Левиты и коэны

Совсем недавно, будучи в хорошем подпитии, Борис возвращался домой, и его извилистой путь пересёкся с соседкой Галкой, разбитной разведённой молодухой. Они обычно раскланивались при встрече, соседи есть соседи, но каждый раз, когда Галка, будучи одетой в блузку с огромным вырезом, наклонялась больше, чем позволяло её декольте, Борис краснел и отводил глаза.

В тот день Галка не теряла времени даром и в приподнятом настроении, как есенинский клён, возвращалась домой. Объект Б и объект Г встретились в пункте Д. Им оказалась общая лестничная площадка. Борис уже не помнил, кто первый предложил вместе попить чайку, всех деталей упомнить невозможно, но роскошную Галкину грудь он запомнил, и вот сейчас мысль об “известных местах” всколыхнула воспоминания.

– Какая-то хрень в голову лезет, – Борис под действием этой мысли заулыбался и тут же вспомнил, откуда Галка достала ключ – из под дверного коврика.

Он рассеянно пошуровал ботинком, коврик съехал с насиженного места, и ключ, большой металлический ключ с множеством пропиленных бороздок, приятно удивил Бориса своим появлением.

– Чудеса, – обрадовался Борис, – недаром говорят, что Б-г избрал Израиль своей землёй. Только приехал, а уже чудеса… А может это Галкины флюиды? Вот тут бы она развернулась…

Но времени на рассуждения не было. Борис наклонился, поднял ключ и открыл дверь. Он вошёл в квартиру и замер.

Bся квартира была залита солнцем. Солнечный свет из широких окон, усиленный двумя круглыми стеклянными фонарями, расположенных в потолке, создавал впечатление праздника. После загазованной Москвы, с серыми домами и дождиком, кусочек солнечного мира, втиснутый в квартиру брата, притягивал, завораживал. Борис попытался зачерпнуть солнечный свет ладонями. Но вскоре, после нескольких попыток рассовать солнечный свет по карманам, прекратил это занятие.

– Ладно, появится брательник, он объяснит, как братья-израильтяне с этим справляются. Как они солнышко приручили, – Борис снял пиджак, повесил его на одинокий стоящий в углу стул и принялся осматривать квартиру, – может Сёмка какое письмо оставил или записку?

Квартира представляла собой последнее слово израильского зодчества. Она занимала весь последний этаж дома и часть чердачного объема, из-за чего крыша здания и выглядела столь необычно. Из просторной прихожей открывалась внушительных размеров гостиная, оборудованная по последнему слову техники: девятиканальный домашний кинотеатр с огромным плазменным экраном, медиа-компьютер с “силвер-рэй” проигрывателем, а также планшетный персональный компьютер на столике в углу – всё как будто овеществилось из последних рекламных буклетов “Цэ-бит” – ежегодной ганноверской выставки. При таком техническом великолепии искать какую-то записку было-бы наивно.

– Наверное, Семён оставил мне инструкции на компьютере, – подумал Борис и, подойдя к включенной персоналке, пошевелил лежащей на столике “мышкой”.

Полупрозрачный экран засветился зеленоватым светом, из встроенного динамика раздался протяжный сигнал гонга и механический голос произнес, – Назовите своё имя для голосовой авторизации.

– Невежливый, однако, компьютер, – подумал Борис, – пожалуйста от него фиг дождёшься, – но послушно ответил, – Это я, Боря… Bот… приехал.

К удивлению Бориса, после небольшой паузы компьютер заявил:

– Вы успешно авторизованы, можете пользоваться системой!, – и сыграл бодрый туш.

– Ну и шутки у братца! – вздрогнул Борис.

Он увидел, как на посветлевшем экране, подобно осеннему листу, сверху медленно планирует изображение почтового конверта с его именем на лицевой стороне. Конверт, как по-волшебству, сам собой раскрылся, из него выполз сложенный в четыре раза листок бумаги, развернулся в полную страницу, и на ней начали появляться четкие черные буквы – не было никакого сомнения, что это почерк Семёна.

“Дорогой Борька! Извини, что я тебя не дождался! Мне пришлось срочно выехать в Канны, на кинофестиваль. Не думай, пожалуйста, что твой брат совсем спятил – это нужно по делу. Я должен проследить за двумя братьями Коганами. Ты же знаешь этих придурков-режиссеров из Голливуда. Они ещё сняли дурацкую комедию про якутов – скандал был на всю республику САХА – якобы якуты за патроны и спирт своих жен геологам подкладывают, а все алмазы по-дешевке на 100 лет вперёд уже загнали. К якутам им после этого ни ногой! Теперь стало известно, что Коганы готовятся снимать картину про наш Израиль – ничего святого у гадов нет! Мне тут одна местная организация поручила разузнать и принять меры – не задаром, конечно. Я в Каннах недельку покантуюсь, а ты у меня дома поживи, чтобы моё отсутствие в глаза не бросалось. Походи – погуляй, на телефонные звонки отвечай – у нас голоса похожи, а кому что говорить я в инструкции написал. Деньги в тумбочке. Обнимаю. Семён”.

