Последний день Славена. Том второй

– Ни разу. У неё был ещё один сундук с её нарядами. Он остался в моём доме. На память… Как и золотой «зуб змеи». Она потеряла этот «зуб» на пороге комнаты.

Князь воевода вытащил из-за пояса и показал маленький кривой кинжал. Скорее игрушка, чем оружие, поскольку золотым лезвием трудно кого-то убить.

– Позволь, княже, посмотреть мне? – попросил Ставр. – А чуть позже я хотел бы посмотреть оставшиеся вещи твоей рабыни…

Дражко ответить не успел, потому что открылась дверь, и глашатный Сташко, с вечера уже пребывающий в охотничьем доме, стукнул посохом в пол:

– Гости ждут гостеприимного хозяина, княже. Все расселись, кроме вас.

– И ещё у меня вопрос к тебе, – Годослав повернулся к Ставру. – Откуда заговорщики знали, что Дражко будет утром давать смотр войскам?

– Это я уже старался выяснить, – ответил волхв. – Но ухватиться, кажется, не за что. Однако осведомитель у них информированный. Он может входить только в твоё ближайшее окружение. Или быть одним из слуг, посвящённых во многие дела.

– Ищи, – собравшиеся на лбу князя морщины говорили о серьёзности приказа…

Глава пятая

Жалтонес Рунальд стоял на крыльце, держась двумя руками за длиннющую бороду, словно опирался на неё, как на посох. И смотрел на пленника тяжёлым немигающим взглядом из-под сведённых на переносице лохматых и растущих кустами бровей.

– Мне, говорю, его отдайте. Он мне нужен, – голос лива был суров и полон решимости. Он словно не сомневался в своём праве распоряжаться здесь, возле своей избушки, словно был воеводой и все эти вои входили в его дружину.

Однако никто не поторопился удовлетворить требования «пня с бородой». Более того, вои откровенно желали возразить.

– За этим человеком погоня по всем медвежьим углам княжества разослана. Его княжеский кат в нетерпении дожидается, чтобы поговорить, – покачав в сомнении головой, сказал сотник Заруба. Но что-то почувствовал во взгляде жалтонеса, и добавил уже мягче. – Если и дадим, учти, исключительно на время. Смотри только, не умори его своими змеями. Ему есть, что князю Бравлину сказать, и князь нас не поймёт, если мы тебе жизнь пленника подарим.

– Если говорить не захочет, своё он и здесь получит, – жалтонес обернулся на скрип, и прикрыл за собой дверь так, словно кто-то мог из-за неё не вовремя показаться. – Не родился ещё тот человек, что на вопросы Парима не ответит.

– Кто такой Парим? – не понимая, спросил Заруба.

Вместо ответа жалтонес по-змеиному зашипел, и часто зацокал языком, изображая неведомую змею. Однако все поняли, кого лив имеет в виду.

– Что с княжичем? – по-своему отреагировал на это Бобрыня.

Жалтонес не ответил, по-прежнему глядя на пленника.

– Выживет хоть, скажи, – даже рядом с крыльцом, на земле стоя, тогда как сам хозяин избушки с крыльца не спустился, Телепень всё равно был выше его ростом.

– А вот он нам и скажет, – ни при одном слове не меняя по-змеиному ледяную и скрипуче вибрирующую интонацию голоса, Рунальд кивнул на пленного стрелецкого десятника. – Он лучше других знает, что его стрелы несли. А мои змеи пока не понимают, что это за яд такой. Ведите его ко мне. Только осторожнее, на моих друзей в темноте не наступите. Они иногда волнуются. Но вы не бойтесь, не тронут, если не наступите.

Он несколько раз сердито хихикнул, словно ёжик фыркнул, повернулся, и ушёл за дверь первым. Недолго посомневавшись после такого жуткого предупреждения жалтонеса, Бобрыня с Зарубой подхватили Парвана под локти, на ноги поставили, встряхнули основательно, и подтянули к крыльцу. Остальные дружинники, вникая в слова «пня с бородой», не спешили им помочь. Только Телепень, который, как все говорили, сообразительностью не отличался, подтолкнул стрельца тупым концом копья в спину. Не так, чтобы слишком сильно, но Парван чуть не упал от такого посыла, несмотря на поддержку с двух сторон, но, опасаясь повторного, более весомого посыла, сам начал неразгибающиеся ноги передвигать. А Телепень следом двинулся, тем же копьём поигрывая, словно спине угрожая.

