Девять унций смерти

– Не заплатишь по совести – сам чини свой фургон! – оборвал его Якш. – Глядишь, к концу мира и починишь.

– Нет! Нет! Стой! Я заплачу! Заплачу я… – торговец уже задыхался. – Сколько скажешь, столько и…

– А что у тебя за товар, кстати? – полюбопытствовал Якш.

– А вот это не твое дело, бродяга! – мигом взорвался торговец. – Твое дело – фургон!

– Бродяга? – ухмыльнулся Якш. – Да ведь я у тебя уже, можно сказать, работаю! Какой же я бродяга? Я – мастер для починки твоего фургона, здесь и сейчас – единственный и неповторимый мастер!

– Так ты берешься? – обрадовался торговец.

– Берусь, конечно, отчего бы нет? – откликнулся Якш.

– Вот и чини, да помалкивай! – выпалил торговец.

– Экий ты сегодня сердитый, – покачал головой Якш.

– С вами и не захочешь – рассердишься… – проворчал торговец. – Разбойник на разбойнике сидит и разбойником погоняет! Только плати, знай! Двадцать пенни тебе заплачу. Медью, естественно. Доволен?

– Я здесь чужой, – отозвался Якш. – Что чего стоит, не ведаю. Удачей своей поклянись, торговец, что не обманешь меня!

– Удачей… – протянул торговец. – А ты чудной. Удачей, говоришь?

– И не гневи ее, удачу-то, – наставительно заметил Якш. – Она на тебя и без того косо смотрит.

– Так уж и косо! – фыркнул торговец.

– Недаром же у тебя фургоны ломаются, – усмехнулся Якш.

– Поговори мне! – буркнул торговец.

– С удовольствием! – чуть поклонился Якш. – Вот за работой и поговорю. Но ты сперва поклянись, а то я и пальцем не шевельну.

– Вот урод, – сам себе под нос с досадой пробурчал торговец. – Ладно. Удачей своей клянусь, – громко и важно начал он. – Что не обману… как там тебя?

– Трамп, сын Уинда, – сказал Якш.

– … что не обману Трампа, сына Уинда, а расплачусь с ним честь по чести, как и должно поступать в подобных случаях. Доволен?

– Да.

– Тогда чини.

– Уже начал, – ответил бывший владыка, приступая к работе.

Когда повозка вновь уверенно встала на все свои четыре колеса, торговец отсчитал положенные Якшу монеты. Якш пересчитал сам и убедился, что одной недостает.

– Эй, – возмутился он. – Кто-то поклялся, что честь по чести заплатит, а одной монеты недостает!

– Так и должно быть, – кивнул торговец. – Девятнадцать. Одну монету я вычел.

– Вычел? С какой стати? – еще пуще возмутился Якш.

– А за кошель, – усмехнулся торговец.

– За какой такой кошель? У меня нет никакого кошеля!

– Вот именно, – промолвил торговец. – И куда ты все свои деньги класть станешь?

Якш хлопнул себя по лбу. Он совершенно об этом не подумал. Ну вот нет у бывшего владыки привычки таскать с собой деньги. Все еще нет. Заработать их, выходит, проще, чем научиться с ними правильно обращаться.

– Держи, балда, – почти ласково сказал торговец, протягивая Якшу пустой потрепанный кошель. – Вот за него я с тебя монету и удержал.

Так началась дорога в город Реймен.

Что ж, стоит немного повозиться с разными прочими ремеслами да брани хозяйской послушать, чтоб потом взаправдашним рейменским музыкантом сделаться. Ей-богу – стоит!

Так-то вот, господа, недаром в гербе этого славного города не какие-нибудь мечи с алебардами или наковальня с молотом, а самые что ни на есть настоящие скрипка с лютней перекрещены!

* * *

– Да, – говорил Тэд Фицджеральд. – Именно здесь вы и будете жить. Да, в этих деревянных палатках. Вообще-то у людей они домами называются. Нет, каменных не построили. Просто не успели. Как – почему? Гномов среди нас не было, потому и не успели. Нет, не издеваюсь, правду говорю. Да. Виноваты. Сам знаю, что виноваты, но вы уж нас простите. Да, мне известно, что дерево горит. Нет, это не попытка уничтожить гномов при помощи пожара, это просто дома. А вы с огнем поосторожнее. Да, в них можно жить, честное слово, можно. Я сам всю жизнь в таких прожил. Ну, почти всю. Нет, это не издевательство. Честное слово, не издевательство. И Якш тут ни при чем. И владыка ваша не виновата. Просто – так вышло. Да, и мы тоже будем жить в таких же домах, рядом с вами. И поможем все наладить как следует. Обязательно. Нет, никаких других жилищ на острове нет, если не считать двух человечьих поселений. В одном поселились рыбаки, те, кто будет снабжать вас рыбой. В другом – те, кто будет учить вас огородничеству и другим человечьим ремеслам. Нет, у них дома не лучше, можете сходить поглядеть. Все самое лучшее отвели вам. Какое же это лучшее? А уж какое есть. Обживетесь – стройте себе любые хоромы, какие только хотите. Любые, по вашему вкусу. Хоть каменные, хоть железные, хоть из каменьев самоцветных. Да, и под землей можно. Правда можно. А пока уж не взыщите… что есть – то есть…

Фицджеральд облегченно вздохнул и чуть не подавился кислым гномьим «спасибо», брошенным кем-то из старейшин, словно ком грязи в лицо.

Нет, это надо же! В одно-единственное слово суметь вложить столько всего мерзопакостного!

Впрочем, Фицджеральд все-таки не подавился. Быть может, потому что подавился сам старейшина. Вынырнувшая откуда-то сбоку владыка с маху врезала старейшине кулаком по губам.

– Ук! – булькнул старейшина, зажимая разбитые в кровь губы.

– Утрись, – буркнула Гуннхильд, протягивая ему платок.

– Человеческая… – сквозь платок прошипел старейшина и мигом заткнулся, поймав многообещающий взгляд владыки.

– Без зубов останешься – чем морковку грызть будешь? – с мрачноватым весельем поинтересовалась та.

– Гномы… – устало вздохнул Фицджеральд.

– Гномы? – переспросила владыка. – А ты не туда смотришь. Разве это гномы? Это засранцы. Ты – туда посмотри! – широким жестом она указала на приготовленные для гномов дома. – Гномы – там!

Фицджеральд поднял взгляд от кучки обступивших его стариков – и почему это ему показалось, что их так страшно много, галдели они с такой силой, что ли? – и увидел молодежь, с любопытством осматривающую новые дома.

– Вот – гномы, – повторила владыка, и Фицджеральд согласно кивнул.

Недовольные всем на свете старейшины, понурившись, потянулись в сторону чуждых человечьих построек.

«Неужто и в самом деле придется здесь жить?» – казалось, говорили их укоризненные спины.