Приют последней надежды

Резкая боль пронзила мою голову. Очередная смена декораций.

Я снова вернулся в Египет, в разрушенный храм на берегу Нила, вновь оказавшись запертым в теле персонажа, имея возможность вновь видеть его глазами и чувствовать его сердцем, которое сейчас билось, как раненная птица в клетке. Пьеса близилась к финалу, сцена к своему логическому завершению.

Судя по всему, я вернулся в момент ожесточенного спора между братьями. Словно на дуэли, они стояли друг напротив друга, готовые в любой момент броситься с кулаками на оппонента. Могу лишь предположить, что план Генри и Ригсби прогорел, и я присутствую на развязке истории.

Зал, в котором происходило действо, не был мне знаком. Это было не очень просторно помещение, стены которого, как и все стены этой подземной гробницы были разрисованы цветными рисунками, а потолок удерживали на себе четыре колонны попарно расположенные вдоль стен комнаты. Правда, находились они не в лучшем состоянии: потрескавшиеся, а местами и вовсе расколотые – колонны грозили рухнуть в любой неожиданный момент. Несколько ламп были размещены на треногах по центру комнаты, но большее их число находилось за спиной Артура. Ведь именно там находился переливающийся золотым блеском саркофаг.

– Почему ты!? Почему это всегда должен быть ты?! – Генри был поглощен яростью. Она адским огнем полыхала в его сердце, грозя вырваться за его пределы и поглотить все до чего сможет дотянуться своими смертоносными языками. – Отец всегда выбирал тебя, учителя всегда выбирали тебя, эти чертовы старперы из Общества выбрали тебя, да даже Элизабет…– вскрикнул мужчина, но имя, выпаленное в эмоциональном порыве, больно обожгло его, заставив устыдиться собственных мыслей. Он замолк, сглотнув ком невысказанной обиды, надеясь скрыть свой секрет. Но было уже слишком поздно. Артур получил в свои руки оружие, применение которого грозило обернуться трагедией.

Мог ли я что-нибудь изменить? Уберечь братьев от необдуманных слов и поступков? Да, знаю, история не имеет сослагательного наклонения, и сам я уже говорил об этом, но неужели Вы сами хотя бы раз в жизни не задумывались о том, что было бы приложи Вы чуть больше своих усилий?

– Элизабет, – сухо произнес Артур, прервав молчание,– моя жена, если ты не забыл.

– Я помню…

– Ах, помнишь! Тогда как смел ты допустить даже мысль о том, что она когда-нибудь выберет тебя? Тебя – главное разочарование в жизни наших бедных родителей? – Артур распалялся, его лицо потеряло свою отрешенность и теперь все чаще обезображивалось мимикой злобы. – Почему, почему, почему? – передразнил он брата, подойдя к нему почти вплотную. – Потому что ты – неудачник, Генри! Паршивая овца, что висит бременем на шее всякого, кто обречен иметь с тобой дело.

Генри сжал кулаки. Он был близок потерять над собой контроль.

«Прекрати, Артур! Остановись!», – хотелось мне крикнуть ему, но разве он мог он меня услышать? Сейчас я был лишь заложником, обреченным молчаливо наблюдать за развернувшейся семейной ссорой. Но самым ужасным было накрывшее меня ощущение сродни тому, что чувствуешь перед грозой. Трагедия была неизбежна. Генри был в шаге от того, чтобы сдаться своим демонам, и лишь от Артура сейчас зависело, перейдет ли его брат этот рубеж. Но он, казалось, не желал сглаживать разрастающийся конфликт:

– Ты всегда был бездарностью не способной отличить одну эпоху от другой. Жалким, избалованным, капризным мальчишкой, который только и делал, что тягался за юбкой матери. И даже спустя годы ничего не поменялось, – произнес он с отвращением. – Ты все тот же капризный ребенок, – голос Артура прозвучал устало. – Пора взрослеть Генри и принимать ответственность за свои поступки. Пусть и такие жалкие. – Артур выдержал паузу и продолжил: – Думаю, для всех будет лучше, если ты покинешь нас.

– Что? Ты предлагаешь мне уехать?

– Да, – развернувшись к нему спиной, ответил Артур.

Было видно, что этот разговор расстроил его. Он все-таки любил брата, и жестокость, которую пришлось проявить, слова, которые пришлось сказать, нанесли ему не меньший урон.

– Но куда я поеду? – Генри злился, но нужно отдать ему должное, он пытался сдерживаться.

– Не знаю. Например, в Индию, – ответил ему Артур, чем вызвал у брата недоумение.

– Ты же понимаешь, что не может просто взять и прогнать меня. Ты не мой командир.

– Я знаю, – спокойно ответил Артур, повернувшись вполуоборот к брату. – Поэтому и предлагаю тебе сделать это добровольно.

Лицо Генри потемнело, а тонкие до того черты исказились и стали неузнаваемы. Он медленно погружался во тьму, которая плотным кольцом уже сжималась вокруг братьев, ни один из которых, к сожалению, не был в состоянии этого заметить.

Смотри.

