Призраков лучше не тревожить

– Ты вот что мне скажи, Николаич… Я ведь по улицам не хожу, ничего не вижу. Домой – с охраной, дома – с охраной, на работу – опять под конвоем. Здесь сижу, как крот, только телевизор когда засмотрю – и так всю жизнь. Так ты скажи мне, честно… Вот ты: боевой офицер, «варяг». Неужто у нас теперь, как в Африке? Сколько ж тебе дерьма пошло: и оружие, и взрывчатка, и хитрожопая вся ваша трахомудия. Неужто всё в ход пошло?

Емельянов грустно кивнул:

– У нас, дядь Вова, сейчас хуже, чем в Африке.

Старший прапорщик дотянул сигаретку до самого фильтра и сокрушённо повесил голову:

– М-да. Дожились…

Глава 2

Поливальная машина оранжевой черепахой проползла у Никитских ворот, перебросила через тротуар мостик-радугу и, довольно урча, скрылась за поворотом. Воробьиная стайка осыпалась с ветвей томно-зелёной липы и затрепыхалась в лужицах. Степенные голуби тотчас заторопились составить им компанию. Город давно уже перемолол через свою мясорубку утреннюю людскую ораву. Теперь он истекал полуденным зноем и с нетерпением ожидал, пока вечерняя прохлада залечит его ожоги.

– Да… Прав был незабвенный Остап Ибрагимович, – Сагайдачный промокнул шею носовым платком не первой свежести и бессильно глянул на раскалённый шар в небе. – Такие города приятно брать ранним утром, но в этакую жарынь – просто противно.

– Ты не пейзажами любуйся, а местом преступления, – сердито прошипел Емельянов, которого жара тоже не приводила в благодушное настроение.

– Ага, – лениво покорился Сагайдачный, а про себя иронично отметил: «Да, числил себя когда-то большим специалистом, знаток хренов…»

Сергей несколько переусердствовал, стыдя себя, но объективно повод для самобичевания имелся. Да, во время оно он действительно высоко котировался на рынке коллег по судебной криминалистике как великий дока в баллистике и знаток всякой огнестрельной дребедени. Но что то были за времена и годы? Заряд дроби из охотничьей берданки, изредка пулька из «пээма»[2 - ПМ – пистолет Макарова] и, как предел мечтаний, нечто экзотическое вроде «вальтера» или «коровина» времён второй мировой. Все «подстрелы» на почве «бытовухи». То ли дело теперь! Вот когда бы смог развернуться бывший – увы! – судэксперт Сагайдачный. Собственно, он и развернулся, только в другом направлении – как талантливый практик и специалист, так сказать, в противоположном окопе.

Идея осмотреть место преступления принадлежала, конечно, Берсерку, и с его изначальной логикой Сергей не мог не согласиться. На фоне массовых заказных убийств данное исполнение отличалось виртуозностью и филигранностью. Работал мастер уровня не ниже самого Робин Гуда, в миру Сагайдачного Сергея. Иначе, впрочем, и быть не могло – ухлопали чиновника почти поднебесного ранга. Понятно, что истинные мастера имеют свой неповторимый творческий почерк, пользуются проверенными наработками, излюбленными приёмами и не уважают импровизации. Почерк, оружие, образ мышления и стиль предстояло определить на месте преступления, и большие надежды Емельянов возлагал именно на Сергея.

Для начала Сагайдачный прошёлся вдоль всей улицы, постоял на перекрёстке. Полюбовался зелёным куполом церквушки и фонарями советского барокко. Постепенно он вошёл в раж и стал походить на судебную ищейку, что за двое суток до него столь же скрупулёзно обнюхивала окрестности.

На месте, где погиб вице-премьер, сиротливо пылился веночек из красных гвоздик. Одиноко поблескивал у бордюра осколок лобового стекла. Бурое пятно на тротуаре – там истекало кровью уже безжизненное тело, извлечённое из машины.

Робин Гуд долго торчал истуканом на злополучном пятачке, пока водитель резко тормознувшего автобуса в доступной пролетарской форме не высказал недоумения по поводу памятника идиоту посреди проезжей части. Сергей, игнорируя сентенции водилы, размеренно зашагал по прямой к шестиэтажке неизвестно каких годов, с чердака которой и вылетел роковой заряд.

Испитая флегматичная дворничиха покорно поплелась открывать дверь на чердак, но не удержалась от неизбежного:

– Лазют и лазют каждый день. Скока ж можна?

– А где ты была, тётя, когда по твоему чердаку убийца лазил? – наповал сразил дворничиху не менее фатальным вопросом Емельянов, и ту мгновенно сдула прочь неведомая сила.

По чердаку Сагайдачный гулял, словно лунатик. Методично и обстоятельно он обшарил все закоулки, все дыры и глухие углы. Что-то обнюхивал, пялил близорукие глаза и разве что не пробовал некоторые находки на зуб. Впрочем, ничего ценного, кроме жёваного китайского кеда, ржавой кастрюли да голубиного помёта, обнаружено не было.

Возле полукруглого окошка с аккуратно вырезанным стеклом Сагайдачный колдовал особо щепетильно. Из этого-то окошка киллер и выцелил вице-премьера.

Внимание Сагайдачного привлёк деревянный подоконник. И так, и эдак вертелся вокруг него Сергей, наконец, хмыкнул удовлетворённо и ткнул пальцем в две свежие, едва заметные щербинки на запылённой, покрытой облезлой бурой краской поверхности.

Емельянов недоумённо передёрнул плечами – он плохо разумел язык глухонемых.

