Человек-тело

Да кто такой этот Тюльпанов, какого дьявола он знает мои фантазии, мои сны?

Мысль № 9

Истинная причина, почему я ушел с улицы, наверное, кроется в том, что я больше не хочу видеть знаков. Или же – видеть их меньше, поскольку они начинают прорастать и здесь, в ограниченном пространстве моей квартиры, в книгах, в экране телевизора и компьютера.

Мысль № 10

Мне пришла в голову шальная мысль: недолго побегав по мировой паутине, я набрел на сайт Тюльпанова и внимательно его рассмотрел. Информации о нем было негусто, хотя он сочинил довольно много романов. Обычно они пишут три книги и выдыхаются. Так часто бывает с этими «писателями», которых бандюки расплодили в девяностые годы, чтобы через издательства отмывать бабло.

Первый роман они пишут о себе, второй – о своем лучшем друге, третий пытаются выдумать, как это делают настоящие писатели. Первый получается неплохим, второй – сносным, третий вообще ни в какие ворота не лезет. Под четвертый им уже не дают аванс. Тогда они возмущаются: как? Ведь я же писатель! Такой писатель…

Тюльпанова эта участь миновала: он был плодотворен и плодовит. Я отправил «писателю» легкое, суховатое письмо, целью которого было пообнюхаться с ним, и лишь потом задавать вопросы.

Ответ пришел довольно быстро и переписка наладилась. Он даже прислал мне свою фотографию: тщедушный человечек с жалкими острыми плечами. Мои каверзные вопросы никакого недоумения у него не вызвали: он просто писал свои тексты, не задумываясь и не понимая, откуда берутся образы и события.

«Дорогой Виталий, – не унимался я, уже несколько дней переписываясь с этим человечком с дружеской фамильярностью, – не кажется ли вам, что мы живем в каком-то иллюзорном мире, где происходят события, которых и вовсе происходить не может?»

Я, конечно, ни в грош не ставил мнение этого Тюльпанова, по его писеву прекрасно представляя уровень собеседника, да мне и не важен был его ответ, поскольку уникальное свойство эпистолярного жанра заключается лишь в желании сформулировать свои собственные мысли: имейл и даже СМС – не что иное, как дневники… Но мой корреспондент все же выдал довольно любопытные слова:

«Дорогой Николай! В том-то и дело, что все мы связаны большим количеством самых тайных связей, о коих даже не подозреваем. Разве тот факт, что в моем скромном романе вы нашли множество совпадений со своей жизнью, не доказывает это?»

Тюльпанов посетил мой сайт, даже оставил комплимент в гостевой книге. О моих произведениях он высказался солидно и туманно… Было ясно, что он считает себя писателем, хотя передо мной был самый типичный случай игры случая. М-да… У него тавтологию и заимствую.

Помню, еще тогда, лечась тюлпанотерапией от похмелья, я отметил несколько особо примечательных фраз. Конечно, кроме истинного шедевра о фантастической лампе Ильича, там были и другие, например:

«На следующее утро небо опять висело над землей серой подушкой».

Или:

«В его глазах пылал такой огонь, что она похолодела».

Или вот еще перл, венец этой тюльпании:

«Когда любишь человека по-настоящему, то уже совершенно не важно какого цвета у него личный самолет…»

Этот перлатник можно пополнять бесконечно. Переписал сейчас последнюю фразу и зашвырнул книгу глубоко под кровать, с глаз долой, а то мне придется переписать сюда всего Тюльпанова, будто исполняя остроумный ответ Толстого по поводу «Анны Карениной»: чтобы изложить краткое содержание моей книги, надо просто всю ее вам здесь прочитать.

В начале девяностых отечественные «бизнесмены» обратились к профессионалам с предложением начать писать что-нибудь для народа: детективчики там, триллеры, фантастику всякую… Профессионалы отказались, их лица были надменны и горды. Бизнесмены пожали плечами и пригласили людей с улицы: отставных военных, уголовников, проституток на заслуженной пенсии – тех, кому было, что рассказать за жизнь. Именно эти люди, не без помощи профессиональных редакторов, с паническим ужасом переписывающих их сочинения, и создали современную литературу – вялотекущие русские триллеры или хамские романы про любовь.

Помню, как зашел где-то в середине девяностых в АСТ: принес свой «проект», честно пытаясь работать при новых условиях. В коридоре было тесно, на стульях сидели, а кому не хватило места, стояли – «писатели». Каждый принес свой синопсис и образец прозы. Многие получали авансы и сматывались со счастливыми лицами. За дверью редактора сидела девушка, вероятно, читатель-эксперт. Дверь была приоткрыта и я услышал разговор, как Печорин. Экспертрисса как раз характеризовала какую-то рукопись:

– Ну, это так, довольно тупой, трудный текст, что-то вроде Фолкнера…

В ответ со стороны принимающего послышалось понимающее хихиканье. Я оглядел очередь. Один из «писателей» обнажил крупные волосатые руки в наколках. В лице какой-то совсем уж древней старушки угадывались явные черты профессиональной бляди. Я повернулся и вышел. Мое место занял Тюльпанов и сородичи его. Теперь уже подросло новое поколение, которое искренне считает, что эти люди и есть писатели, а то, что они пишут – литература и есть.

