Яблоки для патриарха

Валера был самым активным из духовных чад батюшки, кто задумал найти уединённое место. Настроился переехать в деревню на постоянное жительство. Сотоварищи планировали дачный вариант, этакую базу, которую можно при надобности использовать по полной. Валера решил провести разведку боем. Испытать себя, научиться жить на земле.

В процессе поисков подвернулось несколько заманчивых мест. Какие-то, помаячив радужным светом, отпали. Один вариант по всем параметрам подходил: отдалённое от губернского города село, храм, работа при нём. Крупный предприниматель построил в родной деревне церковь. Понадобился староста. Да среди местных ни одной подходящей кандидатуры, чтобы непьющий, отличался бы деловыми качествами и православный. Настоятель храма, иеромонах Николай, служил в субботу всенощную, в воскресенье – литургию, в остальное время жил в монастыре за сотню километров от деревни. Предприниматель хотел иметь человека, постоянно находящегося при церкви.

«Ты будешь в шоколаде, соглашайся», – говорил отец Николай Валере.

Валера пошёл за благословением к отцу Антонию.

– Попробуй, – сказал батюшка.

И согласился проехаться с чадом, посмотреть место, церковь, но в назначенный день слёг с температурой. Валера с Аркадием Бережным, тоже чадом батюшки и тоже горевшим покупкой дома в деревне, заехали за батюшкой, а у того температура тридцать девять.

– Езжайте без меня, – благословил.

С отцом Николаем договорились встретиться в здании епархиального управления. Валера с Аркадием приехали на машине последнего, отец Николай звонит: «Непредвиденное крещение, и не откажешься, послушание от игумена, подождите часика два». Через полтора часа новый звонок от отца Николая: «Сегодня не смогу, давайте в другой раз». Потом и вовсе от своего предложения отказался, предприниматель нашёл другого человека на роль старосты.

С ходу понравился Валере вариант с Баженовкой. Дом стоял в лесу и в то же время в двух километрах от Баженовки. Да не дом, вилла – триста метров жилой площади. Пять минут ходьбы, и ты на крутом берегу лесной реки. За лентой воды луга простором дышат, тайга уходит к краю неба.

Дом строили Елена и Александр, поначалу даже вознамерились домашнюю церковь сделать, да владыка не благословил. Елена – моторная женщина – инженер-строитель. Причём не в белых перчатках: надо – мастерок возьмёт, кладку вести, надо – будет штукатурить стены или плиткой облицовывать. У мужа были серьёзные проблемы с позвоночником, строительство дома хозяйка вела одна. Где людей нанимала, где сама. До деревни работала прорабом в строительной фирме, даже храмы приходилось поднимать.

Валере глянулось всё, кроме одного – не по карману.

– Ты не переживай, – говорил Аркадий, – главное – вместе. Я квартиру, что от бабушки осталась, продам. Может, кто из наших присоединится. Домина не на одну семью. Деревня рядом, в ней церковь.

– Мне бы комнатку какую, с головой хватит. Что там мои сто тысяч рублей.

– Главное, чтобы вместе, – повторил Аркадий.

В разговоре Валера спросил хозяев дома: почему в лесу отстроились, не в Баженовке?

Елена честно рассказала, что деревня воинственно настроена против пришлых. Да и между собой неладно живут. Пристрастие к самогонке и водке – не самое страшное, где в деревнях не пьют. Вороватые. Ничего не стоит утянуть у соседа, что плохо лежит. И на хорошо лежащее зарятся. История села знает немало битв с дрекольем и членовредительством. Все лесные угодья вокруг Баженовки негласно строго поделены: ягодные, грибные места, озёра… Там ивановский берег, в этом озере Петровы ловят… Не приведи Господь быть застуканным на чужом участке, запросто могут до полусмерти избить. Приехала в Баженовку порядочная семья с Сахалина. Всё пришлось по душе сахалинцам, вознамерились осесть в живописных местах, дом купили, пришло им два контейнера со скарбом. В ту же ночь местные подожгли содержимое контейнеров. Что оставалось делать новосёлам? Отбыли подальше от такого соседства.

Елена с Александром поначалу тоже купили дом в Баженовке. Их не жгли, на демократической основе Александра выбрали главой администрации. Руководи, дескать, нами, мил человек. Выбрали, если честно сказать, дабы между собой не переругаться. Выбрали, да потом принялись выживать. Не вписался чужак в баженовские уставы.

«Устали с ними судиться», – рассказала Елена.

