Тишина камней

– Мое преимущество, Пото, – чуть слышно выговорил он, – обращается в мое проклятие. Смотри.

Коган нагнулся к полу и резко задрал штанину на одной, а потом и на другой ноге. Кожа в районе икр была цветом грозового неба, и от этой тучи во все стороны растекались синие вены, ускользая в ботинки.

Пото нахмурился, разглядывая набухшие и пульсирующие русла чужеродной болезни.

– Когда Жнец рядом, боли почти нет, и синева не расходится. Но стоит отойти на пару шагов, как ноги отнимаются, их словно выжимают, выкручивают, а кости хрустят и норовят мясо выдрать кусками. – Коган объяснял рассеянно, похлопывая по ножнам и вложив шар в гнездо рукояти. Видно было, что его волновало то, как отреагирует верный убийца, поэтому слова подбирал осторожно, продумывая наперед. –  Это началось недавно. Верно, вальзива работает не так, как мы думаем.

Впереди Тишина. За ней Глупость. Каргхары прячут оружие и занимаются мирными делами, превращаются в обычных людей, отцов, мужей, братьев… А я не могу. Мне это всегда претило, а уж теперь… Теперь ты знаешь, зачем мне нужна работа сборщика налогов в Ноксоло. Я не  расстанусь со Жнецом. Не могу. И ты проследишь, чтобы так оно и было, когда я сплю: чтобы ни одна сука ко мне не приблизилась и на двадцать шагов.

Коган снова улегся, положив меч рядом. Он некоторое время смотрел в потолок, будто считал количество сучков в досках, но ерзать не переставал.

– Знаешь, а ведь я сомневался, принимать ли твою службу. Когда спас тебе жизнь и узнал, что теперь ты обязан оберегать мою, меня предостерегали. Говорили: безмолвные – пленники мистических учений, связанные клятвами и обладающие поистине нечеловеческими способностями. А из-за осколков шутеры, вживленных еще во младенчестве, ожидать от вас безусловной верности никто не решался.

Эклиотики заполучили шутеру, оранжевый карг, влияющий на разум, раскололи его на сотню частей, выкупили или выкрали сотню младенцев и каждому вскрыли черепушку, вставили в мозг часть камня и зашили. Рассказывают, что выжили одиннадцать. Но к дальнейшим экспериментам фанатики потеряли интерес – Шенкарок не возрождался в детях, и тогда они отдали их мастеру вайши, в секту наемных убийц, чтобы те, когда понадобится, выполняли для них заказы. Такова твоя история, Пото, которую знают все, но большая ее часть скрыта от людского любопытства. Вас нанимают за огромные деньги изнеженные толстосумы, наместники Владетеля. Это даже модно: не марать руки самому, не обращаться к невеждам-охотникам, а нанять профессионального убийцу. Но даже их смущает одна из клятв: если жертва не умирает сразу, то вы обязаны выполнить последнюю просьбу прежде, чем добить, кроме просьбы убить заказчика. Это правда?

Пото коротко кивнул.

– Это случалось с тобой?

Пото обиженно фыркнул.

– И все же странные вы… Клятвы, узелки, то, как убиваете… Как вы это делаете?

Безмолвный сложил руки на стол.

– Поэтому и я сомневался. Но теперь не жалею. Слишком много крови на руках. Слишком много врагов жаждут моей смерти.  И только ты стоишь между нами.

Когда со мной началось вот это, – он кивнул на ноги, – я начал чувствовать груз и усталость. Сущие стягивают нити вокруг моей шеи. Снятся кошмары. Закрадываются чумные мысли.

Что я сделаю с Рийя Нон, когда поймаю? Ведь он мой последний живой родственник. Зачем мне убивать его? Та шлюшка Немервы, провидица с побережья не могла же обмануть? Может просто забрать пийр и отпустить?  Пару льяд назад я бы прирезал каждого, кто бы осмелился предположить, что у меня возникнут подобные мысли. А что сейчас?