– Сошки, – сморщился болезненно Сагайдачный, словно тугоумие напарника отозвалось горечью в его душе.

Емельянов внимательно оглядел едва приметные метки и сжато констатировал:

– Похоже.

Сагайдачный смахнул с реликтового ящика в углу мохнатую бурую пыльцу, осторожно примостился на краешке и пустился в криминально-экспертную софистику:

– Профи, конечно, высокий, чувствуется в нюансах. Маршрут жертвы он хорошо знал и изучил до тонкостей. Кто-то наверняка его на этом маршруте подстраховывал, возможно, передавал сведения о передвижении машины. Почему именно на этом повороте?

Он уставился на Емельянова, словно строгий экзаменатор на абитуриента.

– Здесь выезд на оживлённую магистраль, крутой поворот на девяносто градусов, знак «стоп». Машина непременно должна была притормозить хоть на мгновение, – без запинки оттарабанил ответ Емельянов.

– Правильно, – благосклонно согласился Робин Гуд. – Но не это главное. А что?

Емельянов озадаченно потёр переносицу и развёл руками, расписываясь в некомпетентности. Впрочем, он намеренно отдавал инициативу Сагайдачному. Выводы напрашивались сами собой, к ним мог прийти и менее опытный опер. Ну да опером Емельянов никогда не был, хотя мог дать фору любому титулованному сыскарю. А вот след от сошек он не заметил, верней, не обратил внимания на две крохотные щербинки на подоконнике, который до того уже облизали с любовью спецы следственной бригады.

Сагайдачный меж тем увлечённо продолжал развивать свой снайперский догмат:

– Вот! – многозначительно ткнул он в потолок длинным перстом. – Один из нюансов, что выдаёт почерк мастера. Выбор освещения! Солнце подсвечивало сбоку и под таким углом, что не мешало снайперу и не нивелировало мишень за стеклом. Ты ведь знаешь, что иногда свет падает на лобовое стекло под определённым углом, и ни хрена тогда за этим стеклом не разглядишь – ни водителя, ни пассажира. Даже оптика прицела не помогает. Кстати: когда станешь большим начальником, никогда не раскатывай на переднем сидении рядом с водителем. Это правило дурного тона, и шансов выжить при банальной аварии меньше.

– Ладно, ладно, – с едва уловимой усмешкой закивал Емельянов, – валяй дальше, без лирических отступлений.

– Валяю. Выстрел типично снайперский – в голову. Малополезная информация. Дюжина моих знакомых предпочитают левый глаз, а я, например…

– …правый, – закончил Емельянов. – Не отвлекайся.

– Что интересно – это оружие. Винтовка явно нестандартная и очень мощная. Выплюнуть разрывную пулю, что разворотила башку в клочья, – это, я скажу тебе, штучка! Сошки – существенная деталь. Очень немногие, поверь мне, стреляют с сошек. Винт снайпер не сбросил. Значит, дорожит своей пушкой, она – неотъемлемая часть его почерка. Пожалуй, всё.

Робин Гуд выжидательно уставился на шефа.

– Не густо, – согласился Берсерк. – По такой наводке мы стрелка не вычислим. – Он нервно прихлопнул по карманам, выудил сигареты, пристроился на ящике рядом с Сагайдачным и сердито задымил. Вспомнил, порылся в нагрудном кармане, протянул напарнику несколько фотографий.

– Вот, погляди. Это не разрывная пуля. Херня какая-то, вроде гранаты для подствольного гранатомёта, только форма странная, со стабилизатором. Хлопцы собрали осколки, что нашли, через компьютер прокрутили. Там одно перо стабилизатора уцелело. По нему компьютер нарисовал весь снаряд. Вот что получилось.

Сагайдачный жадно сграбастал снимки, долго вертел их в руках, и так, и эдак щурил умные серые глаза. Наконец повернулся к Емельянову и уставился на него соболезнующим взглядом.

– Что? – заёрзал тот беспокойно.

– Извините, господин полковник… Хоть Вы и мой шеф, и благодетель, и я Вас искренно уважаю, но в некоторых вопросах Вы… гм… несколько некомпетентны, как и ваши сраные эксперты.

Емельянов готов был принять любую критику, лишь бы она носила конструктивный характер. И теперь он сглотнул покорно слюну и преданно воззрился в лицо подчинённому. Чувствовал: сейчас тот выдаст на-гора Нечто.

Робин Гуд не обманул ожиданий.

– Это ж уникальный, снаряд, реликтовый, – он помахал фото перед носом Емельянова. – Ему же цены нет.

– Ну рожай, рожай, – почти простонал полковник.

– Наствольная бронебойная граната, повторяю, наствольная! Плюс две сошки. А сплав какой? Ты это хоть прочитал? Это ж не отечественный стиль и материал. Мало того – это пятидесятые-шестидесятые, не позже. Держу пари: это граната под «Беретту ВМ 59» тысяча девятьсот пятьдесят девятого года выпуска. Потом и «беретты» стали оснащать подствольными гранатомётами, а эту гранату сняли с производства.

– Хорошо, хорошо, – Емельянов примирительно замахал руками. – Пусть так. Но мог же твой киллер приобрести такую игрушку где-нибудь здесь? Мало ли дерьма сейчас на наших рынках?

– Хрена, – отрубил Сагайдачный. – На кой ляд, когда есть пушки и поновей, и получше, и, пожалуй, подешевле этого антиквариата. Вот что… – Робин Гуд набрал в грудь воздуха и решительно выдохнул. – Моё мнение такое: это не наш парень работал, не совдеповский.