Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента

Нам ведь тогда внушали, что человек человеку друг, товарищ и брат, что у нас самая справедливая страна[8 - И сейчас понимаешь, что, пожалуй, так оно и было!], что все для блага человека и во имя его. Ну и конечно, когда расхождения с теорией были вопиющими, всею силой своих юных сердец мы с моими школьными товарищами негодовали.

Особенно были противны славословия вокруг нашего бровеносного Генсека, который на публичных выступлениях не мог оторваться от бумажки, и видно было, что плохо понимал то, что читал. Помню, как возмутила нас публикация во всех газетах, появившаяся 9 мая 1976 года в день Победы. На первых полосах, вместо подобающих празднику материалов был опубликован отчет об открытии 8 мая, накануне дня Победы, в Днепродзержинске бюста дважды героя Леонида Ильича. Учитель истории В. В. Пьянкова вяло отбивалась от меня, доказывая мне, что это восхваляются не заслуги лично Брежнева, а всей партии, а когда я разочарованный ее ответом снова стал к ней приставать какие к черту заслуги, в такой день – это же только позорит – она ответила – как взрослому человеку: «Сергей, позволь мне как члену партии на твой вопрос не отвечать!»

Так, что все знакомые, насмотревшись первых репортажей о жарких дебатах на сессии Верховного Совета СССР, после многих десятилетий всеобщего «одобрямса», зная мою любовь к политическим спорам, совсем не удивились моему избранию, посчитав, что там, где проводятся яростные дискуссии, самое для меня место.

Началось

Однако дорога к этому месту была далеко не прямой. В 1985 году, когда началась перестройка, я работал в Институте химии Академии наук СССР (ИХАН СССР) младшим научным сотрудником и с удовольствием занимался наукой (высокочистыми веществами), у меня уже было двое детей, и я с удовольствием занимался их воспитанием, но тяга к общественным проблемам, о проявлении которой я рассказал выше, в новых условиях будоражила мысли. Сейчас-то я понимаю, что многообразие мнений было кажущимся. Управляемые невидимыми дирижерами, все дули в одну дуду, но тогда статьи Попова, Шмелева казались, чуть ли не «откровением». Программа «Время», которую раньше можно было и не смотреть, теперь стала ежедневно сводкой с фронтов борьбы за перемены, во всяком случае, мне так казалось, и я не мог оставаться в стороне от нее.

Я зачитывался 45-м томом Ленина, где он говорил про хозрасчет, бонусы и другие рыночные атрибуты. Читал проект нового учебника по политэкономии, участвовал в открытой телефонной линии с академиком Аганбегяном, даже написал письмо Горбачеву с предложениями по ускорению реформ и т. д. и т. п.

В конце 1986 года я перешел работать программистом во ВНИИТСМ «Сириус». Причин было несколько и материальная (платили больше), и рядом с домом, и проблемы, которыми предстояло заниматься, были ближе к жизни: я начал разрабатывать системы автоматического проектирования технологических процессов. Несмотря на то, что я проработал в институте не очень много времени, меня избрали председателем Совета трудового коллектива отделения, когда в соответствии с законом «О предприятиях» такие органы стали избираться в трудовых коллективах. Я поступил в школу технического творчества при горкоме комсомола, их создали под эгидой программы НТТМ. Прочитал о ней в газете (тогда интернета не было), поехал на собеседование и поступил, начав штудировать различные методы раскрепощения творческих способностей.

Мне хотелось активно менять жизнь. В какой-то статье я тогда прочитал о людях с активной жизненной позицией, в которой, уж не знаю зачем, видимо в связи с определенной долей идиотизма автора, для упрощения вводилась аббревиатура для их обозначения – АЖПисты. И я, когда ко мне приставали с вопросами о том, что мне что ли больше всех надо, ерничая, отвечал: «Хочу быть АЖПистом!»

Ну, а, если серьезно, то тогда я сильно переживал от того, что слишком мало прикладываю усилий для того, чтобы поменять наш несовершенный мир. В нынешние циничные времена это кажется наивным, но слова из песни «Если не я, то кто же, кто же, если не я?» не были для меня абстракцией, именно так я и думал.