В конечном итоге оформили участок земли за деревней, навозили двадцать КамАЗов песка и построились. Получилось как в санатории. Лось может подойти к огороду, грибы в десяти метрах от усадьбы, черника с брусникой в шаговой доступности. Пчёлки летают – пасека за домом.

– Надо брать, – говорил Аркадий по дороге из Баженовки. – Райский уголок.

Приехали к батюшке Антонию с докладом, он послушал-послушал восторженные речи духовных чад и отрезал:

– Не благословляю.

– Почему? – хором выдохнули Валера с Аркадием.

– Жизни вам с такой деревней под боком не будет!

Таёжка смущала отдалённостью, дорога до неё мало того, что длинная, на ней имелся участок в полсотни километров, совершенно убитый, причём с годами ситуация лишь усугублялась, в непогоду дорога окончательно делалась бездорожьем, непроходимым для легкового транспорта. Кроме того, имелась паромная переправа, а значит: весной с таяньем льда и осенью при ледоставе – переправы никакой.

И всё же остановились на Таёжке.

Глава шестая

Андрюшин крест

Таёжка начиналась для входящего в неё с Поклонного креста, что стоял перед полноводным ручьём, испокон века служившим границей, минуя которую житель или входил в пределы села, или покидал их. Через ручей переброшен мост, ступая на который сердце таёжкинца или охватывала радость от встречи с домом, или погружалось в печаль от предстоящей разлуки с родным краем.

История креста восходила к Первой мировой войне, весть о которой быстро долетела до села и пала чёрной тенью. Крепко жила Таёжка. Да и вся округа. Дома как на подбор, строевого леса вокруг сколько душе угодно, только не ленись, а лениться сибирский крестьянин не умел. В каждом хозяйстве лошади, коровы, немерено живности, которая мекала, бекала да кукарекала. Сеяли хлеб, рыбачили, охотились.

Вдруг война, бросай, мужик, плуг, прощайся с родными и отправляйся защищать веру православную, Отечество да царя-батюшку.

Двадцатипятилетний Андрей Бекасов вышел на крыльцо, окинул взглядом двор, не к чему было придраться, оставлял хозяйство в лучшем виде. Четыре года назад поставил этот пятистенок, амбар, стайки, конюшню. Всё добротно, ладно, глаз радует. Пороха Андрей не нюхал, но знал по рассказам стариков – «война не мать родна». Дядя вернулся с Японской без ноги, ходил на деревяшке.

Провожать Андрея за ворота вышли жена, мать с отцом, двое ребятишек. С матерью и отцом простился у калитки, жена с ребятишками пошли дальше. У моста Андрей, прежде чем обнять жену, сказал: «Вернусь живым, поставлю здесь крест в благодарность Богу». И наказал своей Ираиде: «Скажи отцу, чтобы приготовил листвяжное бревно, пусть ждёт своего часа».

Провожатые остались у моста, мужики попрыгали в телеги и поехали в уезд к месту сбора.

Тяготы войны испытал Бекасов сполна. В Галиции контузило, попал в плен. С третьей попытки удалось бежать. Шёл 1917 год, на фронте началась неразбериха. Андрей подумал-подумал и направился в свою Таёжку. Полгода добирался. Высокий, широкоплечий, большой человек шёл по большой и красивой, но охваченной смутой земле. Ночевал в деревнях, в лесу, в стогах сена. Бог миловал его на войне. Сидели втроём, ели кашу из котелков, вдруг снаряд упал рядом, двоих насмерть, в том числе Кондрата Черникова из их Таёжки, а ему ни царапинки. В другой раз засыпало землёй после взрыва снаряда, под землёй бы и остался. Но лицом оказался в углублении, мог дышать, очнулся, ногами стал шевелить, по ногам и приметили – живой. Мать, провожая на войну, вручила медную икону, Николая Угодника, на груди её носил. Ударило однажды в грудь, думал всё. А только и всего образок пулей, что в сердце метила, погнуло.

Обещание Богу поставить крест засело в нём прочно. Отмахивая вёрсты по дороге к дому, представлял себя идущим по селу с крестом на плече. Как бы ни было тяжело, крест на телеге не повезёт. Нести не так уж и далеко, труднее всего первая половина пути – от дома дорога шла в горку, к церкви, зато потом – под уклон.

К мосту Андрей подошёл под вечер, перекрестился на церковь, постоял, вслушиваясь в вечернюю Таёжку. Мычали коровы, брехали собаки, вдруг женский визгливый голос перекрыл все звуки: «Федька, да куды ж ты запропастился, иродяка?»