Элизабет. Наконец-то появилась. Она стояла напротив меня, наполовину скрытая в тени одной из колонн. Бледная, призрачная, но все такая же красивая. В этот момент она такой же наблюдатель, как и я, тихое эхо. Но почем ты не подходишь ближе? Сейчас ее лицо бесстрастно, словно непроницаемая фарфоровая маска, скрывает довлеющие над ней эмоции.

– А если я этого не сделаю?– вопрос Генри привлек мое внимание. – Как поступишь ты? Надуешь, как бывало в детстве и перестанешь со мной разговаривать?

– Я расскажу обо всем отцу.

– Нет… Ты не посмеешь.

– Почему же.

– Да брось. Ты же знаешь, что он придет в ярость. Он и так меня ненавидит, а так поднимет скандал и… и…

– Отречётся от тебя? – Артур сухо закончил мысль за брата. – Да, наверняка так и будет. Поэтому я очень надеюсь на твое благоразумие. Уезжай и больше никогда не возвращайся.

Генри стоял, молча, понурив голову. Было видно, что он обдумывал сказанное братом, но мысль об отъезде скорее вызывала у него раздражение, нежели понимание. Желваки ходили на скулах. Он злился. Злился на брата и на мир, который вынуждает его быть таким, вынуждает его принимать неправильные решения. Он злился на всех и вся, кроме одного единственного человека – себя.

Теперь я понял. Мы с Генри куда ближе, чем мне казалось ранее. По сути, он, как и я, жалкий трус, не способной смотреть правде в глаза. Я, как и он, всю свою жизнь видел причину своих проблем в агрессивном обществе и в безразличии окружающих, не понимая, что агрессивным и безразличным был только я.

Где-то в глубине зала, за колонной спряталась Элизабет. Она отвернулась! Оставила меня один на один с безумием моего персонажа.

– Да, – хрипло произнес Генри, усмехнувшись – ты прав. Прав, как всегда. Я… Я уеду. Сегодня же. Так будет действительно лучше… Для всех.

В одночасье Генри успокоился, усмирив свои эмоции. Обуревавшие его сомнения вдруг растворились. Он принял решение, и оно было окончательным и, к сожалению, бесповоротным.

– Рад, что ты понимаешь это, – Артур к тому моменту, вернулся к изучению иероглифов на саркофаге, делая пометки в своем тетради и даже не обернувшись посмотреть на брата.

– И ты даже не обнимешь меня на прощание? – Генри медленно и неловко подошел к брату со спины.

Услышав вопрос, Артур прервался, оторвав голову от своих записей. Он медлил с ответом, словно сомневаясь, стоит ли его брат этой последней милости.

– Конечно, – наконец, Артур развернулся к брату, но вместо объятий получил удар в голову, пришедшийся ему в области виска.

К сожалению, Артур не мог знать, что, отвернувшись от своего брата, он допустит роковую ошибку, которая будет стоить ему жизни. Предаваясь своим размышлениям, он не заметил, как, приближаясь к нему, Генри подобрал кусок камня, отколотый от колонны. Удар был быстрым и точным. Рэд издал глухой стон и замертво упал на каменные плиты возле саркофага к ногам своего брата.

Генри какое-то время еще продолжал стоять над телом брата, держа в руках оружие своей мести за все детские обиды. На что он надеялся? Чего ждал все это время? Думал, что Артур еще встанет на ноги? Я не знаю. Его эмоции больше не были мне доступны. Не было больше того жаркого яростного гнева, пылающего в его раскаленном сердце. Не было больше ничего. Только холод и пустота. Я словно сам оказался запертым в саркофаге, из которого при всем желании не мог выбраться.

Наконец, Генри ожил. Он выронил камень, развернулся и на ватных ногах направился к выходу. Его трясло. Бил озноб и тут же бросало в жар. Ему не удалось сделать и пары шагов, как рвота подступила к горлу, и его стошнило у основания колоны, где он подобрал тот чертов камень. Ноги подкосились, и он чуть не угодил в свою же рвоту, но зацепившись за колонну, удержался на ногах. Эмоции приливными волнами стали возвращаться к нему, но он не был к этому готов. Они возвращались слишком быстро и были сильнее, чем он мог выдержать. Дрожащей рукой он вытер свой рот и обернулся, чтобы удостовериться в реальности своего поступка.

Ему больно.

Элизабет?

Выйдя из своего укрытия, она прошла мимо нас и остановилась, упав на колени у тела своего мужа.

Генри же встал на ноги и направился к стоящему в углу ящику, укрытому серым брезентом, отвернув который обнажил несколько лежащих внутри динамитных гильз, связанных между собой. Достав одну такую связку, он, пошатываясь, сунул ее себе под мышку и направился к выходу, засунув руку в карман, ища там зажигалку. Оказавшись в проходе, он остановился и, чиркнув зажигалкой, поджег фитиль связки.

Призрак Элизабет все еще находился возле тела Артура, когда Генри бросив динамит в проходе в погребальную камеру, скрылся в коридоре.

Мир воспоминаний рассыпался на осколки. Мое время вышло. Тысячи невидимых рук, сковав меня в своих объятиях, утягивали меня назад, в Приют.

Спасибо.

Вот и все. Спектакль окончен, пора опускать занавес.

Глава 29

Открыв глаза, я вновь увидел бескрайний белый, скованный чугунными балками, словно паутиной, арочный потолок палаты больничного крыла.