Это все он. – Коган повернулся на бок, к стене. Он жалобно бормотал, слова вываливались как недожеванные куски хлеба: – Проклятый мелин. Какая разница, как я его добыл? Все эти суеверия охотников, что добытый нечестно мелин раскалывается пополам и одна из половин рассыпается в прах. Ничего такого ведь не произошло…

Он почесал ногой ногу, прошипел что-то непонятное, зевнул:

– Ладно, я спать.

И захрапел.

Пото как раз закончил с ремнями – они выстроились ровными полосами, устлав поверхность стола. С оставшейся с краю незанятой части безмолвный взял что-то, но в руке, полусжатой в кулак, было пусто, большой палец чуть не доставал указательного. Он дернул рукой, резко выбросив ее вперед. Раздался глухой звук воткнутого в древесину металла, и тонкий кинжал, слегка светящийся зеленым, задрожал в стене напротив.

Пото подошел, вытащил нож, и тот снова исчез в его руках. Убийца уже давно выяснил, что гвиртовые предметы, например защитные пластины,  обретали невидимость на теле безмолвного. Он объяснял это явление взаимодействием с осколком шутеры в его голове. А как иначе?

Обучившись искусству забирать жизни, приняв тридцать три обета, первый из которых обет молчания, Пото привык полагаться лишь на себя.

Иногда, оставаясь в одиночестве, что было крайне редко последнее время, он пытался выжать из себя хотя бы слово, но получалось лишь мычание, и начинало сильно колоть где-то глубоко внутри, между выбритых висков. В отличие от десяти других братьев и сестер, он и на самом деле не мог выговорить ни слова. То ли оттого, что и не очень-то хотелось, то ли по какой другой причине.. Первая клятва ему давалась легче остальных. Впрочем, как и большинство.

Но, когда Коган метался в холодном поту, бредя во сне, а Пото приближался и брал командира за руку, гладил по волосам, то ловил себя на мысли, что ему хотелось бы заботиться о ком-то. Быть кому-то преданным не по призванию, а по личному предпочтению. Это шло вразрез с клятвам, нарушало обеты вайши.

И Коган не был тем человеком, к которому тянулась душа убийцы. Коган был слаб и жалок изначально. И только беспричинными убийствами и насилием он удерживал призрачный образ жестокого и уверенного лидера.

Но мы не выбираем свои роли. Это делают за нас приспешники Немервы. Так учил мастер вайши, так оно и свершалось.

Коган вздрогнул всем телом, мучительно застонал и успокоился, только когда Пото сжал его плечо. Что за призраки накидывали на беспощадного охотника тонкие нити сущих, да так, что тот извивался от боли?

Может быть, не обошлось без той пророчицы с побережья Ди-Дора, выдавшей после пыток местоположение пийра чужеземки, оказавшейся матерью Ри? Коган тогда поворчал, мол, тесновато на Тэи, и посетовал на то, что придется все же свидеться ему с братцем. Он сохранил ей жизнь, как и обещал, но на прощание выколол глаза и отрезал язык. Видимо, тоже подозревал, что старуха что-то скрыла. Но Пото знал это наверняка.

Рийя Нон. Шаг 3. Гиз-Годолл

Россыпи искр в небе – это давние попытки Шенкарока посеять жизнь и в других мирах, не только на Тэи. Семена видны лишь в темное время, потому что теперь они дети Льяд, ночной наместницы Отэранги, – бесчисленное множество мертворожденных детей.

При совершении ковари, обряда венчания, влюбленным рассказывают, что на небесном поле, возможно, остались и живые. И от искреннего старания пары ради друг друга и во имя сущих во многом зависит вероятность подобного чуда.

Люди влияют на то, возникнет ли жизнь в других мирах, отличных от Тэи! В это верят лишь  полоумные влюбленные да лишенные ума совсем. Те, что собирают карги в Глупость.

Майя верила. И если она иногда и казалась  дурочкой, то весьма привлекательной. Она верила всем сказкам странствующих вестников и торговцев, которые изредка заглядывали в Энфис. Особенно одному из них – тому, что обменивал у ее мамы нити из Новых земель на сытый ужин и ночлег.