На этом месте раздался легкий щелчок, и нижний ящик компьютерного столика открылся – в нем лежала пачка шекелей. Затем послышался стрекот принтера и перед изумлённым Борисом появился листок с инструкциями.

Не переставая удивляться, Борис осторожно взял листок, но вслед за первой бумагой выползла другая… Как неразорвавшейся бомбы Борис коснулся второй страницы, и в это время принтер разродился третьим листом.

– Подожду, не буду трогать, – подумал Борис, отдёрнув руку, – Как говорится – “не тереби лихо, пока лежит тихо”.

Но третий лист оказался последним. Борис подождал ещё пару минут, забрал распечатанные инструкции и потопал на кухню. Там он взгромоздился на высокий барный стул и бросил взгляд на бумаги, выплюнутые принтером.

– Молчи! Никому ничего не рассказывай! Враг не дремлет! – первая строчка, выделенная красным шрифтом, толстой швейной иглой кольнула Бориса в висок, а расположенная ниже общеизвестная фотография молодой советской девушки в красной косынке с прижатым пальцем к губам, повергла в шок.

– Какие-то шпионские игры, блин, – Борис заворочался на узком стуле, – Ничего не понимаю. Причём здесь Семён и братья Коганы? A в довесок – ещё и кинофестиваль? Ну, с Каннами понятно, я бы там тоже тусовался… Но “враг не дремлет”… Mожет это жара так действует?

Борис хмыкнул, сполз со стула и пошёл по направлению к холодильнику. Огромный никелированный гигант со встроенным в дверь телевизионным экраном, соответствовал техническому оформлению квартиры. Борис подошел, осмотрел тихо гудящий агрегат, написал пальцем на запылённом экране магическое слово из трёх букв и распахнул сразу обе двери.

– А брательник не изменился, помнит Родину – водку держит в морозильнике. Молодец.

Борис быстрым взглядом просканировал содержание холодильника, и принялся организовывать закуску. Семён хорошо знал гастрономические пристрастия брата. Вскоре Борис красиво украсил пару тарелок разнообразными заморскими деликатесами и вернулся к барной стойке.

– За понимание! – провозгласил он тост киношного генерала Иволгина, чокнулся с запотевшей бутылкой Абсолюта и выпил. Затем хрустнул кошерным малосольным огурцом и углубился в чтение инструкций.

2. Франция – Канны

Вам приходилось бывать летом на юге Франции? Когда-то за такой вопрос можно было и в торец схлопотать, а теперь – ничего. Во взгляде отвечающего возникнет легкий туман воспоминаний, на морде появится слегка блаженное выражение, рука игриво изобразит что-то волнообразное, и слова окажутся лишними.

Семён уже четвёртый день пребывал в описанном только что возвышенном состоянии, оказавшись в Каннах, среди праздничной кутерьмы одного из популярнейших фестивалей важнейшего из искусств, как говорил позабытый уже классик. Он побывал на открытии фестиваля, на нескольких приемах и пресс-конференциях, и в свободное время в основном прогуливался вдоль набережной среди праздничной толпы, высматривая знакомые лица кинозвезд, окруженные репортерами-фотографами и обычными зеваками, аппаратура которых была, впрочем, малоотличима от профессиональной.

В настоящий момент он пристроился за столиком летнего кафе, в тени какого-то странного сооружения, похожего на огромную беседку или на пустую карусель, и посасывал через трубочку “Махито”. С виду он выглядел солидной капиталистической акулой, каковой, впрочем, и являлся, если не считать отвисшего от напряжения правого уха, которым Семён пытался разобрать негромкий разговор двух, судя по произношению, американцев за соседним столиком.

Один из американцев был одет в яркую шелковую гавайскую распашонку всевозможных розовых оттенков, а второй – в кремовую рубаху с короткими рукавами. На этом различия заканчивались – оба были высокие, худые, черноволосые, носатые и в белых штанах от Кардена. Даже невооруженным взглядом было видно, что это братья.

– Марк, – обратился “гавайский” парень к своему “кремовому” двойнику, – мы сидим здесь уже три часа. И сколько нам ещё ждать?

– Сколько надо – столько будем, – отвечал “кремовый”, – Время – деньги! В данном случае – деньги у него. Поэтому время тратим мы. Так что будем ждать, брателло. Давай, я тебе ещё пивка закажу…

– Да не хочу я пиво. Я хочу в гостиницу, хочу принять душ и завалиться спать… Ведь всю ночь не спали, караулили этого лоха, – “гавайский парень” глухо бубнил, играясь с солонкой.

– Соломон… Салли… Ты уже большой мальчик. Мы же были вместе, но я могу ждать, а ты не можешь. Надо потерпеть, – Марк пытался подбодрить брата.

– Какой ты Марк правильный, – продолжал ворчать Соломон, – и нервы у тебя как из проволоки. А я не такой как все… я натура тонкая.