Мне было любопытно побеседовать с одним из них, понять и прочувствовать образ моего гробовщика. Бесспорно, что в век информационных технологий литература должна умереть, полностью заменившись на информацию, но трудно представить, что великая литература будет убита сразу: поначалу ее вытеснит суррогат, бессильный и жалкий, с каковым справиться будет гораздо легче. Немаловажное звено в этом процессе и сам убиваемый: ведь нас истребить невозможно, мы будем писать до гроба, писать даже тогда, когда сгинет последний читатель, одинокий помоечный бомж, который часто находит в грудах мусора любимые книги юности.

Я закинул Тюльпанову этот вопрос: насколько для него важна его работа, может ли он не писать, может ли заняться чем-нибудь другим?

На это мой новый приятель ответил:

«О, сколько угодно! Честно говоря, я уже и так давно не пишу, поскольку гонорары сейчас почему-то значительно упали в сравнении с девяностыми».

«Что значит – почему-то? – отвечал я. – Просто количество читателей уменьшилось. Считай – покупателей. А гонорары как раз и складываются из их денег».

«А как же вы живете, Николай? Простите за нескромный вопрос, конечно. Вам же, наверное, приходится содержать семью?»

«Нет у меня никакой семьи. Жену я давно уж выгнал, а денег за аренду родительской квартиры мне одному хватает, даже очень».

«Как это выгнал жену? С женой же – оно веселее».

«А вы-то женаты?»

«Нет, я в разводе. И одиночество меня как раз мучает, мешает работать».

«А мне жена мешала. Причем, делала это намеренно, специально. Поэтому я ее и выгнал».

Я зачем-то врал: не выгнал я ее – она ушла сама, но мне не хотелось выглядеть жалким перед другим мужчиной. Он тут же заинтересовался, почему это жена специально мешала работать писателю, и я пояснил:

«Она сама бросила работать, как только вышла замуж».

«В каком смысле работать? Ваша супруга – тоже писатель?»

Супруга – так он написал. Тюльпанов из тех тусклых людей, которые носят галстуки и называют друг друга по имени-отчеству. Они умеют произносить тосты. Лично я ни одного тоста за всю жизнь толком не сказал: всегда путался и сбивался на бормотание.

«Супруга писала стихи, – отвечал я. – Училась со мной на одном курсе в Литинституте. Также переводила чужие стихи. После замужества все это бросила. Ревновала меня к творчеству. Сяду на кухне работать, так выскочит в дверном проеме в ночной рубашке, словно моль какая-то: не могу заснуть, скоро ли ты придешь? Приходилось все бросать и идти в укойку. Трахать это дежурное тело. Утробный человек».

Тюльпанов долго молчал, переваривая мое откровение, затем высказал гипотезу, что я не любил свою жену, а он свою – любил, поэтому и плохо чувствует себя сейчас.

Я ответил, что, может быть, только одну ее в своей жизни и любил. Но пришлось развестись, поскольку мешала писать. Впрочем, я с нею даже и не разведен официально, но это не имеет значения. Жена прислала уведомление о разводе, но я не уплатил штраф, потом потерял паспорт… В общем, зависло где-то, теперь она в другой стране, и все это не важно.

В ответ Тюльпанов завел дискуссию о том, что каждому писателю свое, что одним любовь помогает, другим мешает и т. д. Дискуссия была мне скучна, так как Тюльпанов не был писателем, а какое значение имеет супруга в творчестве графомана, меня не интересовало.

В какой-то момент я взорвался и метнул в его сторону целую горсть бисера:

«Вот что я вам скажу, дорогой Виталий. Я писатель по рождению, пишу, сколько себя помню. Вы-то, я полагаю, писать начали не так давно. Я же очень хорошо знаю, о чем говорю. Писательство требует тех же самых сил, что и общение. Пережив утреннюю эмоциональную встряску с женой, я уже не мог дойти до стола, хотя, само собой, путь до стола – самый короткий из возможных. Я маялся, мучился, в результате – просто пил. Это продолжалось из месяца в месяц, из года в год. Семейная жизнь убивала меня, медленно и методично. А в дальнейшем, уже оставшись один, я понял, что все мои творческие соки высасывает просто общение с людьми, и начал его все больше ограничивать».

Наша переписка с Тюльпановым продлилась несколько дней, затем как-то сама собой сошла на нет.

Полгода спустя

1

Всё это произошло и написалось зимой, когда Венера светила вечером, следуя за Солнцем, сейчас она выходит утром, предвещая восход, и ее видно не с общественной площадки, где я встретил мою злосчастную любовь, а просто из окна моей спальни.

У меня две комнаты и кухня, следовательно – три окна. Одно выходит на север, два – на восток. Повезло мне с окнами: солнце бывает в моем доме лишь в первой половине дня, а самые жаркие, мучительные часы летних закатов я провожу в прохладе и тени.

Рассказываю всякую ерунду, будто бы эти записи предназначаются для кого-то другого, кроме меня, который и так всё это знает. Хотя, в принципе, почему нет? Может быть, кому-то грядущему будут интересны мысли из моего дневника, и опубликуют его, хотя, скорее всего, после мой смерти эти листы найдут прибежище на свалке, такую временную публикацию для всех желающих, пока не сгорят.