Однажды, когда я был посыльным в штабе дивизии, один мой сослуживец, грузин по фамилии Георгиади, попросил меня купить две бутылки вина. У меня уже были связи, и я пошел в Военторг, а он остался ждать у магазина. Выхожу – патруль вёдет его на гауптвахту.
Я был знаком с начальником патруля – он нередко заступал в наряд помощником дежурного по штабу. Спрашиваю:
– За что моего приятеля в кутузку?
– За нарушение формы одежды (на грузине был чужой бушлат с эмблемами лётной части, которая у нас не квартировала). – Будем выяснять, не украден ли он. А ещё потому, что наш клиент послал нас далеко-далеко.
Все мои поползновения спасти горячего грузина потерпели фиаско. Вермутом, который годился разве только на окраску заборов, мой знакомый офицер вряд ли бы соблазнился. Я и не предлагал. Подумал, что тогда попаду на губу вместе с грузином. А Георгиади обронил такую фразу, которая была понятна лишь мне:
– Чувствую, что тут я застряну надолго, меня не ждите.
Я, честное слово, не знал, что делать. Где-то спрятать бормотуху не было возможности. А где выпить? И пошёл я не куда-нибудь, а в штаб дивизии, вспомнил, что мой друг Володя Муляр во время обеденного перерыва делает в кабинете генерала влажную уборку.
– Генерал действительно должен уйти, – шепнул он мне, – его два часа не будет, вот мы в его апартаментах и оформим. Из хрусталя фараоновского (мы называли генерала Парамонова Фараоновым).
Комдив действительно уносит свои генеральские ноги. Муляр впустил меня в его резиденцию. Я снял сапоги, развесил портянки, чтобы просохли (амбре ещё то). Муляр достает хрустальные стаканчики, срывает бескозырку с бутылки и разливает вермут.
– Выпьем по случаю тебя, – говорит он.
И вдруг кто-то вставляет ключ в замок, и ключ медленно поворачивается…
Тут впору замереть истуканом. Но мы среагировали моментально. Я метнул бутылки в сапоги и впрыгнул в них. Муляр успел выпить свою порцию, сунуть стаканчик в карман и схватить портянку, которой стал с журнального столика пыль вытирать.
Генерал так и не понял ничего. Он даже на уборщиков не посмотрел, хотя число их непонятно почему выросло вдвое, ничего не сказал, взял какую-ту бумагу со стола и ушёл. Теперь уже окончательно.
Мы тоже ничего друг другу не сказали. Потому, что было много мороки. Долго не могли снять с меня сапог с открытой бутылкой. Пришлось меня переворачивать вверх ногами и подставлять тазик.
Вермут мы всё-таки выпили из хрустальных стаканчиков. Египетскими царями, правда, себя не почувствовали.
Генеральская гардина
И ещё один случай. Снова кто-то попросил меня купить в бутылку водки. К слову сказать, эта водка казахского производства благоухала так, что выпить её было можно, только зажимая обонятельный орган.
Достал я «Москванын» легко, по блату, конечно, и отправился к казарму, да только перехватил меня подполковник Чекмарев, тыловик. Просит:
– Отнеси комдиву записку, а я позвоню в твой батальон, скажу начальству, что на вечернюю поверку опоздаешь.
Деваться некуда. Пришлось на квартиру к Парамонову-Фараонову идти, а грязь такая, что на каждом сапоге по полпуда. Еле донёс балласт этот, а дверь открыта. Фараониху – тетку совершенно квадратную – в прихожей рядом со шкафом столбняк застал: не отличишь, где она, а шкаф где. И она тоже с просьбой.
– Прибей, солдатик, гардину. пожалуйста. Я тебя чаем напою с вареньем.
– Нет, чай исключается, – Я суров. – Ничего не надо. А гардину прибью – тут две минуты дела. Молоток есть.
Молоток – вот он, на табурете. Но не пошлёпаешь ведь в генеральскую квартиру в сапогах грязных. Снимаю их, портянки размотал – кроме, как босым, по паркету ступить грешно. А тут хозяйский собакевич тапочки в зубах подносит. Ничего не скажешь: вышколил генерал кобеля – впору ефрейторскую, а может быть, даже две сержантских лычки повесить. А тапочки-то ЕГО, большие, сорок пятый размер, наверное, утонуть в них можно, а других и нет в доме. Ну, да ладно.
– Может, чего покрепче? – спрашивает Фараониха. – Есть коньяк французский, мартель, ты, наверное, о таком и не слышал?
Я едва дюбель, который в зубах, не проглотил. Не слышал, конечно. Не пробовал. Ввдруг это провокация?
– Извините, хозяйка, не пью, спасибо.
Забил я дюбель, шторы повесил. Только уходить собрался – генерал персоной собственной. И как-то очень подозрительно меня оглядывает. А видуха ещё та была: без ремня, гимнастерка расхлебенена, а главное – в ЕГО обувке. В ЕГО тапочках размера сорок пятого.
А как бы отреагировал генерал, если бы застал меня за коллективным распитием коньяка французского?
Но нужно как-то из ситуации выходить. Поприветствовал я Фараонова:
– Здравие желаю, товарищ генерал! Извините, что в таком виде – дюбель забивал.
– Да, дюбель, всё правильно, – Фараониха подтверждает. – Забил, как надо. Это я его попросила.
Но всё равно неловко как-то.
Стал я одеваться. Гляжу: о Боже, горлышко с белой головкой из кармана шинели – торчком, как ракета из шахты, когда её к пуску готовят, только слепец не заметит!..
Да, видимо, после моего ухода были в генеральской семье крутые разборки.
Антрацит любил поспать
Однажды ночью, когда я нёс службу в штабе дивизии, раздался телефонный звонок: в автопарке горит что-то.
– Буди немедленно дежурного по части! – кричат в трубку.
Я с трудом растолкал офицера – спит, как медведь в берлоге.
– Автопарк горит.
– Автопарк?
– Да, автопарк?
– Горит?
– Да, горит.
– Ты меня на пушку берёшь?
– Да нет, в самом деле.
Удивляется:
– Какой автопарк?
– Наш автопарк.
Встал. Потянулся. Тут позвонили снова: все сгорело синим пламенем. Дежурный и вздохнул с облегчением. Лег и снова стал Морфея пасти. Небольшого росточка майор, смуглый, чернявый. Солдатня его за глаза Антрацитом звала.
К вопросу о чести