Именно Майя впервые поведала Ри о Гиз-Годолле.

История из последних, чей след еще не остыл.

Одно время повелось у странствующих артистов гастролировать с покалеченными животными. Это были дикие и весьма опасные твари, наводящие ужас на и без того запуганных в Охоту людей: острозубые волки, мечтающие перегрызть глотку любому зазевавшемуся путнику; лисы, умеющие ждать часами подходящего момента для нападения на жертву; жестокие кабаны, не останавливающиеся ни перед чем на пути к обреченному, – и все они были специально изуродованы и посажены на тяжеленные цепи, чтобы люди, приходящие поглазеть на представления, могли чувствовать свое превосходство, смеясь и тыкая пальцем в сторону зверей. Тут маленькие, трусливые людишки превращались на время в уверенных в себе людей, обретали “человечность”.

Частенько странствующие артисты обращались к городским лекарям, чтобы те ампутировали те или иные конечности и заменили их на металлические протезы. Такие цирки собирали толпу.

Животные, придя в себя после мучительных операций, неуклюже передвигались, бряцая новыми частями тела. Медвежонок старательно вылизывал место соединения безобразного когтистого протеза с лапой. Лисица боялась показаться из своей конуры, а когда ее выгоняли, то забивалась в угол. Остроконечные металлические уши из спиц и пластин больше никогда не прижмутся от страха или злости, а пушистый хвост превратился в ржавый хлыст. У дикого пса, некогда наводившего ужас на людей и одним только рыком способного обратить хваленый задор смельчаков в бабский визг, был жалкий вид брошенной, исхудавший собаки. Даже несмотря на высовывающиеся из пасти искусственные клыки устрашающего вида.

В глубинках люди охотно отдавали медяки, чтобы просто поглазеть и поржать над бедными животными. В городах же странствующие артисты закатывали настоящие представления, а за дополнительную плату в пять серебряных любой желающий мог пощекотать себе нервы: войти в клетку к зверю и выпустить немного затаенного страха в виде жестокости. Попинать. Поиздеваться. За договорную плату можно было даже убить гаденыша.

Но дикий, пусть даже слабый и запуганный зверь, не такой терпеливый, как прирученный. Однажды пьяный охотник, пообещав гвирт владельцу цирка уродов, вошел в обустроенный на месте представления вольер с одной целью: забрать жизнь у черной волчицы, в пустующей глазнице которой, на сложном креплении из коротких спиц держался никчемный осколок мутно поблескивающей хлазы.

Волчица была облезлой, полудохлой, еле держалась на ногах, но, когда заметила, что охотник самонадеянно оставил вход не запертым, вкус бывалой свободы вернул толику сил, вдохнул надежду. С горечью злобы.

В полном отчаянии, не дожидаясь, когда каргхар достанет меч из ножен, она бросилась на него и вгрызлась в горло.

Зрители завопили и стали в панике разбегаться, а сами артисты не знали, что предпринять. Охотника уже не спасти, а войти и прибить обезумевшего зверя никто не осмелился. Они спрятались и просто смотрели, как волчица расправилась с легкой одеждой и уже отрывала куски мяса от обмягшего, кровоточащего человека. Она разбрасывала их по вольеру, делясь с начинающими выползать из своих клеток изуродованными животными, какие-то сглатывала без разбора.

А потом они все сбежали.

Считается, что именно тогда она впервые проглотила гвирт, который убитый охотник держал при себе.

На зверей устроили облаву, но те ушли в глубь Диких земель и обрели свой дом в лесу, который впоследствии назвали Лесом стальных волков или Гиз-Годолл. И вот почему.

Волчица, вкусившая с плотью врага силу карга, быстро восстановилась, обрела прочную, как сталь, шкуру и мощь десятерых волков.

Дальнейшие ее похождения настолько обросли легендами и слухами, что в некоторые поверить не просто трудно, но и невозможно.

Ее называли Неуловимой. Беспощадной. Бессмертной. Сучкой Думрока. Или же вообще предпочитали не называть вслух.