– Ты-то куда? – с усмешкой спросил его дружинник Ждан. – Там же змеи ползают.

Телепень оглянулся вопросительно, будто не понимая, о чём речь. Ждан объяснил:

– В избушке, говорю, змеи…

Только теперь несообразительный дружинник догадался, рост позволил ему через плечо низкорослого Зарубы посмотреть на дверь, и повернуть назад уже с первой ступени крыльца.

– А княжич? – шепотом, словно боясь, что змеи его услышат, спросил Телепень того же Ждана. – С ним что?

– Княжич с жалтонесом.

– И что ж? Нечто змеи жалтонеса слушаются?

Ждан к Телепеню давно привык, и хорошо знал, что тому надо всё объяснять в подробностях. До высоко расположенной головы не скоро доходит то, что говорят снизу.

– Не понимаешь? Это же не кто-то, это – жалтонес, заклинатель змей. Все гады его слушаются, как своего князя. Он – змеиный князь…

– Князь змей… – понял, наконец, Телепень, и согласно закивал головой.

И, оценив теперь ситуацию, дружинник откровенно опасливо глянул на дверь, которая только что закрылась словно бы сама по себе, потому что рядом с ней никого не было – Рунальд ушёл первым, сотники Бобрыня с Зарубой в четыре руки держали испуганного стрелецкого десятника, не давая тому вырваться. Княжич Гостомысл, который находился внутри, был не в таком состоянии, чтобы дверь закрывать, да и не княжеское это дело. А больше в избушке не было никого, это знали все. И потому все остальные дружинники, глядя на закрывающуюся дверь, замолчали, и даже отступили от избушки на шаг. Дружинники не боялись вражеских стрел и мечей, они не боялись своих волхвов, потому что не ждали от них непонятных неприятностей. Волхвы обычно вообще избегали оглашения своих дел, если только не видели в этом какой-то необходимости. Но жалтонес – волхв чужой, и, не понимая его помыслов и действий, опасаться его следует. По крайне мере, не стоит безоглядно ему доверять…

* * *

Меж тем, сотники смело и даже с каким-то любопытным отчаянием ступили в полумрак избушки, всё освещение которой состояло из отблесков пламени, горящего в печи, да лучины, закреплённой в стене рядом с единственным тёмным окном. Надо отдать им должное, они, как воины, никогда не пугались смерти в бою, но иметь дело с ядовитыми змеями не хотелось ни тому, ни другому. Тем не менее, они пошли, переборов естественное состояние опасения. Пошли, толкаемые один любопытством, второй – опасениями за жизнь княжича. Однако идти так же стремительно, как это сделал сам жалтонес, и они не решались. В первую очередь, потому, что сразу услышали наводящее ужас змеиное шипение из всех углов, и даже из-за закрывшейся самостоятельно двери, и не знали так же хорошо, как «пень с бородой», где змеи располагаются. При этом, хорошо понимая, что змеям полагается зимой спать, прекрасно помнили, что разбуженная змея всегда представляет тройную опасность из-за естественного скверного настроения. Человека разбудишь не вовремя, и то он пребывает не в лучшем состоянии духа, и на весь мир злится без видимой причины. А что же о змеях говорить! Кроме того, пленник, напуганный и этим шипением, и своим положением, и непонятной речью Рунальда, сопротивлялся, и идти не желал, и, как только обнаружил, что долговязого Телепеня нет за спиной, постоянно пытался присесть. В итоге получалось, что два сотника почти тащили его, а десятник ноги поджимал, еще и потому, что боясь укусов аспидов, что для любого человека естественно.

И, при всей сложности положения, Бобрыня всё же сразу посмотрел на печку, где заметил лежащего и по грудь укрытого множеством мехов княжича Гостомысла. Княжич спал, тяжело, с хрипом дыша во сне, как дышит больной человек. Но, главное, он дышал, а пока человек дышит, его сердце бьётся, и, значит, есть надежда на исцеление. Это сотника несколько успокоило и придало ему сил и решительности.