Поэтому, когда я прочитал в только что опубликованном законе о выборах народных депутатов СССР о праве на самовыдвижение, идея самовыдвинуться запала мне в душу. Дело было вовсе не в карьерных претензиях, а в том, что по молодости мне казалось, что изменения идут страшно медленно и их надо подталкивать. Нетерпением – классической болезнью российской интеллигенции, хорошо описанной русскими классиками, начиная с Достоевского, болел и я.

Поэтому когда в январе 1989 года в соответствии с законом о выборах была образована районная избирательная комиссия и в газете «Красный Сормович» поместили номер ее телефона, я решился позвонить. Звонил я из перехода в нашем институте, где был расположен телефон автомат, так как у нас в отделе был только внутренний телефон.

До сих пор помню, как в тот момент, когда я позвонил, представился и заявил о том, что собираюсь выдвинуться в народные депутаты СССР, на другой стороне трубки Председатель комиссии испуганно замолчала, и я буквально почувствовал ее паническую мысль: «Началось!»

Не сработавший «компромат»

По закону для выдвижения кандидатуры на окружное предвыборное собрание необходимо было провести сначала собрание по месту жительства, не менее 300 человек, или выдвинутся от трудового коллектива. Первый путь я отверг сразу. Слишком много людей надо было собрать.

Как потом выяснилось, таким выскочкой был не я один. В городе пытались выдвинуться сами еще несколько человек.

Во-первых, это был чудак из московского района (не буду называть его фамилии, так как, вероятнее всего, он был не совсем здоров), который приходил потом ко мне с идеей решения всех проблем общества путем проведения особых социологических опросов по выявлению потребностей каждого члена общества. Он пытался провести собрание жителей и не набрал нужного количества голосов.

Во-вторых, это был небезызвестный Борис Немцов, который сумел собрать собрание жителей, но потом, как и я, не прошел сито окружного предвыборного собрания.

Я же решил выдвигаться от коллектива. Для этого у меня были неплохие возможности. Несмотря на то, что я работал в институте чуть больше года, меня хорошо знали. Как я уже упоминал, меня выбрали в Председатели СТК отделения и я автоматом состоял в СТК института. Его заместителем был очень хороший человек начальник одного из отделений института, кандидат технических наук (к сожалению, забыл его фамилию). На заседаниях совета я выдвигал разные идеи, и мы с ним сработались, а, когда я рассказал ему про самовыдвижение, он очень загорелся и поддержал меня.

Мой непосредственный начальник, начальник Нил 412 Владимир Сабирович Бахтияров – здоровенный дядька с лицом артиста Фернанделя, яростный спорщик и большой демократ, тоже особо против не был. Тогда люди все новое воспринимали с большим интересом. Мое выдвижение толковалось сослуживцами не как карьеризм, а как смелость, как вызов партноменклатуре и т. д. Тем более что, никто всерьез и не верил, что у меня что-нибудь получится. На СТК было решено провести собрание коллектива. Для этого нужно было, чтобы собралось более половины работников института. Этого не получилось. Тогда с заместителем Председателя СТК мы решили не останавливаться, и собрать конференцию трудового коллектива. Такое по закону тоже было можно. Администрация, поняв, что дело начинает носить не шуточный характер, наконец-то опомнилась. В райкоме руководству дали понять, что мое выдвижение нежелательно и попытались найти какой-нибудь компромат на меня.

Молодым людям, живущим в наше время, может показаться неправдоподобно мягкими те методы, которые пытались ко мне применить.

Но это было время, когда любое административное воздействие публично осуждалось. Поэтому директор института вызывал меня не к себе в кабинет, боже упаси, а в мастерские института и там, не глядя в глаза, начал намекать на мое, найденное ими с большим трудом, прегрешение. Я однажды забыл паспорт в командировку (не шла программа, с которой я должен был ехать и до самого отъезда я ее правил, забыв обо всем). И вот, мол, про такое легкомыслие придется рассказать народу на конференции! Ясное дело, что я на это отреагировал спокойно и правильно сделал.

