В каждом предъявлении, как и положено, вопросы теста менялись местами, а Ковалькова произносила свои «нет» будто подчеркивая вынужденное смирение норовистого характера. При этом, ее спокойствию можно было завидовать.
Тест номер один определенно показывал ее непричастность к пропажам бриллиантов. В то же время, реакция на контрольные вопросы о бухгалтерских злоупотреблениях показалась Запольскому чересчур сильной. «Теоретически, в общем это нормально, все так и должно быть, – думал он, но интуиция подталкивала не расслабляться. На минуту Макс вышел из комнаты.
– Антон, ты ничего не забыл мне рассказать про нее?
– Что?
– Что, совсем ничего? За ней может быть какой-то криминал по бухгалтерии.
– Блин, ну… Ну, да! На ЖБИ* работала главбухом, была крупная растрата, чуть срок не получила. Ну, извини, не подумал, думал – не важно это… Да… Полиграфа тогда не было, получила бы по-полной, а так, даже условного не схватила. Думаю, что деньжат там она себе хапнула подходяще и отделалась легким испугом.
– Ну, тогда все ясно. – ответил Макс и исчез за дверью.
Старые грехи Ковальковой Максима не интересовали, но объяснили красочность реакции на контрольные вопросы прямого теста.
Макс решил не отменять серию поисковых тестов, и добросовестно проработать темы о знании причастных к кражам лиц, знание способа выноса бриллиантов из СП, и тему знания места нахождения краденных камней. Но… прямолинейные рассуждения Людмилы Яковлевны практически лишили смысла задуманное:
– Да, что тут гадать, все воруют. Все растят эти камешки при первом удобном случае. У всех рыльце в пушку, а потому, предложи кому дельце покрупнее, не знаю, кто откажется. Вон, Татаркин, к примеру, откажется? Сомневаюсь! Или Кучеровского хотя бы возьмите… Спросите у Антоши, он вам расскажет. С виду только божие угодники, все они тут такие, убеди его, что все шито – крыто, да только дай!
Секунду Людмила Яковлевна выдержала паузу, слегка поменяла позу:
– Что вы молчите? Смотрите так… Откуда я знаю? А я не знаю, я эту братию чувствую. Хотите проверьте на этом своем, – и повела глазами на компьютер Запольского, – не знаю я ничего…
– Ну, допустим. – Поддержал Макс немного порозовевшую Ковалькову, заглянув в список возможных фигурантов. – Все же, Татаркин с Кучеровским просто огранщики, а такую партию, даже частями, трудно умыкнуть без участия старших смены, или кого-то из охраны…
Ковалькова не сдержала невольный смешок:
– Конечно! Само собой, это понятно и без вашего следствия… товарищи офицеры. – Добавила она с несколько нахальным прищуром.
– Ну, и вы, стало быть, кого-то определенно подозреваете? – прямо спросил Запольский. – Можете назвать фамилии?
– Конечно могу. – Не раздумывая ответила Ковалькова. – Скажу, что не могу – а ваш полиграф покажет, что вру, а мне это надо? Мне с ними детей не крестить… Знать не знаю, а вижу, если не насквозь, то не меньше других. Я бы думала про самого Смолина! Или друг его, Саша Хлест. А, что? Да, я так думаю.
– Ну, так, может вы и по другим обстоятельствам предложите свои идеи? Чтобы, не дай бог, наш полиграф не показал чего-нибудь не того.
– Каким обстоятельствам? – Подняла бровки Людмила.
– Ну, каким? Как, каким образом могли вынести бриллианты, где они сейчас могут быть.
– Понятия не могу иметь. – Выговорила Людмила четко, спокойно, немного наклонившись, чтобы было лучше слышно приставшему милиционеру.
Запольский хлопнул себе по ноге, твердо определившись с дальнейшими действиями.
– Людмила Яковлевна, Чаю хотите? С конфетами. Шоколадными. Может быть, кофе?
Ковалькова осторожно, чтобы не повредить положению датчиков на пальцах, потерла за ушком, как-будто размышляя, к чему бы это отступление, и кокетливо отозвалась:
– Да нет, спасибо. Разве что, ресторан… Раз у меня с вами выходной, гулять, так гулять…
Немного сконфуженный Запольский спрятался за широкой улыбкой.
– Хорошо, Людмила, я подумаю об этом, но сегодня выходной только у вас, и пока я могу развлечь вас только вот этим…
– Да, так себе развлечение. – Лениво вздохнула Ковалькова.
