Сборник рассказов. Жил-был я

Как уж он уламывал на это директора филармонии и что с этого получал сам – одному богу известно.

Город будоражила культурная революция, Синявскому в знак благодарности выделили квартиру. В знак своей благодарности часть денег он оставлял себе.

Лола не работала. Взрослела. Она больше не носила мужские ботинки. Деньги были. Зал филармонии был переполнен. Билеты продавали по блату. В том числе обэхээсным ( был такой грозный отдел в милиции). Которые и пришли как – то не в зал, а прямо в кабинет директора. Директора посадили. А Синявского нет. А кто такой Синявский? Скромный аккомпаниатор. Ни одной его подписи на документах нет. Да и не имел он права подписывать что -то. Из филармонии предпочел уйти. Да и размах для него был не тот.

Между тем, Лола исправно рожала девочек, и поскольку их было уже две, Лола ничем не занималась кроме домашнего хозяйства.

Но случай перевернул не только ее до сих пор весьма обыкновенную судьбу, но и судьбу всей семьи.

Как–то мартовским вечером, возвращаясь, домой, Синявский увидел необыкновенную для себя картину. Уже горели тусклые желтые фонари, светились окна дома. На заснеженном еще газоне на складном стульчике сидела Лола с мольбертом в руках, макала кисть в коробку с гуашью и увлеченно рисовала. Впереди на асфальте в растаявшей луже играли дети.

– Лол, подходя ближе, – спросил Валера, – а ты что тут делаешь?

– Привет! – не оборачиваясь, ответила Лола, – с детьми гуляю.

– То – то , я смотрю, чьи-то дети в луже сидят, Пригляделся – наши! – насмешливо ответил Валера.

– Девочки, а ну-ка быстро вышли из лужи! – крикнула послушно Лола, впрочем, уже складывая краски.

Синявский присмотрелся к картинке. На приколотом там листе ватмана, было что–то совсем не похожее на окружающий пейзаж, но почему-то от этой практически мазни, удивительно веяло мартовской оттепелью. Пахло оттепелью и наступающей весной, вообщем, возникало какое – то настроение, для чего собственно, и пишутся картины.

Синявский удивился и задумался. Потом, как человек, близкий к искусству и уже совсем близкий к бизнесу, решил, что из этого можно делать деньги, одновременно доставляя Лоле удовольствие.

Он стал знакомить ее с местными художниками, продвигая ее вещи на выставки. А потом сделал главное – вывез ее в Швейцарию, и практически на свои деньги организовал там маленькую выставку современных русских художников.

Самодеятельность. Именно этим она могла привлечь внимание за границей. Ну, типа самиздата – выставки академической советской живописи уже всем приелись.

Дело в том, что к тому времени – а, это уже были новые годы перестройки, – масштаб Валеры Синявского наконец–то развернулся в полную силу.

Заграница радовалась падению в этой огромной стране железных оков и всячески старалась помогать.

Валера тут же придумал схему, поставлять в страну –ну, не во всю, конечно – основным партнером была Москва – списанное в заграничных клиниках медицинское оборудование…

Поставщиком выбрал Швейцарию. Для Швейцарцев это была благотворительная акция, для российских помощью, для Синявского – бизнес. Почти легальный. Благотворительные фонды, деловые встречи, неделовые встречи, – словом Синявский в Цюрихе вскоре стал своим человеком.

Вывез туда дочерей, устроил в колледж, потом в институт.

Лола тоже почти безвыездно – насколько позволяла мультивиза – жила в Швейцарии.

Синявский жил в России. Теперь уже в Москве. Денег не то, что хватало – их было много.

***

Позвонила Лола.

– Валер, я приеду в Москву …

– Давно пора.

– Валер, – после некоторой паузы сообщила Лола, – я не к тебе еду.

Синявский напрягся.

– Мы с Пьером, – продолжила Лола, – открываем в Москве картинную галерею. Пьер уже снял помещение и квартиру для нас …

Пьер был французский галерист. Он был один из первых, с которым Лолу познакомил Синявский.

– Мы разводимся? – на всякий случай спросил Валера.

– Ну, это как хочешь. Я считаю необязательно иметь штамп в паспорте. Мы же с Пьером тоже не оформляем отношения …

***

С тех пор Синявский стал жить один. Не то, чтобы это было для него ударом – они с Лолой давно уже жили свободной жизнью. Но как–то в сознании всегда было – и дети и они с Лолой – одна семья, просто так, как–то странно жить.

… И вот теперь Синявский жил один. Он как–то сразу потерял интерес к делам, которыми занимался, к бизнесу, да и вообще к тому, что нужно постоянно куда – то бежать, с кем–то контактировать, вообщем, ко всему, к чему стремился с тех самых пор, когда они с Лолой ходили по друзьям с матрасом под мышкой.

***

Прошло еще два года. Девочки в Цюрихе вышли замуж. Синявский с Лолой, Пьером ездили к ним на свадьбу. Да и вообще, втроем они постоянно встречались – на открытии вернисажей, просто так в кафе…

… Лола позвонила ночью.

– Валера! У меня сгорели все картины…

Она готовилась к очередной выставке, привезла картины художников, которые они дали для выставки, почему–то не в галерею, а домой. Отлучилась буквально на час. Когда вернулась – у подъезда элитного дома суетились пожарные. Случилось замыкание в проводке. Пожар был небольшой, но картины безвозвратно погибли.

Все они были предварительно оценены и теперь, нужно было оплатить ущерб. Художники были довольно известные, и сумма была внушительной.

– А, что, Пьер? – спросил Валера.

– А он то причем? Мы с ним всего лишь партнеры, он в этой выставке не учувствовал, да и вообще вина – то моя! А, Пьер, кстати, в Швейцарии, сейчас я его обрадую…

Деньги Валера дал.

– Я тебя не совсем ограбила? – все же поинтересовалась Лола.

– Да, нет, немного осталось на счастливую старость…

***

Опять стоял жаркий июль, как тогда, теперь уже сорок лет назад. В квартире Лолы раздался звонок.

– Привет, Лола!

– Привет, Валер! Ты чего уже месяц не звонишь?

– А, ты чего?