Календарь

– Я согласен, – с облегчением выдохнул Октавиан.

– Тогда разъедемся для консультаций и дачи распоряжений о создании временного лагеря, а как только он будет готов, встретимся заново, – подвёл черту предварительной стадии переговоров Лепид.

Переговорщики разъехались в противоположные стороны, переправляясь на свои берега. На острове снова оказались разведчики, они спешились, чтобы разметить место для лагеря.

Октавиан верхом в сопровождении охраны, поднимаясь по склону вверх, встретил шестерых рекрутов под командованием префекта лагеря Тариния Галла. Они спускались к реке, неся на себе упакованную палатку и оборудование к ней.

«Так подозрительно быстро! – удивляясь, молодой полководец тут же и успокоил себя, – Разведчики знали, что так оно и будет».

Двигался Октавиан в сторону от реки вдоль подножья холма. Вот уже перестал слышаться шум воды, деревья за спиной сомкнулись, скрылось из вида само русло, и тогда его взору открылись всадники на просторе, стоящие в боевом порядке и готовые в любой момент прийти на помощь своему предводителю. Спешились у шатра. Отдавая поводья оруженосцу и покидая седло, Октавиан, нагнувшись на входе, проскользнул внутрь. За ним последовал Агриппа.

Октавиан молчалив и задумчив. Прошёлся взад-вперёд, не зная, чем себя занять в такой момент. Легкая прелюдия началу переговоров – трудности их дальнейшего продолжения. Хотя был он и молод, но такие истины ему уже доступны.

– Перекусим? – обратился он к Агриппе.

– Можно, – согласился друг, – только нашему делу это вряд ли поможет.

– Но и не повредит, – уже более оптимистично произнёс Октавий.

Они уселись за походный столик на такие же раскладные табуреты. Откинут полог, и сквозь проём виднелось солнце, повисшее над холмами. Хотя поздняя осень, ночью и по утрам уже холодно, но днём слегка припекало. Август надевал вниз вторую тунику и шерстяной нагрудник, оттого ему стало жарко, и он даже немного вспотел. Прежде чем приняться за трапезу, он надумал избавиться от панциря, который свою представительскую функцию выполнил, а иных баталий и не предвиделось. Оруженосец, вольноотпущенный Келад, проворно исполнил волю хозяина. Тем временем второй слуга, Ликин накрывал стол. Октавиан в походе мог в любое время изъявить желание перекусить, и слуги к такому режиму привыкли. Блюда по-походному неприхотливы и не слыли изысканностью.

И на этот раз на столе оказались грубый хлеб, нарезанный крупными ломтями, несколько стволов латука, собранных в пучок, огурцы, ягоды толстокожего винограда, сушеные яблоки, вино и вода в кувшинах.

Ликин разлил по кубкам рейтийское вино, наполнил неглубокую миску водой – для Октавия, тот любил размачивать хлеб в холодной воде.

Октавиан поднял кубок и произнёс:

– За успешные переговоры.

Агриппа молчаливо присоединился. Они выпили. Октавий неспешно приступил к трапезе, Агриппа нехотя взял несколько виноградин, у него совершенно отсутствовал аппетит.

– Как думаешь, наш троянский подарок пришёлся ко двору? – спросил его Октавий.

– Думаю, что пришёлся, они проглотили наживку, а времени на проверку у них нет, – ответил Агриппа.

Это по его инициативе был перехвачен гонец Лепида, доставляющий тому послание от соглядатая из Македонии о передвижении войск Кассия и Брута. Дезинформация носила уже иной характер: в послании говорилось о намерении некоторых сенаторов начать сепаратные переговоры с Кассием и Брутом, то есть фактически о создании военной коалиции против мятежного Марка Антония. Объявленные по инициативе Октавиана «врагами отечества» убийцы Цезаря будут прощены, если выступят на стороне сената. Послание возымело действие, Антоний и Лепид сами стали искать союза с Октавианом. Антоний даже простил сыну Цезаря подосланных убийц, миссия которых непостижимым образом провалилась.

– Мне придётся расстаться с консульством, – с сожаленьем произнёс Октавий.

