Проклятье древней гробницы

– Что я говорил! Проклятие древней гробницы существует!

Пилипенко держал в руках палку, постукивая ею о свою ногу.

– У тебя фотоаппарат с собой?

– Всегда.

Он достал из пенала, что висел у него на поясе, портативную камеру, махнул ею.

– Куда?

Пилипенко указал пальцем. Жаров снял, сам не понимая, что и для чего. Просто каменистую стену ямы, фрагменты плиты.

– Дойдешь до редакции, сразу пришли фото, – распорядился Пилипенко.

– Сам не знаешь или говорить не хочешь? – язвительно спросил Жаров.

– Пока одни только догадки.

Жаров пожал плечами. В этот момент всколыхнулись солнечные лучи от дверного проема, и на землю легла длинная изящная тень. В павильон вошла Лебедева.

– Художник сказал, что у нас гости… – проговорила она с порога, затем добавила, как это делают в кино, напоминая рассеянному зрителю, кто на самом деле находится в кадре: – Журналист и следователь.

– Это мой друг, – сказал Жаров, – Друг мой сыщик, – как бы в тон ей уточняя название фильма. – Он просто очень любопытный человек.

Следователь поднялся с корточек, сделал несколько решительных шагов, подошел к Лебедевой, коротко протянул ей руку, представился. Покончив с формальностями, сказал:

– Могу я увидеть вашу лаборантку? Как ее – Ольга?

– Да. Ольга Лукьяненко. Только у нее сегодня выходной.

– И где же она? – поинтересовался Пилипенко.

– С утра уехала в Симферополь.

– Не знаете ли случайно, зачем?

– И вправду, очень любопытный, – Лебедева улыбнулась Жарову, а на следователя глянула с тревогой, пожав обнаженными плечами, что получилось у нее довольно-таки красиво.

Жарову показалось, что она бросила на него кокетливый взгляд, вернее, взгляд, отпущенный ему, показался кокетливым… Вдруг женщина нахмурилась, подумав о чем-то тревожном.

Между прочим… – сказала она, – В тот день Ольга как раз не пускала меня в раскоп.

– Да? А почему? – удивился Пилипенко.

– Я не поняла. Она встала на моем пути и завела какой-то необязательный разговор. Я все порывалась пройти к своему рабочему месту, но она все время перебегала, вставала передо мной и опять начинала говорить о чем-то. Когда я, наконец, прорвалась и шагнула в свой угол, девушка вдруг закричала, скорчилась. Что-то вроде: «Ой, больно! Ой, помогите!» Я метнулась к ней. В этот момент и обрушилась плита. Я считаю это Божьим промыслом.

Пилипенко слушал ее рассказ с большим вниманием.

– Само собой, – заметил он на «Божий промысел», затем задал наводящий вопрос: – Это было именно ваше рабочее место?

– Здесь везде мое рабочее место, – ответила Лебедева. – Но тогда я расчищала как раз там, под плитой.

– Значит, в том случае, если бы девушка не упала, не позвала бы вас, то плита обрушилась прямо на вашу голову. Что ж, благодарите девушку: она спасла вам жизнь.

– Я уже принесла ей кучу благодарностей. Пусть это и произошло случайно…

Отравленный

Пилипенко и Жаров стояли над обрывом. Вдали был виден павильон раскопа, цикл носильщиков, пылевой смерч, когда они сбрасывали грунт.

Уезжать, распрощавшись с Лебедевой, Пилипенко не торопился, а предложил Жарову походить по окрестностям. Они постояли возле предполагаемого места, где закончил свой жизненный путь профессор Коровин, у обрыва, с которого хорошо были видны восточные склоны Ялты, Аю-Даг вдали и Ласточкино гнездо на переднем плане. Прошлись по некруто вздымающейся площадке вверх-вниз и снова оказались на той точке. Пилипенко сказал:

– Один несчастный случай произошел здесь. Другой – чуть было не произошел там.

Он махнул рукой в сторону раскопа.

– А может быть, это и вправду, того… – нерешительно начал Жаров. – Некие интуитивные события?

– Промысел самого Господа Бога? Которого нет, между прочим, – ласково заметил Пилипенко.

– Ну, на эту тему можно и поспорить… – уныло начал Жаров, но друг перебил его:

– Знаю. Но это надолго. Вот что. Никакого официального дела. Пока еще. И мне не с руки проводить опросы населения. Не смог бы ты завтра пораньше встретиться с этой девушкой?

– Да я с радостью. Я журналист, мне все можно.

– Вот-вот. Надо бы узнать, что она сегодня делает в Симфере.

С утра пораньше Жаров так и сделал: взял такси и приехал в расположение экспедиции. Разумеется, разыскал сразу Лебедеву. Она, похоже, была рада его визиту. Чтобы поддержать легенду, Жаров принялся расспрашивать обо всех членах экспедиции, хотя главным его объектом была Ольга.

– Художник? – переспросила Лебедева. – Сегодня его не видела. На работу не явился, а нам срочно надо горизонт раскопа отрисовать.

Как ни странно, Жаров не придал этой информации никакого значения…

– А вы позвоните ему, – посоветовал он.

– Уже звонила. Но там, – ее голос стал манерно-дразнящим, – «Абонент временно недоступен!»

Говоря, они вошли в помещение камералки. Ольга сидела за столом и измеряла циркулем фрагмент керамики. Что-то записывала, набирая на клавиатуре. Она выглядела подавленной, будто даже напуганной чем-то. Оторвалась от компьютера и оглянулась. Сказала:

– Если вы о Боревиче, то он собирался с утра за грибами.

– Так может быть, он до сих пор там? – Жаров махнул неопределенно вверх, в сторону леса, который, как известно, раскинулся в горах, но получилось, будто он указывает на небеса, и Лебедева непонимающе глянула на него.