– Итак… – Макс постарался всем своим видом вернуться и вернуть собеседницу на рабочий лад. – Для отчистки совести, мы все же, проведем с вами еще три небольших теста и на этом, наверное, покончим. А чтобы вас не смущала формулировка вопросов и логика ваших ответов, на вопросы вы будете отвечать не односложно, а так, как вам удобнее. Условимся, что вы можете ответить «нет», можете ответить «да», можете ответить «может быть», или «не знаю». – Почему Запольский совершил этот странный, с формальной точки зрения, поворот, противоречащий простым алгоритмам полиграфной методики, вряд ли он сам ответил бы себе сиюминутно, но внутренне он был убежден в правильности своего, казалось бы, спонтанного решения, а в ближайшей перспективе уже сложилась картинка продолжения этой истории. Ковалькова окончательно поверила в то, что очаровала полиграфолога своим неотразимым шармом и, поддерживая себя в грации модели, выглядела совершенным примером испытуемого на полиграфе. Макс не был склонен слепо доверять интуиции, но сохраняя контроль над ситуацией, чувствовал себя абсолютно уверенно. Завтра или в другой день старший лейтенант Донцов приведет к нему по очереди тех, кого сумеет привести и, в конце концов, в этом кабинете найдутся ответы на все вопросы: кто, как, когда, где и сколько; он найдет эти алмазы, где бы они не оказались при помощи простых, но точных и выверенных поисковых тестов. Примерно так и развивались события, вдохнувшие некоторые изменения в жизнедеятельности СП Алексеевское.
Гражданка Ковалькова покидала кабинет Запольского ничуть не уставшая и не утратившая ни грамма достоинства; ей с Донцовым было вполне уютно пересечься в дверном проходе; Антон что-то невнятно промурлыкал ей в плечико, а та, пикантно дернув его за галстук, негромко, но, явно, для всех ответила: «Будешь должен!»
– А че! – Оправдывался Донцов, проводив гражданку Ковалькову до ее Нивы цвета мокрый асфальт. – Ну, да… Ну, я не буду всего рассказывать, Максим, лады? Не, я с ней не сплю, не подумай, просто это особенные отношения… – На этом Антон задумался, улыбаясь и ища в глазах Запольского понимания.
– А мне интересно, ты зачем ее привел?
– Что, не она? – Не особо пытался скрыть притворство Антон. – Не причастна?
– А ты не знал? Не причастна.
Кого следующего приведешь? Если не знаешь, веди начальника охраны Смолина, а потом друга его Александра Хлеста. Есть еще пара кандидатур.
Макс подробно передал Донцову содержание беседы с гражданкой Ковальковой, тот ревниво подергивая шеей, искренне возмущался:
– Вот коза, а мне ничего не сказала… Ладно…
– Антон, она отыграла как отличница! И нашим и вашим, и себя не обидела. Деловая… Ваша контора, говорит, пакостей не делает? А то, чего доброго, пустите слух, что Люда настучала тут на всех. Ну, я сказал, конечно, что мы не такие… Так что ты там…
– Да, о чем ты, Макс, таких людей надо ценить и беречь… Ну, ты же понимаешь…
– Ну, да, примерно так прекрасные дамы становятся лучшими сексотами. А, ты знаешь, что я понял, Антон…
– Наверное, что Людмила ворует по старой схеме, шаманит что-то в бух-учете, и сдались ей эти бриллианты?
– Это само собой, и, если хочешь, можем нарыть тут тебе на поощрение от начальства без особого труда, но я не об этом. А о том, что кража, по сути своей, идеальное преступление для использования полиграфа. Вот, ты как добиваешься от человека его признания, как находишь улики, доказательства, то, что пропало, что украли, спрятали где-то?
– Как, как? Знаешь ли, по-всякому, Максим, как тебя по батюшки? Все тебе расскажи! Всего и не расскажешь… По – всякому приходится.
– Вот, вот. И не всегда получается. И когда знаешь, кто украл, а как доказать? Ты молоток, Антон, твой энтузиазм радует, все, что я говорил тебе по телефону, кажется, усвоил. Так, вот, когда имеем дело с поиском чего-либо вещественного, имеющего ценность, важность и тд и тп, как говорил один хороший человек, повторю главное – сохраняешь пациента в максимальном спокойствии и расслабленности. Мы, конечно, в любом случае вынем из него всю информацию, но чем боле он будет уверен в своей неуязвимости, в своей безнаказанности, тем легче и быстрее мы выясним у него все, что нам нужно! Спокойно, тихо и нежно. Да, Антон? Понимаешь, да?
