Рюммери

– Старик спутал меня с остальными убогими и немощными, – добавил блондин, и на его лице промелькнула тень улыбки. – Ведь все здешние провидцы именно такие – жалкие.

Теперь его ухмылка стала заметна лучше. Он походил на змею, готовую укусить.

– А почему так? – поинтересовался блондин.

– Судьба отняла одно, даровав другое, – поговоркой ответила Рюмси. – Но это не значит, что все… немощные владеют даром.

– К сожалению или к счастью. Но почему бы не подыграть глупцам, поддерживая их заблуждения? Как еще таким, как они – убогим, – выжить в этом мире?

– Но это не отменяет их лжи!

– Лжи? Разве днем бы у них получилось врать? – его аккуратные черты лица исказились в хитром оскале. – К тому же что в этом плохого?

Рюмси нахмурилась и слово в слово повторила речь старосты:

– Сладкое предсказание – наихудший вид лжи, поскольку утешает людей надеждой на лучшее, которого не существует.

Калека посмотрел на нее с любопытством:

– Какие удивительные слова для ребенка.

– Я не ребенок! – возмутилась Рюмси.

Блондин фыркнул:

– Счастливчики – а ведь действительно подходящее название. Даже сейчас голод не сильно вас затронул. А раньше, пожалуй, и вовсе как в сказке жили. Вон сколько детей вокруг. А знаешь, как жилось другим? Люди всегда жили надеждой на урожай. И если морозы ударят чуть раньше, или солнышко пригреет больше, чем нужно – все пропало. Такая вот тонкая грань выживания. Голод им давно не в новинку. Только надежда дает силы, когда их уже нет. Силы жить дальше. Люди не станут грабить и бесчинствовать, когда есть уверенность, что все наладится.

Гостил я в одной деревне, где ведун имелся – настоящий. И правду он тоже поведал настоящую, о грядущем голоде. Как считаешь, помогло это… знание?

Рюмси пожала плечами.

– В семьях резко стало не больше двух детей, от остальных избавлялись – все равно не прокормить. Новорожденных приносили в жертву всяческим богам; тех, кто постарше, продавали в рабство – чтоб не слышать их вопли. – Он пристально посмотрел на нее. – Как по мне, так лучше уж вера во что-то иллюзорное, чем такая правда.

– Но люди могут погибнуть! – возразила Рюмси.

– Скорее всего, – кивнул блондин. – Но они бы и так погибли. Все же провидцы делают доброе дело, сами того не осознавая.

Рюмси вопросительно подняла брови:

– Каким образом?

Калека не спешил с ответом, пытаясь что-то достать из кармана своей единственной рукой, но это ему плохо удавалось. Рюмси заметила кольцо на его мизинце. А еще взгляд девочки привлекла его сорочка, спрятанная под грязной накидкой. Сорочка, конечно, также не первой свежести, но Рюмси уже видела подобное одеяние. Когда-то похожей хвастался Свинопас, говоря, что она жутко дорогая и редкая.

Блондин наконец достал небольшую бутылочку и, вынув зубами пробку, сделал глоток.

– К сожалению или к счастью, когда упал… великан – вы ведь так его называете? – погибло множество людей, – проговорил он. – Даже полоумный не станет отрицать, что случившееся – страшная беда. Но сейчас голод. И если бы не это, все бы перегрызли глотки друг другу за крохи еды или того, что можно обменять на еду. Но теперь все рыщут по этим… могилам, люди нашли себе занятие.

– Но мы говорили о провидцах. Какое от их вранья благо? – спросила Рюмси.

– Как я уже сказал, они дарят надежду. Родитель не в силах видеть, как гибнут от голода его дети, пойдет на что угодно ради их спасения. Пойдет без страха. Если не сделать этого, они все равно погибнут, так, может, рискнуть? Представь великое множество таких матерей и отцов, которым нечего терять. Но узнав о том, что все обойдется, они ничего не станут предпринимать, а когда станет уже поздно – молча умрут. Не причинив вреда другим. Безысходность – источник возмущений и преступлений, надежда же охлаждает эти мысли.

Есть такая птица, клювом достает разных вредителей из дерева. Птица, несомненно, делает это ради поживы, и на дерево ей плевать. Тем не менее она приносит ему пользу.

– Не думаю, что птицы умеют плевать, – съязвила Рюмси.

– Провидцы уж точно умеют. А они, как эта птица, хотят наживы, но также делают и хорошее дело.

– Ты защищаешь их потому, что сам один из них! – сказала Рюмси с вызовом. – Я это могу сказать и без дара к предвидению!

– Я разве говорил, что один из них?

– Тогда что ты тут делаешь?

– Искал тебя.

Рюмси опешила, едва выдавив:

– З-зачем?

– Ты мне нужна для одного дела. Я рассчитывал найти хоть какие-то сведения о тебе, но ты сама меня нашла. Пойдем со мной.

Его последние слова отдались гулом в ушах, перед глазами все поплыло.

– Никуда я с тобой не пойду, – бросила Рюмси, тряхнув головой.

Калека нахмурился, явно чем-то удивленный. Его взгляд стал полон любопытства.

– Пойдем со мной, – медленно повторил он, не сводя с нее глаз. Его изменившийся голос напоминал говор иностранца или скорее сумбурный лепет пьянчуги.

– Я сказала, что никуда с тобой не пойду, – решительно заявила Рюмси. – Зачем мне вообще куда-то с тобой идти?

Блондин брезгливо скривил губы, словно само общение с ней стало ему неприятным. А затем рассмеялся, и от звука его смеха Рюмси стало совсем невесело.

– Сколько здесь людей, – он окинул взглядом толпу. – Простаки с их простыми потребностями. Я им даже завидую, по-своему.

– Что же тебе мешает быть попроще? – ощетинилась Рюмси.

– Что бы тогда сказал ребенок, которым я был, о взрослом, каким я стал? – проговорил блондин, о чем-то размышляя.

Рюмси не нашла, что ответить.

– Зря не хочешь со мной. По меньшей мере, там куда безопаснее, – сказал он, все еще погруженный в свои мысли. – К тому же я отвечу на некоторые вопросы.

– Это какие такие вопросы?

– Тебе лучше знать, – на его лице появилась самоуверенная ухмылка, – Красотулька Рюммери.

Рюмси вздрогнула: