Стальная улика

– Я готов, товарищ майор, – сказал лейтенант.

Значит, второй – тоже майор. Все майоры в этом районном отделе, что ли, такие крупные? Или здесь звания присваивают по росту и весу?

– Начнем, пожалуй, с врача… А то еще и этот, чего доброго, коньки отбросит…

Похоже, кто-то уже «отбросил». Интересно, как они выпутались? Или просто пытаются меня запугать? Второе больше похоже на правду. Из этого предположения и следует исходить. Слишком уж откровенно и громко про коньки было сказано.

– Не надейтесь, – сказал я. – У меня сердце крепкое. Много неприятностей уже довелось перенести. И даже пытки в плену у бандитов… Все вынес. А вам до их выдумок далеко. Шкуру с живого вы снимать не умеете, и фаланги-сольпуги в вашем климате не водятся.

На слове «бандитов» я сделал ударение, словно приравнивал бандитов к ментам, причем бандитов ставил выше на уровень. Но я в самом деле видел между ними мало разницы.

– Пригласи, Толик, врача… – потребовал майор-дознаватель у лейтенанта. – По моим данным, он в самом деле имел возможность расшатать свое здоровье. Надо бы проверить.

– Я быстро, товарищ майор, – ответил лейтенант.

Они разговаривали между собой так, словно меня не было в кабинете.

Лейтенант в самом деле вернулся быстро. Привел с собой молодого лохматого рыжеватого парня в белом и грязноватом медицинском халате, по внешнему виду студента медвуза. «Наверное, в самом деле студент, – подумал я, глядя на его цветные татуировки на обнаженных предплечьях под закатанными рукавами халата. Врач себе таких татуировок не позволит, иначе от него все пациенты разбегутся. Да и какой врач станет работать в ментовке… Только фельдшер или студент будут подрабатывать, а то и вообще ветеринар».

– Покажи руки, – по-хамски потребовал от меня студент в белом халате.

– Бога ради, – подчинился я, не желая сразу вступать в конфронтацию, и протянул ему свои руки.

На правую ладонь студент внимания не обратил, а левую кисть, разбитую после удара в челюсть противнику, он тщательно ощупал, даже пододвинул ближе к себе настольную лампу, хотя, на мой взгляд, хватало и света из окна, за которым стоял уличный фонарь и светил прямо в окно.

– Это старое повреждение, ему не менее трех дней, – категорично заявил студент, выпустив мою левую руку, которую он сдавливал пальцами, желая, похоже, заставить меня поморщиться. Но я не морщился, что студентику, кажется, не слишком нравилось.

– Так он что, получается, не бил Багомедова? У того же нос сворочен… – спросил лейтенант, видимо, не знающий о том, что рентгеновский снимок показал перелом челюсти. – Просто шел домой, увидел у подъезда лежащего без сознания человека и вспорол ему живот? Так, что ли? Но с какой стати он обратил на него внимание? Значит, они раньше встречались? И теперь решил воспользоваться ситуацией? – Лейтенант Морозов посмотрел на меня внимательным и подозрительным взглядом. – А не был ли Багомедов на заседании трибунала? А? – Последние его слова были явно обращены ко мне.

В ответ я только плечами пожал:

– Не знаю. В зале сидели человек десять. Может, среди них и был. Я вообще не знаю, кто такой Манап Багомедов.

– Память отшибло, – сказал дознаватель. – Но ничего, мы тебе ее сейчас освежим… Как у него с сердцем?

Студент вдел в уши наконечники трубок стетоскопа и приложил его к моей груди. Слушал он, судя по выражению его лица, не слишком внимательно и не долго.

– Нормальное у него сердце. Работает без перебоев.

– Ну, все. Ты свободен, можешь идти, – наигранным басом изрек майор. – А мы пока… Лейтенант, приступай… Наручники ему надеть не забудь…

– Сначала пусть подпишет бумаги, – возразил лейтенантик. И передвинул ко мне по столу стопку бумаг. – Знаешь, старлей, где писать – «С моих слов записано верно», автограф и расшифровку автографа.

То есть до начала допроса мне предлагали подписать протокол, а потом они могут туда вписать все, что душа ментовская пожелает.

Лейтенант вытащил из кармана портсигар, достал из него сигарету, закурил и пустил мне в лицо дым, после чего щелкнул меня портсигаром по затылку. А вот этого молоденькому лейтенантику с носом-«картошкой» делать не следовало. Я оглянулся через плечо, оценил его самодовольную улыбку человека, чувствующего себя хозяина положения, свернул левую ладонь лодочкой и резко ударил его между ног. Не забыл при этом сомкнуть пальцы и дернуть руку на себя. Лицо лейтенантика исказила гримаса боли, и он согнулся в три погибели. Майор мой короткий удар в полумраке кабинета не увидел. Тем более что находился за спиной лейтенанта. Он не мог понять, в чем дело. Подскочил тут же к малорослому лейтенантику и попытался его выпрямить.

– Что с тобой?

Вскочил со своего стула и я.

– Приступ, похоже… Эпилепсия, что ли… При ней лучше лежать.

– Этого только нам не хватало! – Майор уже не старался говорить басом, и эхо по кабинету не гуляло.

Я даже удивился, услышав его нормальный человеческий голос. И к тому же существенно обеспокоенный.

Не знаю, каким образом я оказался за спиной майора, но время терять не стал и резко ударил его двумя пальцами левой руки в горло, в район сонной артерии. Я знаю за собой такой грех: могу и кожу и горло двумя пальцами – средним и указательным – насквозь пробить. И, бывало, пробивал в боевой обстановке. Но тот удар означает быструю смерть. В данном же случае я не хотел убивать, хотя, думаю, многие подозреваемые и даже уже осужденные сказали бы мне громадное спасибо за такую услугу. Но я на всякий случай подставил под настольную лампу пальцы, чтобы лучше их видеть. Крови на пальцах не было. Значит, горло не пробил и не убил.

Майор рухнул мне под ноги, прямо поверх лейтенантика, истерично бьющего ногами по полу и извивающегося, словно раненая змея. Я еще добавил пинок в горло лейтенантику, спокойно снял с вешалки полицейскую шинель с майорскими погонами, надел ее на себя, памятуя, что на улице лежит талый снег, а бушлат с меня сняли для проведения экспертизы, и вышел в коридор. До угла, за которым сидел дежурный, было восемь-десять шагов. Застекленная дверь «аквариума» дежурного как раз в коридор и выходила. Увидев меня, он не должен был бы успеть выскочить до того, как я выйду на улицу. Шинель мне была явно великовата – на пару размеров больше в плечах и на два десятка сантиметров длиннее, чем следовало бы. Особое неудобство доставляли рукава, которые болтались. Но я все равно пошел в ней. И надо же было такому случиться, чтобы дверь «аквариума» открылась у меня перед носом, чуть задев длинный рукав шинели. Капитан, видимо, выпил слишком много чая и по этому поводу спешил в туалет. Но вышел он, на свое несчастье, спиной ко мне.

Не задерживаясь ни на секунду, я, не вытаскивая руки из длиннющих рукавов, захватил дежурного за затылок, дернул книзу его расслабленное тело и одновременно в полупрыжке ударил его коленом в челюсть. Попал наколенником, более жестким, чем собственно колено. Нокаут был быстрый и стопроцентный. Капитан, по моим расчетам, должен проваляться в таком состоянии еще минимум восемь-десять минут. Но сквозь стеклянную дверь «аквариума» я увидел и давешнего сутулого младшего сержанта, который смотрел на меня с испугом. Время от времени он переводил взгляд на стул дежурного, на спинке которого висел на широком ремне «тупорылый»[6] ментовский автомат, и на той же спинке стула висел полицейский бушлат с капитанскими погонами. Я бросил короткий взгляд на лежащего поперек коридора дежурного. Комплекции он был примерно моей, только в животе округлее. Значит, и бушлат его мне подойдет больше, чем шинель крупнокалиберного майора.

Я взял автомат и наставил его на младшего сержанта. Он скакануть к нему так и не решился, хотя стоял на пару шагов ближе меня и вполне смог бы успеть меня опередить. Но здесь уже должна была сказаться исключительно сила духа и способность к поступку.

– Не стреляйте… – сложив руки на груди, стал молить меня младший сержант. – Я только водитель дежурной машины.

– Ключи! – потребовал я. – Ключи от машины.

Он быстро нашел их в своем кармане и дрожащей рукой положил на стол дежурного, откуда я тут же переложил их в карман бушлата, который успел надеть на себя, сбросив шинель прямо на пол.

– Выходи, покажешь машину.

Он торопливо вышел из аквариума, чуть не запутался ногами в шинели, потом переступил через широко раскинутые руки капитана и направился к входной двери. Я пошел следом, толкая его в спину раструбом автомата. У двери снаружи стояли два «уазика» и «жигуленок». Младший сержант, к моему удивлению, остановился рядом с водительской дверцей «жигуленка», хотя я почему-то решил, что дежурной машиной будет «уазик».

– Вот машина… – сказал он, показывая на «жигуленок». – Вы разрешите мне свою куртку забрать?

Я нажал на брелоке кнопку сигнализации, которая негромко «мяукнула», мигнув фонарями автомобиля и светом фар.

– Забирай!

Полицейская форменная куртка с погонами младшего сержанта лежала на заднем сиденье. Младший сержант вытащил ее, хотел сразу залезть в карман, но я поднял автомат, и он замер. Я вместо него проверил карманы. Вытащил из них служебное удостоверение и сотовый телефон. Удостоверение я бросил парню, он поймал его на лету одной рукой и с непонятным мне трепетом прижал к груди, а мобильник я положил к себе в карман.

– Телефон не мой. Жены… – жалобно пропищал сутулый. – Утром вернуть хотел.

– А зачем взял? – спросил я сурово.

– Мне наш компьютерщик обещал программку-шпион на мобильник поставить, чтобы я все ее звонки мог прослушивать. Понимаете… Ей звонят, а я разговор могу слушать… И все про нее буду знать.

– Нет, не понимаю. Зачем это тебе?

– Ну, короче, когда я дежурю, она куда-то уходит. Созванивается и уходит на пару часов. Сыну говорит, что мусор выносить ходила… А мусоропровод-то в подъезде. Между этажами. Это две минуты, а не два часа.

– Подозреваешь, значит?

– Подозреваю.

– Тогда разведись. Зачем живешь с ней?

– Она – дочь нашего завгара. Так у меня хоть машина приличная, а разведусь, на развалившийся «уазик» посадят. Если не уволят по сокращению. У нас сокращение за сокращением идет.

– Значит, характер у тебя такой, что всю жизнь на тебе ездить будут. Ладно, бери мобильник, беги в райотдел, поднимай тревогу.

– А можно?

– Это ты у меня спрашиваешь? – Я легко, но со вкусом, если не сказать, что с удовольствием, приложился кулаком к его глазу. Парень присел и зажал лицо двумя руками. Думал, что я его снова ударю. Но из брови брызнула кровь. – Скажешь, пытался меня задержать. А я тебя «отоварил». Пару минут подожди, как кровь станет меньше бежать, сразу в комнату СОБРа… Они твои старания оценят! Глядишь, и медальку кинут… Как особо пострадавшему. Может, тебя дополнительно «разукрасить». Я могу… – серьезно предложил я еще одну бесплатную услугу.

– Хватит, – произнес младший сержант, продолжая держать руку у подбитого и сразу посиневшего глаза. Говорят, что если появилась кровь, то не будет синяка. Ерунда. Разбита была бровь, а синяк появился вокруг глаза.

Я сел за руль, завел машину и поехал. Куда – сам не понимал. Главное, подальше от райотдела. И сам не заметил, как оказался в старом районе города среди стандартных, похожих одна на другую пятиэтажек. Зачем я сюда приехал? Я же себе обещал, что больше сюда никогда не заявлюсь.

Но, может быть, обстоятельства заставили? Может быть, здесь единственное место, где меня никто не будет искать? А искать-то будут обязательно. Все силы приложат, чтобы найти. Надолго их сил, естественно, не хватит. Максимум на две недели. Но не буду же я две недели жить здесь. Я и сам такой срок выдержать не смогу. Может, лучше просто сдаться, и уж – будь что будет… Или уж проявить знаменитое терпение спецназовца, а потом, недели через две, мотануть куда-нибудь подальше, на тот же Северный Кавказ, где я смогу найти себе дело, где меня и примут, и спрячут, и никогда не выдадут… А здесь, выдадут ли здесь? Нет, здесь меня тоже не выдадут. Здесь, в этом городе, у меня есть любимая жена, любимая дочь, здесь есть настоящие друзья, с которыми я много раз ходил в бой, а со старшим лейтенантом Сергеевым даже в плену побывал. Он-то и они не выдадут. Но вот в этом районе, куда я приехал, выдаст ли меня Тамара? Тоже, думаю, нет. Она мне поверит. Я ведь в самом деле не убивал. Я это знаю лучше других. Тогда почему же я сбежал? Испугался пыток? Нет. Меня бандиты, настоящие бандиты, пытали, когда я попал к ним в плен в Сирии. Испугался унижений? Может быть, я просто постарался их избежать. Но не могу же я прятаться вечно… Мне нужно найти настоящего убийцу. Возможно ли это сделать? А почему бы и нет! Ведь даже менты, случается, убийц находят. Вся сложность состоит в том, что меня самого будут искать одновременно с тем, как я начну свой поиск. И тогда могут найти. Элементарно столкнемся лбами. Как же поступить? Ведь нельзя же всю оставшуюся жизнь прятаться. Да и нереально это при моем-то характере.

Моя машина стояла во дворе с выключенными фарами и габаритными огнями, но я увидел, как по улице проехала, посверкивая «мигалкой», другая полицейская машина. Похоже было, что меня уже искали. Может быть, даже не меня, а машину. Менты наверняка думают, что я уехал в какой-то отдаленный район города, там бросил машину, а дальше отправился пешком или на такси, а лучше всего на «частнике», который случайно подвернулся. Тогда и искать «частника» бесполезно. Никто добровольно не явится в полицию и не объявит, что он занимается «извозом» и готов все налоги за целый год, а если потребуется, то и за три года заплатить, и все только из желания помочь полиции. Такая вот любовь к этим людям! И тем более никто не подумает, что я сам нахожусь неподалеку от брошенной полицейской машины. Куда я мог в такое позднее время отправиться? Прежде всего домой, и они будут караулить беглого старшего лейтенанта у моего дома. Там, где остались Лариса с Люсей. Но я дома, разумеется, не появлюсь.

Оставив машину открытой, с ключами в замке зажигания, я пешком направился к подъезду Тамары. Подошел к двери в подъезд, к которой подходил прежде много раз, Но уже четыре месяца как я здесь не появлялся. Был я здесь за месяц до злополучной командировки в Дагестан, и тогда я являлся капитаном спецназа военной разведки. О том, что я вернусь и приду к Тамаре старшим лейтенантом, она не догадывалась. Лариса о существовании Тамары знала, хотя и не знала, где та живет, а когда я вернулся с повинно опущенной головой, она только сказала:

– Ну что же, раз ты ко мне вернулся, значит, я все же лучше, чем она. Так тому и быть. Раздевайся и садись ужинать.

Правда, время от времени Тамару мне припоминала и даже иногда расспрашивать начинала. Но в целом было терпимо и не походило на пытку…

Я поднялся на пятый, последний, этаж и остановился перед дверью, положив руку на лестницу, ведущую на крышу. Подумал, как буду себя вести, и только после этого трижды, как обычно звонил, нажал кнопку звонка. Долго не открывали, что, в общем-то, было понятно – на улице уже ночь, и я вынужден был позвонить во второй раз. Снова трижды. Наконец, послышался знакомый звук – шлепали тапочки. Дверь открылась настежь без лишних вопросов.

Лампочка в подъезде тусклая, а в квартире темно. Я хорошо видел Тамару, стоящую в своем привычном синем стареньком коротком халате, но она меня после темноты квартиры не видела и потому жмурилась, пытаясь рассмотреть. Наконец «продрала» глаза и увидела. И сразу шагнула за порог – в подъезд и притворила за собой дверь, из чего я сделал логичный вывод, что она в квартире не одна. О чем я сразу и спросил:

– Ты не одна?

Я был обеспокоен собственной безопасностью, но она поняла мой вопрос по-своему:

– А ты думал, что я буду четыре месяца ждать и страдать из-за тебя? И навсегда останусь одна? Ошибаешься. Не настолько я плоха, чтобы одной оставаться. И не настолько ты хорош, чтобы тебя так долго ждать.

– Я не о том… Мне просто податься больше некуда. Спрятаться надо…

– Ты ушел из дома? – В ее словах проскользнула нотка торжества и надежды. Не то чтобы она обрадовалась моему появлению, тем не менее нотки удовлетворения в ее голосе прозвучали отчетливо.

– Нет. Просто сбежал из полиции. Трех ментов уложил и сбежал. Меня пытаются обвинить в убийстве, которого я не совершал…

Я знал, что говорил. Тамара могла мне не поверить, скажи я, что ушел из дома, или еще какую-то похожую причину назови – их я, бывало, множество придумывал без проблем, и она всегда верила, но, насколько я ее знал, попавшему в такую большую беду человеку она всегда была готова помочь, даже рискуя собой и своим благополучием, в том числе и своей свободой.