Честный враг – наполовину друг

– Предъявите лицензию.

Я вытащил из кармана пакет с документами. Предъявил лицензию.

– «Оса». Сильная штука. Предъявите оружие.

Я вытащил из подмышечной кобуры пистолет, протянул «краповому» рукояткой вперед. Тот сверил номер на оружии с номером в лицензии и вернул пистолет и документы.

– Нам необходимо обыскать машину. Попросите своего босса выйти перекурить.

Я открыл дверцу и передал Копченому просьбу «крапового». Давид выбирался из машины важно, с недовольством поглядывая и на «краповых», и на меня.

– Приступайте. Машина свободна.

– Багажник! – потребовал другой «краповый».

Я послушно открыл багажник. Может быть, даже слегка услужливо. Ментам и иже с ними такое поведение нравится. Они себя начинают чувствовать грозными. Но я-то играл, а они были серьезными. А в действительности я их в разном виде наблюдал. Воевать они, конечно, умеют. Но и убегать, и прятаться в испуге «краповые» тоже могут иной раз, даже больше, чем армейские служаки. Оно и понятно. Армейские – к примеру, те же самые «летучие мыши»[2 - «Летучая мышь» – неофициально прозвище спецназа ГРУ, поскольку на нарукавной эмблеме спецназа ГРУ изображена летучая мышь, обнимающая крыльями земной шар.], – обучены бою в полевых условиях, обучены и наступлению и отступлению. И делают и то, и другое организованно. У «краповых» функциональные обязанности другие, их другому учат, и потому в бою они – обычные парни, которые напугать своим грозным видом никого не могут. Посмотрел я на них за последние годы, посмотрел...

Машину осматривали тщательно. Вот это они умеют, этому их учили. Потом привели из милицейской будки собаку. Американского коккер-спаниеля, который, потрясывая кудрявыми, волокущимися по земле ушами, вынюхивал всю машину. Но собака найти ничего не могла. Это я знал. Собака ищет или наркотики, или взрывчатые вещества. Причем одна ищет одно, другая обычно ищет другое. Что ищет коккер, я не знал. Ни наркоты, ни взрывчатых веществ у нас с собой не было. Единственное, что меня слегка беспокоило, могли найти только люди. Но для этого требовалось снять запаску и отвинтить два болта. Тогда можно будет открыть небольшой тайник, в котором хранятся запасные документы на меня и на Копченого. По два комплекта. Но «краповые» туда не полезли...

Осмотр закончился.

– Можете следовать дальше, – здоровенный «краповый» опять козырнул и пошел в сторону. Остальные двинулись за ним.

Хорошие парни, умные – не стали меня злить. А то однажды обыскивали мою машину, повыбрасывали все из нее на дорогу, испачкали грязью, как мне показалось, намеренно и пожелали мне счастливого пути. Тогда меня остановили посреди дороги, и я не имел возможности спрятать оружие. К счастью, меня никто не обыскивал. Опять сработал травматический пистолет с лицензией. Но за машину стало обидно. Я вытащил пистолет, окликнул, чтобы обернулись, и расстрелял.

А эти оказались и аккуратными, и вежливыми. Пусть живут...

* * *

В поселок мы въехали без происшествий. Больше нас останавливать не пытались, даже на посту в Ставропольском крае, который стоял через два километра от чеченского поста.

На улице были люди. Из любопытства они смотрели на нашу машину. Я бы сам на такую красавицу смотрел бы, поэтому ничего удивительного во взглядах прохожих я не узрел. Когда никого рядом нет, я посылаю Копченого открывать ворота гаража. Для этого следует войти во двор, открыть в гараже боковую калитку и потом открыть ворота изнутри. Когда на улицах прохожие, я сам выхожу, уважительно говорю что-нибудь пассажиру и иду открывать. Как и положено водителю и охраннику. Нас здесь соседи так и разделяют – хозяин и охранник. И очень вежливо раскланиваются с Копченым. Со мной тоже здороваются, но не так. Я, впрочем, за это на народ не в обиде. Так дольше на свободе останусь.

