещая верность новым хозяевам.

От Шенчуги, в которой родилась Лидина мама, ничего не осталось. Ни домика, ни сарайчика. Лида ездила туда. Стоит мемориальный камень с надписью гласящей, что на этом месте находился самый большой в Коношском районе посёлок спецпоселенцев. Кое-что осталось от кладбища. Где могила деда Василия и прадеда Евдокима, конечно, не найти.

***

В церковь Лида начала ходить в институте. Ходить – громко сказано. Заходить. Вдруг почувствовала тягу к храму. Спроси, что влекло туда – не объяснит. Идёт мимо, и так захочется войти в ворота, подняться на высокое крыльцо. Как магнитом тянуло. Почему? Конечно, успела нацеплять немало грехов молодости, да только наряд ли это подталкивало переступить порог храма. Пусть томилась душа неправедными поступками, да не знала ни о таинстве исповеди, ни о таинстве причастия. Ничего не знала. Тогда откуда, спрашивается, мысль – тебе надо в церковь? От бабушки она. Молилась праведница в небесных обителях за внучку. Просила Бога вразумить, поставить на путь истинный последнюю её воспитанницу. Много детей, внуков, племянников у неё, за всех молилась, за Лидушку – сугубо, считала себя виноватой перед ней. Как хотела, да не успела, твёрдо вложить в светлую головушку заповедь – жить надо с Богом. Слишком рано расстались. Внучка на лету схватывала молитвы, даже по Псалтири стала осваивать науку чтения… Не вовремя заболела бабушка Фрося, просила Бога повременить год-два, да пришёл её срок, Лида осталась одна…

Лида и хотела зайти в церковь, и трусила. Беспечная студентка мало думала, да и вообще не думала, что может выти боком поход в церковь, как-никак комсомолка. Это не заботило, и всё же что-то сдерживало. Постоит у храма, посмотрит на него и пойдёт дальше. Сподвигла подружка Гульнар. Татарка она никакого отношения к православию не имела, как впрочем, и к мусульманству, шли как-то вдвоём мимо церкви, Лида произнесла:

– Ты знаешь, хочу зайти и жим-жим.

На что Гульнар отреагировала с энтузиазмом:

– А в чём загвоздка – айда! Я уже была здесь.

В церкви царил полумрак, службы не было.

– Давай свечи поставим, – предложила Гульнар.

Они купили по две свечки, поставили. Уходить не хотелось. Чуть слышно потрескивали в тишине горящие фитильки свечей, смотрели с икон лики святых.

После того случая Лида осмелела – раз зашла, уже одна, другой. Узнала об исповеди, причастии. Года через два решилась пойти на исповедь, наплакалась под епитрахилью. С замиранием сердца впервые приняла в себя Тело и Кровь Христову. Перед этим покрестилась. В детстве бабушка Фрося крестила её дома сама, таинство миропомазание не было совершено.

Дочь Юлю в полгода понесла в церковь. Хотела вместе с мужем окрестить, тот отказался со всей категоричностью. Дочь – пожалуйста, если такая блажь влетела в голову, а его – уволь, не пойдёт в церковь.

И всё же уговорила в период массового крещения. Вместе с советской властью ушли препоны к церковным таинствам. Лида увидела в газете объявление о крещении в водах Иртыша. Муж согласился на такой вариант – Иртыш не церковь.

Выехали пораньше, Лида боялась опоздать. На городском пляже, куда газета приглашала на крещение, стояла по колено в воде группа мужчин и женщин в белых длинных рубахах.

– Во, – сказала Лида, – уже началось. Присоединяйся быстрее.

Муж оказался бдительнее.

– Не-е-е, – сказал недоверчиво, – это какие-то не такие. И священник должен быть.

Лида впала в панику – муж опять откажется.

– Это ведь не церковь, – с жаром стала убеждать супруга, – священник как все оделся в рубаху. Не лезть ему в полном облачении в Иртыш.

– Не знаю. Какое-то левое крещение.

Эти, в рубахах, произнося какие-то речёвки, пошли в глубину.

– Ты видишь, началось, – начала упрашивать Лида. – Иди уже.

– У меня рубахи нет, – заколебался он под напором жены. – В объявлении о рубахе разве говорилось что-то?

– Ничего не говорилось. Какая разница, в плавках иди. Плавки не забыл надеть?

– На мне.

Он почти готов был скидывать штаны и лезть в воду, когда на набережной показались три священнослужителя.

– Во, Олег Ворона, – узнал муж в одном из священников одноклассника. – Сейчас он меня по блату и окрестит.

Муж, вспоминая то своё крещение, смеялся и укорял Лиду:

– Без малого не осквернился из-за тебя с этими сектантами.

В рубахах неоязычники совершали в волнах Иртыша своё действо.

