Французский поцелуй

Чем нас кормили, я уже не помню. Ели мы всё. Идеи что что-то можно не любить, в тех головах, или помнивших, что такое голод или воспитанных родителями, которые его прошли быть не могло. Но помню, что еды иногда не хватало для полной сытости и перекрытия той энергии, с которой мы отдыхали. Тогда в Степке покупались яйца и хлеб. Яйца варили, а чаще жарили на освобождающихся после обеда кухонных оборудованиях базы.

А по вечерам, рыбаки на шаландах, привозили нам мелких креветок. По рублю, за ведро. Креветок варили и радостно щелкали как семечки.

Компьютеров и телевизоров там не было, а были длинные вечера, под пение сверчков и плеск теплого моря. Если кто-то не знает, что такое счастье, так я только что его описал.

Но было и то, о чем в книгах раньше писать было не принято. Был туалет, или как его тогда называли – уборная.

Уборная представляла собой маленький, деревянный сарайчик, с дырой в полу, стоящий над выкопанной в песке ямой, метров за семьдесят от палаточного городка. Вглубь косы.

У каждого из палаточных лагерей, были свои один или два туалета.

Естественно, единственной одеждой, которую носило население палаточного городка, были плавки и купальники. Комаров там не было. Но по вечерам, кто-то одевался в спортивные штаны и рубаху. Но было так тепло, что и это казалось чем-то социальным.

Ну, так вот. Купальники у девочек были яркие. Они то и играли над ними злую шутку.

Неожиданно в жизнь палаточных городков, развлечением для мужиков, вошёл верблюд.

Верблюда звали Адам. Он был дикий. Говорили, что изначально он был очень добрый, и они с матерью приходили гулять из дачи Хрущёва, располагавшейся километров за десять к югу, от палаточных городков. Адам и его мать, там жили. Но однажды его мать съела паука и умерла. Не особенно разбирающиеся в этологии смотрители дачи, сожгли её на глазах у Адама. С тех пор Адам перестал быть добрым верблюдом и ходили слухи, что он кого-то покусал, а кого-то потоптал, хоть и не до смерти.

Но это слухи. А то, что видели мы, было совершенно другое.

Заметив издалека, яркий купальник, Адам бежал к туалету, в котором скрылась его обладательница, и часто успевал к тому моменту, пока она его покинет.

Когда обладательница яркого купальника выходила из туалета, не ведая об опасности, Адам срывал с неё верхнюю часть ее туалета, и тряс её головой. А девушка, оказавшаяся топлес, прикрывая руками грудь… обычно не очень тщательно, бежала к своему палаточному лагерю, навстречу мужикам, стоящим за оградой и с удовольствием наблюдавшим это зрелище.

Некоторые девушки от этого «позора» страдали, а для некоторых, представлялась возможность продемонстрировать мужскому обществу свою грудь, когда ни кто не мог бы обвинить обладательницу голой груди, в аморальности. Думаю, таких было большинство. Потому что не желавшие демонстрировать грудь, выглядывали из туалета, а потом неслись к лагерю зигзагами и с такой скоростью, что Адам, даже не старался их догнать.

Лифчик, потом находили, стирали и опять использовали по назначению.

Но это развлечение, которое проходило всё же, не так часто как хотелось бы, подвигло меня на одну акцию.

Я сорвал ветку какого-то низкого растения, из тех которые ел Адам, и стал ходить за ним с этой веткой.

Сначала это Адама раздражало. Но когда он разворачивался, я старался всё равно быть позади.

Наконец он ко мне привык и перестал обращать на меня внимание и однажды, улёгся на песок.

Я подошёл и протянул ему ветку.

Он её объел.

Я сорвал ещё. Он опять ее объел.

Тогда я совершенно осмелел и взобрался между его двумя горбами.

Если кто никогда не сидел на двугорбом верблюде без седла сообщаю: Обнять бока верблюда, как бока лошади, невозможно. Сидя на нем с ногами в разные стороны я сделал почти шпагат. Ну не шпагат, но ощущение было примерно, как я никогда не делавший шпагат предполагал, почти такое же.

Адам стал пытаться достать мои ноги губами и возможно зубами. Я с той стороны, в которую он поворачивал голову, сгибал ногу назад.

Наконец Адам встал и пошёл. Сделав шагов двадцать, он опять лёг на песок.

Решив не испытывать судьбу далее я слез с животного сорвал ветку и протянул ему.

Он объел ветку, а я погладил его по носу.

За моим триумфом наблюдали обитатели всех лагерей прильнувших к проволочной сетке.

А я с чувством превосходства над всеми их обитателями, зашагал к себе в лагерь.

Многие фотографировали это мероприятие, но фоток я так и не получил.

Мина

Как старший брат, я гулял по косе со своей сестрой.

Если бы сейчас, мне, живущему в Израиле, кто-то рассказал мне подобное, я сказал бы что это очень опасно. Но в то благословенное время, когда мир, казалось, был предназначен мне и для меня, и никакие опасности в этом моём мире мне не угрожали.

Мы ходили почти до дачи Хрущёва, переплывая проливчики. А это десять километров в один конец, без пресной воды, под ласковым солнцем Кириловки.

По дороге мы купались, пытались что-то найти интересное. Кто его знает, что море выбросит на берег.

И вот однажды мы обнаружили какой-то удивительно круглый камень. Сейчас бы я сказал, что камень напоминал диск дискобола, но тогда это была какая-то интересная штуковина, сантиметров двадцать пять в диаметре и сантиметров восемь по высоте в центре.

Мы захватили ее с собой, и пошли домой в лагерь.

В лагере я взял молоток и попытался очистить этот округлый предмет, от налипших на нее раковин.

Под раковинами была действительно какая-то округлая жестяная коробка.

Я решил отрыть ее именно так, как открывают консервы. Стал бить молотком по ребру.

Коробка открылась, и из нее посыпался какой-то белый порошок.

По центру коробки были пружинки с остряками с одно стороны.

Когда коробка открылась, остряки тут же отскочили. Я вынул пружинки и обнаружил, что они упирались в четыре патрона, засевшие по центру белого вещества.

– Мина. – с удивлением сказал наблюдавший за процессом разборки мужик. Разборку я, естественно произвел рядом с палаткой, где мы жили.

Оценить степень везения того… существовавшего тогда парня, сегодня я уже не могу. Такого не бывает.

Весь мир, был предназначен для этого парня и никакие опасности в этом, его мире, ему не угрожали.

Яна

Каким бы везунчиком я не был, с девушками мне не особенно везло. Ну, так я тогда думал. Причина была даже не в девушках, а во мне самом. Я был слишком переборчив.

Я нравился многим девушкам и знал это. Но те, кто нравился и более мне, меня отвергали. Было даже три случая, кода девушки которые меня отвергали, через некоторое время хотели отношений со мной. Но было поздно. Тот огонь, который горел когда меня отвергали угас, а просто со «спортивными» целями, мне никогда это было не нужно.