Окрошка. Отрывочное жизнеописание одного кота

– Я говорю, милая, а чего ты делаешь? Тряпка же половая есть. А она – всё равно его стирать. Бллин!

– Ну, в общем, да. Чего париться – всё равно же стирать.

– Ты так делаешь?

– Нет.

– Нет. И я нет. А она делает.

– Ну и забей.

– Не могу! Не могу я забить. Я понять этого не могу. Половая тряпка в ведре при входе в ванную. Грязное полотенце – в глубине, в корзине. Оно, блин, элементарно дальше. Почему не взять половую тряпку?

– По-моему, ты чересчур остро реагируешь. Глотни, покури, расслабься.

Гера хотел что-то ответить, но не стал и сделал большой глоток. Отдышался.

– С пола иногда вытирает тряпкой для стола. Едва споласкивает и протирает стол, – Гера с мольбой уставился на товарища.

– Тебе посочувствовать?

– Да.

– Да, братан, дела. Она, конечно, вообще…

– Сволочь, – усмехнулся Гера.

– А чего ты ей просто не скажешь?

– Не могу спокойно. Сначала пытался, а она сразу обижалась, мол, одни претензии. Потому молчу до последнего. А потом срываюсь.

– Потому что не надо держать в себе! – Костя подмигнул, поднялся из-за стола и пошёл в туалет.

– Ну, а как вот спокойно человеку объяснить, что вытирать со стола – это не смахнуть всё на пол? Или что посуду моют, чтобы она была не мокрой, а чистой?

– Хорош. А то у меня от смеха прицел сбивается. Мыть сортир я щас не готов.

Зашумела вода слива, следом – крана. Костя вышел, стряхивая воду с рук.

– Вот.

– Что – вот?

– Тебе же не нужно объяснять, что в туалете за собой надо смывать, а после – мыть руки?

– Блин, Герыч, такой ты токсичный, – с грустной улыбкой выдохнул Костя.

Жена была дома: горел свет, в ванной шумела вода. С кухни веяло свежезаваренным чаем.

Окрошка бросилась на Геру и больно вцепилась когтями в бедро. Гера отцепил кошку, аккуратно опустил на пол и стал разуваться.

Покачиваясь, он подошёл к ванной. Сначала хотел постучать и пристроиться, но передумал, соблазнившись чаем, и прошёл в кухню.

На обеденном столе парили две кружки. Рядом, на углу, лежали трусики жены, перемазанные кровью. Гера брезгливо сбросил их на пол и снова вернулся к ванной, чтобы прокричать через дверь что-то вроде: «Милая, ну твою мать!..», – но хватило сил удержаться. Чаю перехотелось.

Гера пошёл было в комнату переодеться, но в коридоре приостановился. Окрошка забралась на широкий бортик лотка, изготовившись. Она была похожа на гимнаста, собиравшегося сделать стойку на руках: передние лапы упёрла на углу перед собой, задние – в полушпагате, тоже на бортиках. Закончив, кошка спустилась на пол, опёрлась передними лапами на борт, перегнулась, вытянула шею, осмотрела результат, и удовлетворённая с аккуратностью сапёра одной лапой нагребла на лужицу наполнителя. Вставать в лоток Окрошка брезговала.

Гера вздохнул.

Глава 5. Семья

Мой кот был выше «всего этого». Это чувствовалось

в его взгляде и поведении. Но он считал людей

туповатыми, поэтому, когда хотел показать

своё превосходство, он не только смотрел на них,

как на ничтожеств, но для верности делал

это свысока – с холодильника или шкафа.

Альбина недовольно трясла щеками и одувалась. Всё было просто – отпуск по семейным, за свой счёт, на пару дней. Подобное было в порядке вещей, но Альбина всегда включала режим серьёзного управленца и разыгрывала греческую трагедию про важность каждого, долг и ответственность.

– Ну и что у тебя там за обстоятельства? – начала она свой прессинг. Гера сгорал со стыда и готов был начать объяснять и упрашивать.

– Ой, – тут же вступилась за Геру Катерина Васильевна. – Уймись ты, бога ради! Тебе-то что. Надо и надо.

Альбина очень любила низкопробные отечественные сериалы. Ей просто хотелось подробностей всех «семейных обстоятельств». Гере она казалась одновременно отвратительной и немного жалкой – в смысле, её хотелось пожалеть.

– А работать? Работать за него кто будет?

Гера ещё больше покраснел и сжался, но внутренне радовался, что не приходится самому себя отстаивать.

– Ага, завод встанет, если он три дня не побудет! Уймись!

Гера благодарно оглянулся на Катерину Васильевну. Она хулиганисто подмигнула.

Альбина фыркнула, злобно зыркнула исподлобья на Геру, нашарила на столе ручку, размашисто подписала и шлепнула штамп.

С Катериной Гера дружил, насколько это вообще возможно для шестидесятилетней бабульки и двадцатипятилетнего парня. Гера рассказал ей, почему нужен отпуск. «Бери за свой счёт. С обычным придется рассказывать. Лучше за свой. Чего тебе эти копейки».

Гера быстро собрал вещи, в «отделе учёта жопочасов» обменял заявление на контрамарку для выхода и побежал на электричку.

Домой не хотелось. Тем более настолько, чтобы бежать. Он же мог соврать: торопился, но не успел. За эти мысли стало стыдно: у жены умер брат. Гера терпеть его не мог, да и жена, насколько он знал, тоже. Ничего удивительного. Брат бухал, бил жену, терроризировал родителей и соседей; из последних приключений – развороченная топором входная дверь дома и сожженная в разудалом веселье баня. Геру больше интересовало, как такого сожителя выносят пожилые родители: пьяный сынок дубасит жену под скулёж малолетней дочурки, а ты лежишь себе в соседней комнате и бормочешь про «дела житейские»? Тут бы впору не сопли жевать, а выдохнуть и тихонько порадоваться. Но Гера прекрасно понимал, что будут плакать, и не просто – реветь, как будто хоронят Ганди и Че в одном лице. А значит, и ему придётся выглядеть скорбно и невозмутимо утешать заходящуюся в слезах жену.

Всю дорогу Гера пытался отыскать в себе крупицы пропавшего человеколюбия. Но они никак не находились.