Желтый жук

– Вот если бы мне самому подвизаться писателем, прославиться, зарабатывать приличные деньги… – Сильвер стукнул себя костылем по деревянной ноге. – Какой из меня писатель, одноногий и одноглазый! Такого никуда не примут, что бы он там ни написал. Это ж надо было так неудачно упасть с лошади!

Он вспомнил свой первый и последний визит в издательство. Никто не интересовался рукописью, все только и рассматривали его деревянную ногу…

Сильвер зашевелился, чтобы подняться, но вдруг знакомая дрожь пробежала от гортани до желудка, и в пальцах возник отвратительный, давно ненавистный зуд. Сильвер похлопал себя по карманам, нашел огрызок карандаша, вытащил из урны обрывок карты и стал быстрым мелким почерком писать:

Портрет. Одного парня художник написал портрет. Это был договор с Дьяволом. Портрет стареет, а модель остается молодой. В конце портрет умирает. Нет, он сам убивает его. Падает замертво. На полу – древний старик, на портрете – юноша…

Или не портрет, а, скажем, какой-то талисман. Где-то в старинной лавке, допустим, сущий вздор, кусок ослиной кожи. Но это не простая кожа. Ее обладателю доступны любые желания. Но когда желание исполняется, кожа усыхает. В конце остается один-единственный лоскуток.

Или не кожа. Лучше – волшебный жезл. Допустим, этот жезл дается тому, кто совершит три хороших поступка. И вот, герой начинает эти поступки совершать. Но сказано: это должны быть не только хорошие, но и бескорыстные поступки. Если он думает в этот момент о волшебном посохе, то поступок недействителен. И вот он настолько привыкает творить добро, что действительно совершает, согласно условию, три бескорыстных хороших поступка подряд. И ему является колдун. Он дает ему эту волшебную палку. Но с условием: все волшебство пропадет, если он совершит с ее помощью три плохих поступка. И тогда этот идиот не делает ничего – ни хорошего, ни плохого.

Или нет, не палка какая-то, это убого. Пусть лучше будет лампа, колдовская лампа. Она спрятана в подземелье, невзрачная такая лампа, а там рядом целые россыпи сокровищ, но хитрый чернокнижник ищет именно лампу, поскольку она дает ему власть над миром. Из древних фолиантов он узнает, что войти в подземелье может только один человек, некий юноша, и он узнает его имя, и отправляется в далекое путешествие, в город, где живет этот юноша. Он представляется его дядей, и ведет его в горы, туда, где вход в подземелье, и где покоится эта лампа. А что лампа? Что он дальше будет делать с этой лампой?

Внезапно все кончилось, будто прошел порыв ветра. Дрожь отпустила Сильвера. Он тупо смотрел на исписанные листки, обрывки карты, и не мог представить, что это он сам только что выдумал. Великолепные сюжеты, последний, правда, не вышел до конца, но все равно, подождем следующего приступа вдохновенья. Такие приступы он испытывал два-три раза в день и выплескивал сотни замысловатых сюжетов. Никаких книг он сам, правда, не читал, только Библию и Псалтырь – в детстве…

– Что ж! – весело воскликнул Сильвер, хлопнув себя по ляжкам. – Я бы не сказал, что первый блин вышел комом. Пять фунтов чистой прибыли. Следующий раз попрошу десять. На свете так много писателей, и я думаю, никто из этих ребят не откажется приобрести хорошенький сюжетец.

Желтый жук

Глядите! Хо! Он пляшет, как безумный.

Тарантул укусил его…

    А. Мерфи, «Все не правы»

Ясным солнечным утром 24 декабря 1699 года странная гафельная шхуна, принадлежность коей определить было невозможно, так как ее флагшток был пуст, отдала якорь на отмели в горловине пролива, отделявшего Сулливан-айленд от Американского материка. Вскоре к берегу направилась шлюпка, в которой сидело пять человек; четверо бодро работали веслами, а пятый, приметного роста господин лет пятидесяти, устроившись на корме, курил трубку, дружелюбно поглядывая на гребцов.

Лодка была – небольшая дори, не оборудованная рулевым пером, и сторонний наблюдатель, окажись он об эту пору на безлюдном побережье, мог бы только подивиться слаженности гребцов, правда, при ближайшем рассмотрении он бы увидел, что кормчий все же командовал ими, только уж больно странным образом: устроив свои дорогие, удивительной выделки ботфорты под кормовой банкой, он вытянул ноги и едва заметно шевелил пальцами. Команда неотрывно следила за этими холеными пальцами, белыми, с недавно подпиленными ногтями, и каждый употреблял свои силы именно так, как указывал его, заранее определенный палец.

Дул слабый норд-ост, обычный для этих мест, небо было чистым, солнце недавно поднялось над океаном, причудливо разделяя зыбь глубокими тенями. Человек, ведущий шлюпку к берегу, был не кто иной, как Вильям Кидд, бывший офицер британского королевского флота, а нынче – предводитель отряда пиратов, одного из самых крупных и дерзких на всем Атлантическом побережье, от острова Сейки до Огненной Земли.

Лодка шла ровно, поскольку на дне ее был балласт, довольно солидный для такого рода судна: фунтов в триста пятьдесят – как бы два средней упитанности взрослых человека – золота и драгоценных камней, доверху заполнявших дубовый кованый сундук. Более пятидесяти тысяч долларов золотом и ни одной серебряной монеты. Некоторые из них были большие и тяжелые, столь старые, что невозможно разобрать надписи. Сто десять крупных алмазов, восемнадцать рубинов, триста десять изумрудов. Кроме того – множество золотых украшений: массивные кольца и серьги, цепочки, золотые ложки, столовые и чайные, одна большая золотая чаша старинной работы, и еще черт знает что. Все это было золото, чистое золото – ни единого грана серебра, потому что все серебро, добытое отрядом за последние семь лет, было либо пропито в портовых тавернах, либо выменено на золото, чистое золото, в том числе и антикварное – такова была финансовая политика капитана.

Ценности, стоимостью не менее полумиллиона долларов, сумма по тем времена грандиозная, были аккуратно переписаны на лист пергамента и брошены как попало в сундук. Камни были извлечены из оправ, а оправы сплющены несколькими хорошими ударами молотка, чтобы никто не мог узнать, кому они принадлежали раньше. Этой кропотливой работой, связанной как с высшими математическими материями, ловкостью ювелира, так и с недюжинной физической силой, капитан Кидд занимался всю прошедшую ночь, пока судно шло от Чарльстона до Сулливана к этому, заранее присмотренному месту; двое помощников, бывший цирковой борец и бывший ювелир, толстый и тонкий, сидели сейчас в лодке; они также должны были сегодня умереть, но не знали об этом, как и двое других членов экипажа – старый медовар, потерявший в своей жизни все и обретший свое последнее пристанище на пиратском судне, и юнга.