На конференции после выступления заместителя Председателя СТК в поддержку моей кандидатуры о моей забывчивости рассказал начальник отдела кадров. Этот, в отличие от директора, не смущался и честно выполнял поставленную руководством задачу. Народ воспринял это как несправедливый поклеп и возмущенно зашумел. А когда выступил директор и намекнул на то, что я работаю в институте без году неделя и доверять такое ответственное дело мне рановато, народ начал откровенно посмеиваться. Дело в том, что директор работал в институте еще меньше чем я. Он был назначен директором всего лишь за полгода до описываемых событий, и это было последней каплей. Возмущенные массы почти единогласно выдвинули меня кандидатом в кандидаты!

Семь претендентов

Я не оговорился, именно кандидатом в кандидаты, так как по закону о выборах депутатов СССР выдвижение от коллектива еще не означало, что моя фамилия автоматом попадает в бюллетени для голосования. Необходимо было еще пройти через сито окружного предвыборного собрания. Избирательный округ состоял из двух городских районов Сормовского и Московского. При этом состав участников собрания формировался следующим образом: половину выборщиков представляли трудовые коллективы, выдвинувшие своих представителей, а вторую половину представители общественных организаций по месту жительства. Причем представители коллективов формировались так: выдвинули человека от одного предприятия – квота 20 человек на собрании, выдвинули от 2-х 40 и т. д. Так, например, среди кандидатов на нашем окружном собрании были такие, которых выдвинули аж от 4-х коллективов!

Всего нас было семеро. При этом от завода «Красное Сормово» выдвинулся сам директор завода Жарков Николай Сергеевич, который, к слову сказать, является директором этого завода и поныне, несмотря на свои 75 лет! Сормовский район – в Нижнем это монорайон, все руководство района выходцы с завода и поэтому за директора они были горой. Тем не менее, из сормовичей кроме меня, был выдвинут еще и кандидат от завода Электромаш. Возможно, это была просто дань райкома установке на плюрализм, так как, насколько я помню, А. А. Борисов был выдвинут сразу 4-мя коллективами, а в те времена без согласования с руководством райкома партии это было бы сделать очень сложно.

Московский район организовал, видимо по инерции, выдвижение действующего депутата СССР классического как я его назвал: «гертруда», рабочего авиационного завода (ГАЗИСО), героя социалистического труда, некоего Васильева В. А. Но сами заводчане авиастроители (они делали самолеты Миги), выдвинули альтернативную кандидатуру начальника главного выпускающего цеха: Кузубова Владимира Федоровича. Так что, неформалов, то есть тех, кто был выдвинут по инициативе и поддержке масс, а не от опостылевших властей[9 - Тогда казалось, что хуже партийной номенклатуры ничего не может быть. Ее представители чванливы, тупы, недемократичны. Глядя на некоторых нынешних властителей понимаешь: «Очень даже может!»], было двое.

В связи с этим в воскресный день накануне собрания ко мне домой явилась целая делегация с авиазавода, которая просила меня снять свою кандидатуру в пользу Кузубова.

Тогда представлений о правой и левой оппозиции, как, например, сейчас, когда зюгановцы не терпят яблочников и наоборот, не было, все кто был альтернативой власти, считались чуть ли не единой командой.

Поэтому я, испытывал некоторую неловкость. Ну, кто я? Совсем еще молодой парень (мне тогда даже 30-ти не было), инженер-программист, а тут начальник цеха, руководитель, в подчинении которого сотни людей.

Однако пойти на попятную я не мог, хотя бы потому, что меня бы просто не поняли коллеги, которых я своим, действительно по тем временам нетривиальным поступком, взбудоражил и вдохновил. Поэтому я объявил делегатам о том, что ничего против Кузубова не имею, но не могу снять свою кандидатуру, так как я самовыдвиженец. Они как то сразу с этим согласились, и мы расстались полюбовно, договорившись, что в дальнейшем, если кто-то из нас доберется до избирателей, будем поддерживать друг друга.

Власти на местах тогда по-видимому еще не чувствовали опасности, нависавшей над ними. Они не понимали, что вновь избираемый депутатский корпус станет реальной властью, так как до этого Советы, избираемые по разнарядке, никакой власти не имели и лишь одобряли подготовленные аппаратом решения.

Может быть поэтому борьба, против неформалов типа меня, велась вяло, чисто по инерции, просто из тех соображений, что райкомовцы привыкли все держать под контролем и старались обезопасить себя от всяких неожиданностей.

