Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес (сборник)

– Кто-то сказал: Пушкин пришел к хозяину! Ну вот я и…

И из-за плеча Нащокина просовывается чья-то взлохмаченная голова.

– А-а! Пушкин! Пушкин! – кивает голова и исчезает, потом довольный голос Нащокина:

– А-а! Петька! Ну, хотя бы ты… А то кричу и не могу дозваться.

И вот Нащокин пропускает Петьку и затворяет дверь, а Петька говорит не менее философски, чем его барин:

– Как же можно, барин, вам дозваться, когда полный дом разных народов, и у всякого, барин, своя фантазия!

– В самом деле, Войныч, очень много что-то у тебя всяких, – соглашается с Петькой Пушкин. – Я проходил, видел… Кто такие?

– Ну, где же мне знать всех, кто они такие? Один влезет, глядишь, кого-то другого притащил… Этот, в дверь заглядывал, артист какой-то. И еще, кажется, есть пятеро артистов… Потом художники… Все, конечно, народ талантливый, – объясняет Нащокин.

– Видно, что таланты! Ну, так вот, письмо! Это, Петя, письмо для меня такое дорогое, что если ты его потеряешь… – пронзительно смотрит на Петьку Пушкин.

– Ну вот, барин, как же можно письма терять! Что я, пьяный? Под Пасху пьяных не бывает, что Бог даст завтра! – отвечает Петька.

– Тут написано: «В собственные руки»… Ты постарайся добиться, чтобы непременно самой барыне Гончаровой. Скажи, что от меня, и слушай, что она скажет, – наставляет Пушкин Петьку.

– И чтобы в точности вам передать! Это я все сделаю… А идти мне в какой конец? – справляется Петька.

– По Большой Никитской, угол Скарятинского переулка… Угольный дом.

– А случится если – барыню не застану?

– Как не застанешь? Нынче все барыни дома сидят, куличи пекут, – разъясняет Нащокин. – Иди! – И Петька уходит. – А вот я свою ораву чем буду завтра кормить? Впрочем, разговеться-то им дадут, кажется, а уж на всю неделю не хватит! Стыд и срам дому Нащокина!

– Может быть, разойдутся куда-нибудь? – пытается помочь делу Пушкин.

– Часть, я думаю, разойдется, а зато другие к себе гостей приведут… – печалится Нащокин.

Это заставляет Пушкина сказать энергично:

– Эх, я бы на твоем месте с каким бы удовольствием прогнал всю эту сволочь ко всем чертям!

Но Нащокин ужасается:

– Скандал, что ты! Как их прогнать? Они все люди способные… Да и не такие вредные, когда у меня деньги бывают.

– Хотя ты и всеобщий наследник, но, послушай, так ведь тебе никаких наследств не хватит! Разве что от графа Строганова!

– Что наследства… Не так давно долг получил карточный – тридцать восемь тысяч, вот я удивился! Уж я о нем и забыл, вдруг – что такое? – получаю! – И Нащокин разводит руками, снова переживая эту приятную неожиданность.

– Хорошо, получил, и что же? – оживляется Пушкин.

– Проиграл… Очень не повезло… И последние деньги выиграл знаешь кто? Павлов, сочинитель.

– Ка-ак? Тот, который стихи пишет?

– Павлов… да… Я ему ставлю уж потом карету Ольги… Пошла к нему карета! Я ставлю вяток буланых. Поскакали к нему буланые! И хотя бы совесть имел, подождал со двора сводить, а то ведь утром же – мы до свету играли – только вышла Ольга с сынишкой, приказала заложить буланых в карету, кататься, или в ряды, он является. «А-а, запрягли уж, – говорит, – ну, вот, и прекрасно!» Сел в карету, кучера своего на козлы, и помчал! Даже и шапки не снял на прощанье, вот до чего спешил! Такую мне Ольга за это перепалку задала!

– Недаром у него такой унынье наводящий лик! Вот так Павлов!

– И Ольга со мной за это с воскресенья не говорит и смотрит фурией! – жалуется Нащокин уныло.

– Знаешь что, Войныч, женись, брат! – советует Пушкин. – Жена заведет у тебя порядок. Всех этих артистов и начинающих художников и всяких пропойц, какие у тебя тут поселяются, неизвестно зачем, выгонит в три шеи!

– Куда же она их выгонит? Если бы им было куда идти, они бы и сами ушли…

Тут за дверью опять раздаются какие-то крики, потом отворяется дверь, и один взлохмаченный втаскивает за рукав другого и кричит:

– Павел Войныч! Этому скоту, вот… ему… внушите вы правила приличия!

– А вы сами… вы-то правила приличия знаете? – спрашивает Нащокин.

– Не знает, нет! По-ня-тия не имеет, подлец! – орет второй.

– Вы видите, что у меня гость! Пожалуйста, идите отсюда! – упрашивает Нащокин.

– Тысяча извинений! – галантно кланяется первый, и оба уходят.

– Эти кто такие? – спрашивает удивленно Пушкин.

– Этих совсем не знаю… Должно быть, недавно влезли.

– Ха-ха-ха! Ты хотя бы ради завтрашнего праздника посчитал их! – советует Пушкин.

– Я полагаю, что дворецкий мой их все-таки считает… – соображает Нащокин.

– Да ведь у тебя тут может быть притон фальшивомонетчиков, воров, грабителей!.. Может быть, их давно полиция ищет! – беспокоится за друга Пушкин.

– А может быть, и ищет! Черт их знает! В самом деле ведь, прикинется художником, а на самом деле фальшивые сторублевки делает, – спокойно говорит Нащокин.

– Нет, женись, женись! Одно средство!

– Покажи дорожку, а потом уж и я!

– Знаешь, что я думаю? Я пойду завтра христосоваться с Натали! Так и быть уж, заодно и с ее мамашей. Только фрака у меня нет, вот беда. А у тебя нет ли лишнего? Ведь мы с тобой одного роста.

– Отчего же нет у меня фрака лишнего? Я тебе могу даже подарить фрак… Чтобы не было у меня фрака! – воодушевляется Нащокин.

– Ну вот, ну вот и хорошо, и прекрасно! Ты знаешь, Натали я видел недавно, на той неделе, в концерте… Говорил с ней. Ах, она изумительна! Бывает красота – просто талант, а у нее – гений, гений!

– Так что если ты, положим, женишься, то что же это будет такое? Ты – гений поэзии, она – гений красоты, два гения в одной квартире!.. Есть такая пословица насчет двух медведей в одной берлоге! – качает головой Нащокин. – Главное, чтобы она не приучалась тебя по щекам бить, а то моя Ольга так меня угодила по левой ланите за эту пару буланых и карету!.. Нехорошо. Я на нее за это тоже сердит.

– Ха-ха-ха! Войныч, Войныч! На-та-ли?.. Это чтобы Натали и по левой меня ланите? Ка-ак ты далеко смотришь!.. А знаешь что? Я, пожалуй, согласился бы и на это, только чтоб не отказали завтра! Но ведь откажет, откажет эта ведьма, ее мамаша! Непременно откажет!.. А ты женись! Непременно женись!