Свою роль я продолжал играть даже во дворе, поскольку сплошной каменный забор, по нынешним временам, привычный для здешних дворов, мы так и не построили, а через штакетник, доставшийся нам в наследство от прежних хозяев, видно, что творится во дворе.

И только в доме мы стали самими собой.

Я сразу прошел в душ, а Копченый стал готовить обед. Здесь уже я стал хозяином.

* * *

Компьютер у меня был хороший, только вот с Интернетом возникали постоянные проблемы. Дом был телефонизирован через местную районную линию, но выделенной линии для Интернета в поселке не было. А работать через модем с примитивной сельской связью в двадцать первом веке мучительно и унизительно, и я через месяц мучений от этого отказался. Пока же я остановился сейчас выхожу в Интернет через GPRS-модуль трубки сотового телефона. Дороговато, не слишком быстро, но без нервотрепки.

Как обычно, после обеда я вышел в Сеть и проверил свою почту. Было только короткое письмо от сына. Электронным адресом Зураба для переписки со мной пользовалась и жена, потому что, отыскивая меня, могли выйти на старый номер ее электронной почты. И даже наверняка вышли, поскольку в розыске я прохожу через систему Интерпола, а Интерпол, как меня предупреждали, имеет доступ практически ко всем сетям. Только вот, чтобы суметь найти нужный адрес, требуется сделать невозможное. В принципе невозможное тоже сделать можно, но лет так за триста. Пусть триста лет ищут. Я не против...

Сын открыл новый номер только недавно, а заодно и мне у своего же английского провайдера, поскольку язык у меня затруднений не вызывал, и на англоязычном сайте я мог вполне свободно ориентироваться. Так что заподозрить, что Зураб осуществляет связь со мной, мне кажется, моим гонителям сложно. Вернее, подозревать-то они наверняка подозревают, но вот перехватить эту связь не могут, не хватает у них технических средств, чтобы провернуть такую акцию, – выйти на меня во Всемирной паутине. Сколько бы не ругали антиглобалисты блага цивилизации, а для таких людей, как я, Интернет – это действительно благо. Да, пожалуй, и для любого, скажем так, разведчика, работающего в чужой стране. Невозможно отследить связи. Особенно если работать через шифрующие программы, каких сейчас существует множество. Я, конечно, не разведчик, я просто гонимый судьбой и людьми. Больше людьми, чем судьбой, но для чего-то даны мне все испытания, значит, следует их перенести с честью. И я переношу.

Зураб у меня не очень уважает эпистолярный жанр. Ему уже девять лет, то есть, по кавказским меркам, он уже почти мужчина и достоин носить оружие. Пусть и облегченное, но письма его все еще по-детски просты и наивны. Простые вопросы и простейший рассказ о себе. Типа: у меня все хорошо, а как у тебя? Мальчику совсем не обязательно знать, как плохо у папы. И потому о своих делах я всегда отвечаю в стиле сына. Ответил и сейчас. И только после этого вышел на другую электронную почту. Там уже ждали сообщение, пришедшее еще два дня назад. Людоеда как раз два дня и не было дома, иначе он, возможно, и не вернулся бы сегодня, потому что этого письма он ждал, и в этом письме должны были содержаться данные, которые потребуют действия.

Чтобы прочитать новое письмо, пришлось включить программу-дешифратор на идентичном входном коде с программой-шифратором, через которую отправлялось письмо. Код шел в первых пяти знаках зашифрованного сообщения. Пока шла расшифровка, а этот процесс может растянуться минут на десять, я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, невольно снова вспомнил, что стало первопричиной всех моих бед...

* * *

– Мои отпечатки? – переспросил я, потому что утверждение поставило меня в дурацкое положение. Если бы меня назвали инопланетянином и заявили, что имеют на это такое доказательство, эффект, думаю, мог бы быть аналогичным.