Из цельной лиственницы вырубил Андрей брус, выгладил его рубанком, украсил незамысловатой резьбой. Стояли последние дни сентября, светили золотом берёзки, лиственницы охватило жёлтое пламя. Андрей посадил на деревянные шипы перекладины креста, укрепил над двумя верхними голубец – крышу. На следующий день рано утром открыл ворота, повернулся в сторону церкви, перекрестился, затем приподнял верхний конец, взвалил крест на плечо и понёс голубцом вперёд. Жена всплеснула руками:

– Андрюша, давай помогу.

Отогнал:

– Не мешай!

С той поры пошло в селе «Андрюшин крест». «Только с моста съехал и сразу за Андрюшиным крестом воз перевернулся», «Встретились у Андрюшиного креста», «Покурил у Андрюшиного креста и зашагал домой».

Судьба у Андрюшиного креста сложилась счастливо, пережил все богоборческие времена. В тридцатом году закрыли храм в Таёжке. Священника отца Никодима арестовали, увезли со связанными руками и растерянным лицом, а потом и расстреляли. Ретивый комсомолец Гришка Иванченко вознамерился спилить крест, да мужики-охотники шепнули: «Ты, поди, Гришаня, слыхивал, быват, человек заналадится в тайгу, уйдёт, и как в воду канул. Уж как его сердешного не ишшут, как ни выкликают. Никакой милицай концов не найдёт, так что смотри, паря». Гришка был не настолько с ветром в голове, намёк понял. Устоял Андрюшин крест.

Во времена хрущёвские председателю сельсовета районные власти ставили на вид, что это за безобразие, вся страна идёт к коммунизму, а в Таёжке крест тормозом торчит на пути в светлое будущее. Требовали убрать препятствие в коммунистическое завтра. Председатель сельсовета не отличался красноречием, однако твёрдо держался своего: «Не я его ставил, люди не против». Благо в медвежий угол начальство редко заглядывало. А если и заносило, председатель встречал более чем хлебосольно, было чем угостить в богатом краю. Провожая высоких гостей, умел гостинцев в виде лосятины, рыбы, кедровых орехов, соболиных шкурок поднести. Так что самовольство с крестом прощалось ему. Более полувека стоял Андрюшин крест. Подгнил и упал только в конце шестидесятых годов.

В 2004-м в честь девяностолетия начала Первой мировой войны родственники Андрея Бекасова, внук и правнук, поставили новый крест. Пусть не сами рубили, не на руках доставляли на место, а всё одно почтили память деда-прадеда Поклонным крестом. Водрузили его несколько в стороне, так как над местом, где полвека возвышался Андрюшин, прошла линия электропередачи. Новый размером поскромнее, Андрюшин – шестиметровой высоты, этот – на полтора метра ниже. Тоже из лиственницы. Так что ещё лет пятьдесят простоит. Только бы Таёжка простояла.

Глава седьмая

Жили у бабуси два весёлых гуся

Пасмурным, насупившимся февральским днём Валера с Аркадием подкатили к Поклонному кресту. Перекрестились и поехали дальше. Цель приезда – покупка домов. Друзья благополучно её осуществили и стали владельцами недвижимости в Таёжке.

Через месяц Аркадий помогал Валерию переселяться. Сам он планировал летом обживать свой дом, Валера ехал на постоянное жительство. На этот раз Таёжка встретила щедрым мартовским солнцем. Однако щедрость небесного светила радостных чувств не вызвала. Дорогу порядком развезло, доехать до Валериного дома на «жигулях» не получилось, выгрузили вещи на обочине. Лужи, снег, а посредине всего этого диван ярко-красного цвета, на нём Валера с Аркадием сидят в ожидании трактора, вызывая живой интерес у редких прохожих.

Валера и Аркадий купили дома на дальнем краю села, который в последние годы смотрелся хутором. Словно в один прекрасный или какой там момент домов двадцать, сговорившись, разом снялись и на пару километров ушли поближе к реке, которая в том месте делала поворот, навсегда уходя в тайгу. На самом деле ещё в шестидесятые годы прошлого века справная улица с домами по обе стороны «пуповиной» соединяла Выселки (так в народе звали дальний край села) и Таёжку. Но «пуповина» стала со временем ослабевать, хиреть. Забивались ставни в её домах, или их раскатывали и перевозили в другое место. В результате Выселки на самом деле стали таковыми.