– А бабки любишь как все… и не строй из себя институтку. Надо было со мной идти кун-фу заниматься, когда приглашали. Mожет там бы в тебе выдержку и воспитали, – Марк закурил очередную сигарету, глубоко затянулся и выпустил в сторону Соломона четыре сизых кольца дыма.

– Кунфу-мунфу… что мне ногами махать. Я и так могу в репу двинуть, мало не покажется, – “гавайский” парень взял со столика ложку и в качестве наглядного примера, что он действительно может не слабо двинуть в репу, завязал её в узел и аккуратно отмахнулся от возникшей дымовой завесы.

– Чем приборы портить, лучше силу воли тренируй, а то “сила есть – ума не надо”. Мы такое дело затеяли, а ты ложки гнёшь… Hачинаю жалеть, что с тобой связался. Я ещё не забыл, как ты меня с якутами подставил… до сих пор аукается, – Марк наморщил лоб, и сурово посмотрел на брата, – Это ж надо, якутов с чукчами перепутать!

Из дальнейшей подслушки Семёну удалось выудить, что искали братья известного лондонского продюсера, обещающего профинансировать их новый “проект”, как теперь принято говорить в деловых кругах. Но наступивший кризис, вероятно, внёс определенные коррективы в продюсерские планы, и последний начал скрываться от назойливых братьев. Вот только что, вроде бы, стоит он на виду у всего народа и беседует с Мартином Скорсезе на краю знаменитого красного ковра, а протиснешься к нему в толпе – и нет никого, лишь ароматы Дольче-Габбаны медленно растворяются в свете прожекторов. Но и братья – не пальцем деланные, знают всю киношную кухню от A до Я, а потому решили заманить хитроумного продюсера на собственную пресс-конференцию, что вскоре состоится в одном из зальцев киноцентра, расположенного прямо на набережной Канн. Он наверняка явится, чтобы оценить режиссерскую популярность братьев по количеству журналистов, по их вопросам и интересу к новым планам скандальной парочки, проверить, не появился ли кто из конкурентов, – а уж присутствие конкурентов они обеспечат. Тут его и надо брать “за жабры” впаривать идею и подробности горящего израильского проекта, обосновывать требуемые полмиллиарда баков и подписывать… подписывать… подписывать протокол о намерениях, пока продюсер не слинял.

К большому сожалению Семёна, тема нового фильма из разговора не прояснилась. Только промелькнуло упоминание о тайном псалме, который скрывает древнюю тайну избранного народа…

– На что тут можно “пол-ярда” потратить? – подумал Семён, – Уж не для мафии ли братцы решили отмыть бабки? Тогда понятен интерес нанявшего меня заказчика. Но в этом случае – дело становится опасным! Конечно, при двухсотпроцентной прибыли всякий коммерсант готов рисковать, тем более – обещанная сумма могла бы решить вопрос инвестиций в собственную фирму Семёна, но голова дороже!

И Семён мысленно перенесся на двенадцать дней назад, когда он впервые встретил уважаемого раввина и услышал о своей принадлежности к секретному Сообществу Охранителей.

3. Израиль (двенадцатью днями ранее)

Раввин Шломо Левитас, высохший седой высокий старец, величественно сидел на деревянном стуле, украшенном резными звёздами Давида. Дело происходило в маленькой комнатке, скрытой в многочисленных лабиринтах синагоги. Свечи в огромном серебряном семисвечнике колыхались, и их дрожащий свет придавал ещё больше таинственности потайной комнате. Кроме Левитаса и Семёна в комнате никого небыло.

Раввин пронзительными чёрными глазами-кинжалами, которые совершенно не соответствовали его преклонному возрасту, пристально вглядывался в Семёна. У Семёна кружилась голова, ему было плохо, его мучила жажда. Как кролик перед удавом сидел он перед старцем, боясь пошевелиться, а раввин Шломо тихим голосом внушал:

“Мы пришли в этот Мир не случайно, а по космическим законам, постичь которые до конца нам не дано. Космос заинтересован в нас, в нашей жизни и в наших успехах. Живя в материальном мире, мы совершаем важную для человечества работу. Мы – частичка всего общества планеты Земля, и что ещё очень важно, мы принадлежим к секретному Сообществу Охранителей. И ты сын мой, тоже член этого сообщества. Ты один из нас! Наши корни необходимо сохранять, передавать по наследству, умножая традиции…”

“Род, в который мы пришли, взаимодействует с нами. Он оберегает наш древний народ от напастей, помогает ему на жизненном пути и в трудную минуту придает силы и надёжду. Но это также и испытание. В преодолении препятствий и преград крепнет наша душа, а род Охранителей закаляется и тем самым очищает свои корни…”.

Семён испытывал двойственное чувство. С одной стороны его грела мысль, что он принадлежит к избранным, к секретному Сообществу, но с другой стороны мыслишка, что даром ничего не дается, предательски колола в печень тонкой иголкой. Он очень хорошо помнил притчу про бесплатный сыр в мышеловке.