– Да, консульство теперь будет не в почёте, – согласился с ним Агриппа.

– Знаешь, что сказал о нас Цицерон? – продолжил затем Марк.

– Ну и?

– Молодые хотят всё и сразу, а получают ничего и постепенно.

– Что ж, неплохо сказано, боюсь, я не сумею его отстоять, как будущий противовес Антонию, – посетовал Октавиан.

– Почему? – удивился Марк.

– Антоний не отступится, из трёх его врагов Цицерон самый доступный, – пояснил молодой консул, – Брут далеко, а со мной временно приходится мириться.

– Тогда пусть наш оратор отправляется в Тартар, теперь там ему и место, он своё уже отпел.

– Неплохо было бы туда отправить и половину сената, – злобно продолжил Октавий, откусывая размоченный хлеб.

Он кивнул слуге, и тот снова наполнил кубки.

– Не достаточно ли? – возразил советник и друг, – нас ждут непростые переговоры.

– Потому и выпьем, чтобы быть раскованней, – отклонил возражения Марка Октавиан.

На этот раз они выпили без речей. Агриппа снова отправил в рот лишь пару виноградин, произнеся при этом:

– Что тебя с таким неистовством толкает на борьбу со всем светом, неужели месть?

– Мне кажется, что не месть и даже не ненависть.

– Тогда что? – Марк удивлённо посмотрел другу в глаза.

– Сам не знаю, откуда-то изнутри поднимается беспокойство, похожее на мелкую дрожь или дурноту, предшествующую рвоте. Это состояние вынуждает меня действовать. Если поступаю правильно, оно исчезает, если нет, продолжает терзать. Мне чудится, будто кто-то стоит за моими плечами, передавая мне это беспокойство, – впервые Октавиан откровенно высказался о том, чем давно мучился с той самой поры, когда весть об убийстве Цезаря настигла его.

– Ты думаешь это он? – продолжал пытать его Агриппа.

– Всё может быть, – уклончиво ответил тот, смотря на Марка и одновременно на ощупь ломая хлеб.

– Он жаждет мести? – повторился Агриппа, опуская взгляд на стол и следя за движением рук Октавия.

– Не думаю, скорей уж власти, – отвечая, Октавий потянулся за стеблем латука.

– Как это?! – удивлённо воскликнул Марк, сопровождая взглядом руку собеседника.

– Внутреннее желание человека создает себе помощника, духа желания, который не позволяет человеку загасить намерение. Этот дух усиливает само желание, преобладая над другими и подвигая человека к конечной цели – исполнению желания. У Цезаря таким духом была власть. Императора не стало, но дух желания сохранился, он очень силён, он стремится к конечной цели. Он жаждет властвовать. Он хочет, чтобы дело Цезаря – абсолютная власть – продолжалось, только тогда есть возможность обрести покой.

– А как же сенат, демократия, народ?

– Сенат – это не лоно демократии, а лишь дробление власти. В сенаторах нет искренности, каждый из них заражён духом Цезаря, стремясь властвовать в одиночку и не желая ни с кем делиться. Но они все трусы, боятся своих внутренних желаний, и борьба на два фронта делает их слабыми. Они ненавидят друг друга и тех, кто открыто заявляет о своих претензиях на лидерство. Они начинают борьбу с таковыми, делая вид, что это и есть демократия. В борьбе со злом побеждает добро, а усиливается зло. Кто не боится своих искренних намерений, тот и побеждает.

Рука говорящего не останавливалась не на секунду, разрывая салат на кусочки и отправляя их в рот. Взгляд Агриппы снова добрался до лица Октавиана. Оно было сосредоточенным. Вино, видимо, ещё не оказало своего расслабляющего действия на мимику, или энергетика мыслей держала мышцы лица в тонусе.

«Мне не понять: он так тщеславен или всего лишь скромен», – обозревая друга, Марк мысленно заглядывал в себя.

– Получается, что ты духовный приемник Цезаря, а сенат пока этого не узрел? – Агриппа сделал парадоксальный вывод скорее для себя, чем для Октавиана.

– Возможно.

– Тогда, как дух Цезаря воспринимает триумвират?