– Ты, не сомневайся, Максим. – Убедительно кивал Донцов. – Я тебе больше скажу… Сейчас наша Люда вернется на фабрику, и завтра, сначала бабы все, потом и вся фабрика будут говорить о том, что полиграф – это фигня, и нечего его бояться, и ребята там работают – просто душки. Сечешь? Всех пропустим, кого надо.
***
Должно быть, тактика старшего лейтенанта Донцова сработала, и общественный испуг угрозы полиграфной проверки развеялся, а появились признаки другой предвзятости – боишься, значит есть чего бояться, а не боишься, покажи, что ты не трусливее Людмилы Ковальковой. К концу следующего для Антон стоял на пороге конспиративной одноэтажки с вышеупомянутым гражданином Татаркиным.
– Антон до конца рабочего дня полчаса, вообще-то!
– Максим, какой рабочий день, ты что? Это же верняк стопроцентный!
– С чего ты взял, Люда напела?
– Не, не Люда. – Донцов сморщился, показывая, что Ковалькова ему уже совсем не интересна. – Мало что ли кругом людей, желающих соседу всякого… доброго. Короче… Я же не просто так, с подозрениями какими-то, смотри… Для этих, как их тестов… Ну? Не поисковых, а…
– Непрямых?
– Да! Ес! Ес, точно! Дружок сдал корефана с потрохами. В общем, Дима Татаркин за прошлый год вынес около десятка осколков по ноль – ноль два, ноль – ноль три карата! Что? Что ты плечами жмешь, между прочем, это стеклышки примерно по 2 миллиметра. Не мусор, я тебе скажу. А такое количество значит, что не только то, что сам нарастил! Знаешь, как они ныкают? Кто-то осколок роняет, весь цех останавливается, ну, или отсек, по крайней мере, и ищут пока не найдут. А, не найдут, так тот, кто потерял – выплачивает потом. Ага. А находят не всегда. А какой-то ловкий парень находит, прячет куда подальше, а потом присваивает.
– Понятно. А вот скажи, «все растят, все растят,» что действительно, можно легко нарастить камень? – Живо интересовался Запольский.
– Ну, я же тебе говорил, – с удовольствием объяснял Антон, переходя на таинственный полутон с шепотком, – есть отходы, которые сортируют поштучно, а есть мусор алмазный, пыль другим словом. Ее по весу сдают, тут намутить не сложно, на то она и пыль, тут есть погрешность… На реальную пыль, на какую-то ошибку… И я тебе скажу, этой же погрешностью и сами управляющие пользуются. А что, в масштабах производства это не с одного стола, да? Да, тут все друг друга покрывают. И на эту мелочь все глаза закрывают; нарастит этот огранщик себе осколочек за месяц, так он своим горбом его отработает с лихвой! А когда у него такого песочка на руках с карат— другой, они входят во вкус, так что, там можно чего и поболе у него поискать. Я его завтра за жопу возьму, он на меня всю жизнь работать будет! А не будет, так пойдет вон с волчьим билетом. Ну, ладно, дружище, не буду тебя лишним грузить, давай по этому кренделю…
Оказалось, что кроме информации о наличии у Татаркина десятка осколков, ничего существенного более того не имелось. Доброжелатель Дмитрия Татаркина пересказал Антону россказни подвыпившего приятеля, только и всего, но убежденность Донцова в надежности наводки, почему-то была абсолютной.
– Окей, Антон, – согласился в итоге Макс, – у нас всего одна тема и одно направление, отработаем быстро, только ты, все же, перепутал существенный момент… Это будут не непрямые тесты, а поисковые. Непрямой, в нашем случае может быть тест на тему «кому, ты, Татаркин, рассказал об украденных тобой бриллиантах?» О! И тогда в тесте с перечислениями фамилий мы бы поставили фамилию твоего стукачка, он прореагировал бы на эту фамилию, и в итоге, не прямо, а посредством данного обстоятельства мы узнали бы, что он действительно признался своему лучшему, в кавычках, другу в своем грехе. Фэрштэен, Антон? Так работает непрямой тест. Но, ты же не хочешь сдавать своего стукачка, потому, мы просто ищем, где лежит это накопленное богатство, эти на горе наращенные несколько несчастных осколков. Ты же уверен, что они где-то у него лежат? Тогда вперед!