Жалтонес внезапно заговорил на непонятном обоим сотникам языке. Скорее не заговорил, а зашипел с каким-то странным потрескиванием или, скорее, прицокиванием. Всего несколько фраз, которые заставили и Бобрыню и Зарубу одновременно вздрогнуть, почувствовав холодок, пробежавший по коже. А уж десятник вообще затрепетал в их руках, как бабочка.

– Бросьте его туда… – прерывая непонятную речь, «пень с бородой», или «князь змей», как назвал его Телепень, сказал по человечески, и показал властным, почти королевским жестом на угол, заваленный кучей прелой соломы.

Сотники с удовольствием согласились избавиться от ноши, и толкнули Парвана в этот угол. Но едва Парван устроился в углу, прижавшись к холодным стенам спиной и руками, как испустил жуткий тонкий крик. Закричать ему, признаться, было от чего, сотники поняли это сразу. Даже неверный и слабый мерцающий свет, идущий от печи, позволил им увидеть, как из соломы выползают и обвивают стрелецкого десятника три большие змеи. Это были не привычные взгляду гадюки славянских лесов, пусть и ядовитые, но укусы которых не смертельны, и с которыми славяне обучены бороться и лечиться от их укусов. Это были какие-то крупные неведомые змеи, и широкими плоскими головами на жёлтом упругом туловище. И плоские головы эти, поднявшись до уровня лица жертвы, дополнительно раздулись в ширину, став ещё более плоскими, и замерли перед пленником. Замерла и жертва, не имея воли и сил к сопротивлению.

Почувствовав за спиной какое-то движение, Бобрыня резко обернулся, и увидел, что жалтонес вообще на Парвана не смотрит, и даже отошёл на два шага к печи, чтобы заглянуть в лицо Гостомыслу. Но для этого ему потребовалось даже на лавку встать. И этот взгляд заставил Рунальда сомнительно и сердито мотнуть бородой, как другой бы махнул рукой.

– Что скажешь? – сурово спросил Бобрыня, помня, как в первый раз жалтонес на вопрос о здоровье княжича ничего не ответил, и сейчас твёрдо намереваясь ответа добиться. Должно быть, лив по тону вопроса понял, что ответить ему следует.

– Мои змеи не узнали яд. Даже сам Парим, самый умный и мудрый из них, знающий почти всё, не узнал, – сказал Рунальд. – Как я могу лечить, если не знаю, от чего лечить. Если только этот стрелец скажет.

Так Рунальд и на вопрос сотника ответил, и попутно объяснил своё желание познакомиться с Парваном поближе.

Парван между тем замер, как окаменел, подняв перед собой руки, защищая лицо, но не смея шевелить ими. И три змеи, поднявшись в боевые позы, смотрели пленнику прямо в лицо, и легонько раскачивались из стороны в сторону, словно готовились к стремительному и смертельному поражающему броску.

Сдвинув брови, Бобрыня шагнул к десятнику, впрочем, не настолько близко, чтобы змеи, одна из которых слегка повернула голову в сторону сотника, могли достать и его.

– Слышал, подлый убийца, что спрашивает Рунальд? – голос прозвучал так, словно Бобрыня готов был после слов выхватить меч, и не дать змеям позабавиться с человеком.

– Слы-ы-ышал… – даже едва различимый дрожащий шёпот никак не сочетался с немигающим и неподвижным взглядом Парвана, который был устремлён на ближайшую к его лицу змею, тоже слегка подрагивающую головой, нервно, с угрозой.

И вторая змея смотрела на десятника точно так же. И третья змея тоже.

– Говори…

– Подожди, – остановил допрос жалтонес. – Сначала мои змеи объяснят ему, как надо говорить, потом Парим скажет мне. Подожди немного, не мешай. Время подойдёт, я сам спрошу.

Со стороны посмотреть, змеи и стрелецкий десятник в самом деле «молча разговаривали». Они смотрели друг на друга, и Парван иногда согласно кивал, хотя и не произносил слов. Но «беседа», похоже, протекала всерьёз. Сотники замерли точно так же, как десятник, не решаясь помешать этому неслышному им разговору.