Старший следователь по особо важным делам смотрел на меня торжествующе и чуть-чуть щурил глаза, чтобы показать свою природную хитрость.

– Именно так. Ваши отпечатки остались на ручках взорвавшейся сумки. И потому было бы естественным предположить, что сумку со взрывным устройством на московский вокзал принесли именно вы...

– Конечно, как это я забыл. В Лондоне по случаю купил на толкучке. Дай, думаю, отвезу в Москву. Не на своем же горбу, на самолете.

Мент в забрале опять продемонстрировал способности солиста-матерщинника. Но аплодисментов не дождался.

– Не ерничайте, Исрапил Хамзатович, – не поддержал мой тон Асхаб Гойсумович. – Это вам не поможет.

– У меня между самолетом из Лондона и поездом до Грозного оставалось четыре часа времени. При московских пробках – только-только добраться... Я даже зайти перекусить никуда не успел...

– Возможно, что вы говорите правду, – внезапно согласился Абдулкадыров. – Вы не успевали. И сумку вам привезли, и передали... Кто привез, кто передал?

Я с обреченным видом пожал плечами, и даже ответом его не удосужил. Настолько обвинение показалось мне абсурдным.

– Тем не менее ваши отпечатки пальцев имеются на ручках, они зарегистрированы в системе всероссийского розыска, и вам никак не удастся отвертеться. И грозит это вам, боюсь, пожизненным заключением. И не надейтесь, что в заключении проживете долго. Там никто больше трех-четырех лет не живет... Вы там сами будете себе смерти желать, это я вам обещаю... Каждый день, каждый час над вами будут издеваться вертухаи. Смерти будете желать, как спасения, но за вами будут следить пристально, и не позволят даже жизнь самоубийством покончить. Вот что такое пожизненное заключение. Но лучшего я вам обещать не могу.

Он говорил очень серьезно и убежденно. В такую речь трудно было не поверить.

– У вас прочные связи с западным миром, хотя сам вы человек восточный по своему менталитету. Вы лучше западных людей знаете, что такое смерть. Но это на Западе пожизненное заключение может длится очень долго. У нас такого не бывает. У нас человек быстро становится трупом, причем трупом живым, которому не позволяют умереть и продолжают его мучить... Страшное это дело, пожизненное заключение.

Он мог бы рассказывать эти страсти еще долго. Но я коротко и ясно сказал:

– Я не мог оставить отпечатки на той сумке. Не было у меня никакой сумки. Все мои дорожные вещи умещаются в небольшом саквояже, который я всегда беру с собой, когда куда-то еду. И не могло быть на сумке моих отпечатков.

– Могли, – с улыбкой сказал старший следователь по особо важным делам. – Не нужно быть таким добреньким. Зачем вы помогали старушке? Зачем вы поднимали ее сумку при выходе из подземного перехода?

Он подсказал, а я вспомнил. Пожилая женщина несла сразу три сумки. Одну поставила на плиточный пол перехода, вытерла пот с лица, перевела дыхание и обратилась ко мне:

– Мужчина, помогите с сумками подняться.

Я не мог отказать. Взял ту сумку, что она поставила, и понес. Женщина шла сзади с двумя оставшимися сумками. Но та самая сумка была нетяжелой, и взрывное устройство в нее могли подложить позже. Но эти подробности откуда известны Абдулкадырову? И, если он все знает, то какие же он предъявляет мне обвинения?

Я понял, что вопрос здесь не слишком простой, и я, кажется, основательно влип.

С меня сейчас что-то потребуют.

Что же именно?

2. КОМБАТ

Я порылся в памяти, вспоминая там номер нужного мне сотового телефона. Первые цифры вспомнились легко, но вот четыре последние путались. Память с возрастом стала подводить. Хотя о старости говорить еще рано, но провалы в памяти – первый из неприятных признаков старости. Надо взять себя в руки и вспомнить... Нет, никак.