Как и представлял себе Макс, поиск украденного на полиграфе – просто милое дело, чуть ли не упражнение в качестве развлечения. Испытуемый, в целом, вел себя спокойно, подвижностью отличалась только часть его выше плеч; он вертел кудрявой головой, которая время от времени въезжала в белый воротничок рубашки и выезжала из него, иногда пытаясь повернуться градусов примерно на сто, крупные черты лица, острый нос, напоминающий орлиный клюв, придавали таким движениям нечто птичье. Запольский с интересом рассматривал его необычную внешность, пока вел подготовительную беседу. Не могли остаться незамеченными странные огромные часы на руке пациента, Максу показалось, что он слышит, как они тикают…
– Думаю, что часы придется снять… – сказал он, собираясь объяснить причину, но не успел; Татаркин сделал быстрое и ловкое движение, и необычный хронометр уже лежал на краю стола.
– Мой будильник. – Произнес он, зачем-то кивая. – Хобби. – Добавил он, улыбаясь и снова втягивая голову. – Собираю старинные, редкие часики… Починяю… Оживляю…
– Ну, хорошо, – похвалил его Макс, – а это у вас… – Макс хотел подобрать корректное слово вместо «нервное», но Татаркин в миг сообразил, о чем речь:
– А! Это помогает… Чтобы шея не затекала. Знаете, дома с часами, на работе с алмазами, надо чаще глазами моргать и шеей двигать. Привычка.
Макс отметил излишнюю разговорчивость Дмитрия Татаркина, противоестественную данной ситуации, но не без удовольствия выслушивал про его хобби, а также про увлечение карточными фокусами и любовь к классической музыке.
– А Антон говорил, что вы тоже можете угадать, какую я карту загадаю. Да? Правда?
Запольский неприятно удивился откровениями коллеги, но не подал вида.
– Вы имеете ввиду, что при помощи полиграфа я могу вычислить выбранную вами карту? Ну, может быть… Только, думаю, что мы обойдемся без этих детских игр, мы же не за этим здесь собрались…
Что-то подсказывало Максиму, что с этим шустрым малым нужно быть не менее шустрым оператором, и мероприятие не стоит нагромождать антуражем лишних формальностей.
– Время уже позднее, раньше начнем, раньше закончим, Дмитрий, так?
– Ага! – Согласился тот, вытягивая шею больше обычного, словно принимая изготовку. – Раньше сядем, раньше выйдем. – и засмеялся как-то вовнутрь себя.
Не успел опомниться испытуемый Татаркин, как оператор за своим ноутбуком выяснил все, что ему было нужно. Не то, чтобы все прошло гладко; Запольский так и не смог объяснить себе, почему так сильна была реакция на первый, бросовый вопрос. Фраза «вы уже избавились от украденных осколков» должна была, как и положено, снимать отражение первой случайной рефлекси, и, Макс обязательно отработал бы и это направление, если бы не явно выраженная реакция на другие, совершенно определенные места поиска. По очереди поисковыми тестами Максим выяснил, что украденные осколки хранятся не где-либо, а именно в квартире Татаркина, в которой он постоянно проживает, а перечислены были еще квартира бывшей жены, квартира подруги, дача, гараж и схрон где-то на природе, что искомое находится не на кухне, не на балконе, не в коридоре, не в спальне, не в зале, а именно в туалете. Ну, а в туалете среди перечисленных мест явно выделился вопрос о сливном бачке.
Предложение Запольского уточнить количество осколков, или наличие более ценных камней Донцовым было впопыхах отвергнуто, тому не терпелось бежать, найти, взять в руки… Максу показалось, что Антон в собачьем азарте полез бы не только в сливной бачек, но и – куда глубже. Без спроса, он схватил трубку телефона в кабинете Запольского и позвонил своему напарнику:
– Леня, возьми у Стаса золотой ключик и жди меня у Юноны. Какой, какой! Ты тупой совсем? Да. Да. Есть. Сейчас подъеду, расскажу. Кто там у нас сейчас без дела? Надо с Татаркиным посидеть двадцать минут. Хорошо, предупреди его, чтоб никуда пока.
Положив трубку, Антон заискивающе прятал глаза.
– Я правильно понимаю, Антоха, золотой ключик…
– Ну, блин, Максим, а как еще… Это же для дела. Не через балкон же лезть. А вдруг, там ничего! Не, я почему-то в тебе уверен, но на всякий случай… Заглянем, увидим, все тихо, а потом этого в камеру, и – можно за ордером. Максим! – На этом Антон поднял Кулак по-испански. – Но пасаран! За мной не заржавеет.
