Я пошел следом за ним в какую-то узкую дверь, за которой, как мне показалось, слышались похожие голоса на этот его лепет.
Пройдя внутрь, мы оказались сразу на кухне, где работало много народу, готовя нам всем еду.
Я огляделся. Лошади нигде не было видно. Тогда, я сурово взглянул на хозяина и почти поднял руку для удара.
– Найн, найн, битте, – снова затараторил хозяин, уворачиваясь от моей руки и продолжая свой путь дальше.
Я его понял и потому двинул следом, осматривая собравшихся работяг с гнусно кривыми рожами и жалкими туловищами.
Почти такими же были и женщины, торопливо отворачивающиеся в сторону при виде такого гостя. Все боялись тевтонов, а уж эти и подавно. Им действительно было чего бояться.
Попадая в руки, они подолгу блудили рядом с ними, пока не надоедят, и тевтон сам не отпустит. Таков был закон.
Правда, его никто не писал тогда, но он свято чтился всеми, ибо ценой неисполнения была кровь.
Я подметил одну и двинул было пальцем в ее сторону, но вдруг вспомнив, что здесь не за тем, снова махнул рукой и зашагал далее, больше не поворачиваясь в ее сторону.
Вздох облегчения послышался с той стороны, но я сделал вид, что не заметил того, хотя мог бы и наказать, как это делали всегда другие.
Это было равноценно предательству. Конечно, такие вольности не допускались в отношении высокопоставленных особ в том же облачении, но случалось всякое.
В пылу сражения все наряды путались, и уже не было разницы между простым тевтоном и каким-нибудь рыцарем града.
Так они назывались, так как жили в замках или где-то в домах, имея семью и прочее хозяйство.
Что же в отношении женского пола, то здесь разницы не было никакой.
С тевтоном шла любая. Исключение составляли лишь те, кто нанимал, то есть их семьи и так далее. Но ведь это время от времени менялось.
Потому, тевтоны могли довольствоваться тем же в другой раз. В общем, правил не существовало. Значение имела только плата. Они платили за свою жизнь.
Мы ее сохраняли, пока, либо не кончатся деньги, либо пока с нами расторгнут договор.
Конечно, богатые жили богаче и могли всегда откупиться. Потому, из богатых семей мало кто уезжал с каким-нибудь тевтоном. Скорее всего, уезжали деньги, которые тут же тратились и завоевывались вновь.
Такая была жизнь. Жизнь очень сложная и непростая. Повсюду гуляли смерть и насилие. Над властью не было власти, кроме самой власти денег. Так можно кратко охарактеризовать тот период.
А сейчас, я сделаю небольшое отступление, чтобы поговорить о самой власти, о ее величии, причинности, развязности, ее стадности, беспутничестве и, наконец, об особой безбожности в поголовном наследии людском.
Что можно сказать о ней самой, о той самой власти?
Кем она дана и почему процветает так везде и повсюду среди всего люду?
Трудно ответить на все сразу, но попытаюсь ответить целиком.
Власть – то есть завоевание душ человеческих душами другими, более и более угнетенными жаждой любого обогащения. Это есть прелюдия самой структуры власти.
А, что же такое она сама?
Власть – то есть сила умения одного или нескольких упрочить славу и вовлачить в обтяжный труд всего прочего, что подчинен его или их силе.
Это есть краткая характеристика самой власти. Но есть более обширная и как бы расходящаяся по сторонам, исходя от условий бытности, в целом состава ума и состояния самого тела.
В быту властность теряется. Она возникает только в не таковом. То есть, когда из того же труда и быта выделяется всего одна единица, желающая в нем не принимать участие.
Это закон возникновения властной единицы труда.
Слабость ума многих не позволяет охватить это и открепить эту власть от самих себя. И она же не подтверждается силой самих тел.
Значит, величие власти – сила ума и сила тела совместно. Это принцип самой власти и ее узаконено нарезанного труда будь кому.
Сила власти – это понятие несколько обширное, ибо сочетает в себе самые различные формы гипертрофированного нечеловеческого трудового исполнения повинности.
Иначе говоря, это аспект работы тех, кто не подчинен ей самой, а переподчинен только узаконенной кем-то силе состояния власти.
Само состояние власти – это удел труда многих элементарно простых единиц того же нечеловеческого труда. Или, это допущение ошибок в процессе высвобождения трудоисполнимых единиц из одного и того же слоя состава населения.
Трудно характеризовать любую власть.
Но власть всегда подразделяется на власть силы и власть ума. Обоюдного сочетания пока не происходит, или не происходило до сих пор. Даже самые выдающиеся деятели не попадают в факт данной категории. Почему так?
Потому что, любой факт истории неминуемо влечет за собой гибель каких-либо людских ресурсов, а это – явное отсутствие ума у той самой власти.
Кроме этого, любое чинопочитание – есть предательство со стороны ума и явное использование авторитета силы.
Значит, власть до такой степени несовершенна, что способна не воспринять уму, а оттолкнуть его и
насадить явно только силу.
Это первое бессилие любой власти. Второе бессилие будет звучать так.
Любая власть, осажденная на умственном безразличии и исполняющая только свою целенаправляющую роль, будет безвластием на местах и осуществлением той же воли силы или насаждения ее с более низкостоящей ступени иерархии роста.
Рассмотрим яркий пример беспринципности власти или осаждении ее только на силе.
Для этого возьмем самих себя.
Наше время, нашу участь, наше звучание внутренних сердечных колоколов.
Что мы видим на самом деле?
Да, есть власть, есть какое-то умение ее арендаторов, есть двуполая слаженность в работе и есть явное доминирование превосходящей силы самой власти.
Но, что мы не видим в том же порядке перечислений – так это силы торжества ума. Ибо все творимо бездумно, супротив воли решения людей и супротив даже тех, кто стоит на меньших структурах той же иерархии роста.
Значит, власть беспринципна, ибо она допускает ошибку, снисходя до наименьших единиц труда и опуская туда же наименьшую руководящую ступень.
Теперь, рассмотрим саму силу власти. Какова она реально?