К церкви муж не прибился, хотя одноклассник звал в свой приход, пару раз звонил после крещения. Лида была готова идти, и когда приятельница пригласили на клирос в открывшийся неподалёку от дома храм, пошла туда одна. Музыкальную грамоту знала. Фортепиано в доме появилось задолго до рождения Лиды. Вовсе не было оно мебелью для сбора пыли. Мать любила, вернувшись с работы и переодевшись, сесть на полчаса за инструмент. «Я так отходу от всего», – говорила. Но дочери, как ни старалась, привить любовь к фортепиано не удалось. Отдала Лиду в семь лет в музыкальную школу, та проучилась три с половиной года и бросила. Та самая лень-матушка: подружки на улице гуляют, а ей до, ре, ми, фа, соль извлекай часами. Заявила со всей категоричность: не хочу, не буду. И всё же кое-какие, навыки приобрела, на клиросе ой как пригодилось.

***

Лида поймала себя на желании закурить. Давным-давно бросила, и вдруг остро захотелось затянуться сигаретным дымом. Вытерла глаза носовым платочком, быстрым шагом направилась в храм. Батюшка ещё не начал службу, был в алтаре, Лида остановилась у свечной лавки и стала перечислять имена на панихиду. Первой назвала бабушку Фросю –Ефросинию, за ней деда Василия, прадеда Евдокима, дальше пошли дяди и тёти, двоюродные братья и сёстры.

– Деньги после службы, – сказала церковному казначею Вере, которая подменяла заболевшего продавца, – сейчас не успею.

– Хорошо-хорошо, – согласилась Вера и протянула список с именами на панихиду. – Передай батюшке.

Лида встала на клирос.

– Что с тобой? – спросила регент.

В этот момент вышел из алтаря батюшка с кадилом, возгласил:

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков.

– Аминь, – громко произнесла Лида.

Служил отец Димитрий один, диакона в маленькой церкви не было…

Когда запели «Вечную память», перед глазами встало кладбище, на котором похоронена бабушка. В последний раз была на её могилке до всех майданов. Ездили с мамой. А теперь на месте бабушкиной могилы зияла воронка. Она ясно видела эту огромную яму. Не было большого деревянного креста с иконкой Божьей Матери «Казанская» под полукруглым металлическим козырьком, не было лавочки, покрашенной в зелёный цвет, металлической высокой оградки, ничего не было. Чёрная жирная земля, перемешанная с тяжёлой бурой глиной, лежала по сторонам безобразной воронки.

Аннушка-Айгуль

В Рождественский пост соборование на своём приходе я пропустил, пришлось ехать в Знаменский храм. Церковь приятно удивила, последний раз доводилось бывать в ней лет восемь назад, она ещё восстанавливалась, а тут – красавица. Бывает такое, заходишь в храм, и с первых шагов душа размягчатся – ты дома. И всё-то тебе нравится, и всё-то тебя радует, от всего исходит любовь. Зимнее утро выдалось пасмурным, но не хмурым, за окнами церкви белый пушистый снег празднично укрыл город, и в церкви господствовал белый снежный цвет. Тёплый, сердечный он служил торжественным фоном для святых образов. До соборования оставалось минут десять, я ходил от иконы к иконе, рассматривал лики святых, прикладывался.

Из алтаря вышел настоятель, батюшка Николай. Не видел его лет десять, не меньше. Быстро время летит. Очень быстро. Долгие годы он служил настоятелем госпитальной церкви в честь иконы Всех скорбящих Радость. На тот период, пожалуй, это была единственная в городе церковь, которая могла похвастаться мужским хором. Не все хористы были верующими, это мне рассказывал знакомый клирошанин, но пели хорошо. Ещё одна особенность – в церкви был свой устоявшийся приход. Я чаще ходил в кафедральный собор, там прихода как такого не было. Это и понятно, со всего города народ ехал. В госпитальной все друг друга знали, чувствовалась атмосфера семьи, где царят доброта и любовь… Три года назад батюшку Николая владыка перевёл в Знаменскую церковь. Рассказывали, батюшка очень переживал, он с нуля восстановил госпитальную церковь, лет пятнадцать служил в ней. Приход ушёл в Знаменскую вместе с ним…

Подошёл к батюшке Николаю за благословением. Постарел он, заметно постарел. Когда-то чёрная борода стала серебряно-седой…

Впервые в жизни я отстоял ночную пасхальную службу в Скорбящинской церкви. Всё было внове, необычно. В центре службы батюшка Николай – вдохновенный, подвижный. Расшитое золотом красное пасхальное облачение, зычный баритон, совершая каждение, летал по храму. Всякий раз, когда выходил на амвон, обращаясь к церкви с возгласом «Христос воскресе!», моё сердце счастливо замирало в готовности выкрикнуть вместе со всеми: «Воистину воскресе!» В конце службы батюшка Николай обнимал каждого мужчину. Мы по очереди подходили к нему, он обнимал, поздравлял. От бороды пахло ладаном…

Взяв у батюшки благословение, отошёл в сторону и тут меня тронули за плечо, обернулся. Бог ты мой, какая встреча, сестра во Христе Света-Фотиния. Обнялись. И с ней давно не виделись – года четыре.

– Познакомься, – сказала Фотиния, – это Аннушка.