При чем тут «но пасаран?» – Подумал Макс, мысленно уже улетев далеко из кабинета.
Но, самое интересное было чуть позже…
– Да! – С досадой поднял трубку Запольский, только закончивший с отчетом по прошедшему опросу, уже с ключом от замка в руке.
– Максим, это я! – Прозвенел веселый голос Донцова. – Хочешь посмеяться?
– Не может быть! – У Максима что-то опустилось внутри при мысли, что вся красота на экране полиграфа сегодня оказалась бессмыслицей.
– Не спеши посыпать голову пеплом, полиграфолог? Прикинь шутку момента – залезаю, блин в этот бачок, а там коробка, не знаю от чего такая, пластмассовая, с кирпич, такая! Думаю, блин, ну все, золото – бриллианты! Открываю коробочку, а там гранаты! Сечешь, Макс? Гранаты! Лимонки, две штуки, и еще пакетик с наркотой! Грамм так десять – пятнадцать. Ну кадр, да? Работы на три отдела!
– Ну, а алмазы что?
– Не! Нету. Ну, да ладно, все очень даже не впустую…
– А не может быть, что ты, просто не досмотрел на радости? – Высказал Макс первое, что пришло на ум.
В ответ – подозрительное молчание… Молчание сменилось мычанием…
– Да ну! Ты что… Намекаешь, что я мог чухнуться?
– И в мыслях не было. – Честно признался Макс, и они сменили тему.
Наконец, Максиму стали понятны странные всплески полиграфного графика на вопросах о фактическом избавлении от алмазных осколков; они, действительно, давно отсутствовали и не волновали Татаркина.
Да, подобные метаморфозы определенно придавали работе Запольского задорного настроения, но, являясь, по сути, следствием недоработки на рабочем этапе, впоследствии, практически не случались.
2.
Сидя друг напротив друга на измятой постели, слегка соприкоснувшись коленями, они выпускали по очереди сизые струи дыма в потолок.
– Мне так не нравится, что ты куришь, но тебе так идет сигарета! – Говорил Макс.
– Хочешь, брошу? Но, после тебя…
– Ты слишком во многом берешь с меня пример.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Марина.
– Ну… Ты так же, как и я до ночи пропадаешь на работе… Так же, как и я ссоришься с начальством. Еще… Предпочитаешь красное белому… А еще – быть сверху в любых ситуациях… Разве нет?
– А еще – так же, как и ты не говорю про любовь, про будущее и про… – Марина замолчала, а Макс вопросительно взглянув, слегка тряхнул ее за плечи. И она продолжила:
– Я хотела сказать – про детей, но… Я же провожу с ними дни напролет в школе. – Быстро проговорила она и выпрыгнула из постели. – Кофе будешь?
– Да, конечно.
За работающим без звука телевизором, Максим продолжил нечаянно затронутую тему:
– Я не боюсь ответственности…
– Я знаю. – Перебила его Марина, давая понять, что сейчас не желает говорить об этом.
– Я хочу сказать, что в чем-то я слишком сильно ощущаю эту чертову ответственность! И это не дает мне необходимой свободы…
– Я знаю. – Повторила Марина.
– Понимаешь, я уверен, что полиграфу вот-вот развяжут руки… Что направление получит необходимые полномочия. – Макс явно лукавил, говоря об уверенности. – Ты не представляешь, что тогда начнется… А кто здесь, если не я, возглавит, или точнее – вдохновит, так сказать, процесс, это же не столица, понимаешь? А так хочется быть на волне, когда забурлит это болото!
– Я понимаю. – Проговорила Марина еле слышно…
Разглядывая кофейную гущу, они какое-то время молчали… Она заговорила первой:
– Нет, мне все же интересно, это ваше «болото»… Ты думаешь, оно забурлит завтра? Нет? Может быть после завтра? Может быть через месяц там все запузырится? Или через Год? Извини, но ты лучше меня знаешь, что если что-то и поменяется в вашей конторе, то не в ближайшем десятилетии. А я, так думаю, что – не в этой жизни.
Макс ничего не ответил. Она была права. А он не был готов к тому, что разговор об их отношениях может, наконец, зайти дальше обычного и поверхностного, и без шуток и намеков. Диалог дальше не складывался…
– Завтра зайдешь? – Спросила Марина.
– Не знаю, Маринка. Вообще-то, думал к Мазуру съездить. Давно обещал. Не обижаешься?
Закрыв глаза, она помахала головой из стороны в сторону, что означало: «ну, целуй, уже, и проваливай».