Так, например, мне пришлось поменять доверенное лицо. Руководство института намекнуло горячо поддержавшему меня – заместителю начальника опытного производства, искренне желавшему мне помочь, о том, что это делать не надо.

В случае неповиновения ему, видимо, пообещали обнародовать какие-то неприятные факты его биографии, и он сдался. Сообщил он об этом, не глядя мне в глаза, так же, как до этого директор института, когда намекал мне на потерянный паспорт.

Но в результате получилось даже лучше, так как моим доверенным лицом стал некто Е. О. Ложкарев – заместитель начальника одного из отделений института, интеллигентный человек, умеющий складно говорить и на собрании, которое состоялось 14 февраля 1989 года, все выглядело очень солидно.

Почетное третье место

Кинотеатр, в котором проводилось предвыборное собрание, был самым большим в городе, делегатов, как написано в стенограмме собрания (у меня сохранилась газета с отчетом о нем) было 668 – полный зал и, конечно же, я волновался.

Председателем избирательной комиссии был К. Н. Панов – герой социалистического труда – сварщик завода Красное Сормово, человек уже пожилой, он и организовывал проведение этого собрания. Ясно, на чьей стороне были его симпатии, но он спокойно воспринимал мое присутствие как неизбежное зло.

Перед выходом на сцену нас собрали в какой-то небольшой комнате. Помню, что нам предложили чай и пирожные. Но я, как и все остальные, их есть не стал, было не до чаю. Все волновались. Панов сетовал на то, что самое страшное это вопросы, которые будут задавать, так как народ собрался всякий. Но я то, как раз вопросов не боялся. Язык у меня был подвешен неплохо, но когда мы вышли на сцену и увидели полный зал, стало немного не по себе.

Порядок выступления был организован по алфавиту, и так получилось, что я выступал последним. Как я уже говорил, стенограмма у меня сохранилась. Читаешь сейчас эти пожелтевшие страницы и удивляешься. Удивляешься наивности представлений кандидатов, включая, естественно и меня, о путях переделки общества, оптимизму, той самой уверенности в завтрашнем дне, про которую раньше так неуклюже постоянно упоминала советская пропаганда, а мы, в большинстве своем, ей не верили, и поняли, что эта уверенность действительно была, только тогда, когда ее потеряли.

После нас выступали наши доверенные лица, а потом был объявлен перерыв.

В перерыве ко мне подошел секретарь райкома комсомола Сергей Обозов (ныне он большой начальник в системе кириенковского Росатома). Мы с ним, в свое время были приятелями, учились в одной школе. И вот теперь, он открыто подошел ко мне и посоветовал не терять чувство юмора.

До сих пор не знаю, что он тогда имел в виду, может быть несерьезность моих притязаний, но вопросов из всех кандидатов больше всего задавали мне, так что народ отнесся ко мне самым серьезным образом. Я на них отвечал, наверное, минут 40.

Может быть, все дело было в том, что я раскрывал людям глаза на новые функции депутатского корпуса, как я их понимал. Раньше депутаты были ходоками в Москву для выбивания средств, проводили приемы граждан, фактически выполняя функции нынешних омбудсменов, и поэтому и люди, и властная элита их так и воспринимала. Я, читая тогдашнюю прессу, уже хорошо представлял себе механизмы действия парламента, и понимал, что депутаты будут заниматься, в первую очередь, законодательством, и все это излагал избирателям, чем крайне их заинтересовал.

Конечно же, люди, облаченные властью и авторитетом, были раздражены, считая меня выскочкой, и пытались урезонить. Так директор завода «Электромаш», грузный мужчина, пристал ко мне с вопросом:

«Что лично вы сделали для перестройки?» – намекая на то, что, я, не имея перед обществом никаких особых заслуг, лезу в депутаты.

Я не растерялся и ответил:

«Я выдвинул себя в народные депутаты СССР!» – и сорвал массу аплодисментов, потому что по тем временам это выглядело сильным и смелым поступком, вызовом системе.

В результате, несмотря на то, что моих коллег, непосредственно поддержавших меня, было только 20 человек, а Васильев, рабочий авиазавода, снял свою кандидатуру в пользу начальника цеха своего завода Кузубова В. Ф., голоса распределились следующим образом:

Кузубов В. Ф. – 482