Был ли он против брака? Он сам не раз задавал себе этот вопрос. Нет. Нет! Часто бывало, что перед сном, уплывая в мечтах на несколько лет вперед, он так отчетливо представлял личико их будущего ребенка! Это, почему-то, была девочка… И в груди зарождалось приятно щемящее душу тепло, помогающее после тяжелого дня уснуть с улыбкой. Ему казалось в такие минуты, что все в его жизни происходит ради этого маленького ангела и его матери, такой чистой и нежной, как на церковных иконах, и такой необыкновенно притягивающей и сексуальной, как-будто впитавшей в себя все смыслы бытия. Божественный свет исходил от этих видений, но с упорным постоянством утро нового дня заливало своим светом все, что привиделось и о чем мечталось.
Ощущая себя вполне самодостаточным почти во всем, Макс никогда и ни в чем никому не завидовал и благодарил за это бога… Однако… Нечто похожее на зависть могли возбудить в нем те счастливые люди, некоторые из его одноклассников, или даже абсолютно чужие лица, которые в свои тридцать смело делили себя на части, размножаясь и продолжаясь таким образом в своих очаровательных дочках и сыновьях, дополняя свое существование абсолютным смыслом. Вот так просто, берут и следуют логики жизни: женятся, растят детей и все прочее решительно отодвигают на второй план. Вот идет такой Петров Ваня по залитой солнцем площади Ленина, за одну руку держит румяного пятилетнего Василия Петровича, за другую дергает его неугомонная и распрекрасная Лизавета Петровна, младше Василия на четверть часа; и провожает их самодостаточный Запольский жадным до такого счастья взглядом и чувствует себя со своей самодостаточностью совершенно неполноценным.
И вроде бы все ясно как белый день, вот оно; ничего не нужно изобретать! Вот он – путь к нормальному человеческому счастью, но в конце каждого дня с сожалением можно было констатировать: «я не продвинулся ни на шаг».
А полиграф… Или проще говоря, детектор лжи, появился в милиции совсем недавно… Вот, только что. Не прошло и пары лет. Он едва успел удивить пользователей своей эффективностью. Оставаясь диковинкой для основной массы ведомственной структуры, для другой части – для полиграфологов, для людей посвященных он оказался, скорее, забавной игрушкой, чем чудом техники. Конечно, если бы… Если бы он занимал достойное место в правоохранительной системе, если бы был более рационально в нее интегрирован… В таком случае он представлялся Запольскому панацеей в борьбе со всеми человеческими злодействами.
Именно Максу довелось, образно говоря, оседлать этого полудикого коня в чертогах областного УВД. Выращенный в дебрях научно-исследовательских институтов страны на специальные нужды, московский конек получился не менее резвый, чем заграничные, но, в условиях насквозь коррумпированной организации на мустанга не тянул, а тянул, едва, на «конька – горбунка». В своем окружении Максу совершенно не с кем было это обсуждать. Иногда выдавался случай пообщаться с заезжими коллегами из Москвы… А, порой, он сам наведывался в сердце Родины, и мог найти понимание среди специалистов и разработчиков оборудования. Но что могла дать эта редкая возможность выговориться? Можно было содействовать улучшению полиграфных программ и усовершенствованию непосредственно методики тестирования, но место полиграфа в системе и правила функционирования в ней – врожденный и, казалось, неисправимый дефект. Лезть через голову с рацпредложениями уровня министерской компетенции – дело не благодарное. Лезть с такими заявками в системе УВД – дело гиблое, ну а пытаться пробивать это в провинциальном УВД – утопия полная. Каких перемен можно ожидать в отрасли полиграфных исследований в данных условиях, и что должно к ним привести – было большим и безнадежным вопросом.
Размышляя об этом, Максим спрашивал себя: «Если перспективы столь призрачны, что же меня удерживает в этих невеселых стенах, и сколько еще я буду испытывать на прочность чувства любимой женщины, терпящей возле себя приходящего иногда переночевать трудоголика? Всякий раз, начиная день с надеждой перевернуть мир своим полиграфом и заканчивая его с легким чувством тошноты от очередной поножовщины, всплывал вопрос: «На кой мне все это, ведь я могу зарабатывать чем угодно!?» Но снова и снова подстегивала творческая ненасытность, появлялись новые идеи и нетрадиционные подходы в тестировании и в работе с инициаторами полиграфных опросов, с опытом приходило понимание многих скрытых проблем этого новомодного средства дознания, и это понимание свербило в мозгу, не находя поддержки извне.