– Гвардии матрос Волошин А. П. – прочитал вслух Костенко и задумчиво взглянул в совсем юные глаза, смотревшие с фотографии.
– Волошин, что ты плетёшься, как дохлая лошадь, на тебя ж девки смотрят, – цедил сквозь зубы Костенко, подбежав к отставшему матросу. – Форму не позорь! Давай автомат и бегом в строй!
Реактивный дивизион возвращался с полигона, сегодня были стрельбы, они не удались, поэтому мрачный, как грозовая туча, комдив – грузный мужчина, лет сорока, на котором камуфляж трещал по швам, зычно кричал с бронетранспортёра, медленно ползущего по песку вслед за бегущими морпехами:
– Я вас научу, как мишень от неба отличать. Не хотите стрелять, значит, будем бегать.
До расположения части от полигона было километров десять, большая часть пути проходила по берегу моря, сверкающего лазурной синевой и бликами нещадно палящего солнца. Сапоги вязли в песке, но дивизион браво бежал по пляжу мимо восхищенно смотрящих отдыхающих. Однако вскоре комдив приказал свернуть в лес, который нескончаемым забором тянулся вдоль песчаной прибрежной полосы, там бравады поубавилось.
– Всё, больше не могу, товарищ прапорщик! – упав под ближайший куст, простонал Волошин.
– Можешь! Ты себя плохо знаешь, матрос, нет такого слова «не могу», есть «надо», поэтому ноги в руки и вперёд!
Волошин с трудом поднялся и, пробежав несколько метров, опять упал.
– Кривко! – крикнул Костенко, бежавшему рядом двухметровому сержанту.
– Я, товарищ прапорщик.
– Возьмите этого на буксир, а то сегодня весь день будем искусство бега осваивать, видишь, комдив какой злючий!
– Есть! – Кривко окрикнул матроса огромного роста и, подхватив упавшего морпеха под руки, они потащили его за собой.
– Спасибо Вам, товарищ прапорщик! – бледный, как поганка, Волошин взял автомат у Костенко после финиша. – Без Вас я бы помер.
– На то мы и морпехи, чтобы выживать там, где лучше умереть.
– Умирать не хочется, хотя там, в лесу я был не прочь, чтобы больше не мучится.
– А если в Ад попадёшь, я слышал ты у нас верующий?
– Какой я верующий, это мамка у меня, она верующая, а я так – не определившийся, – с грустью сказал Волошин и добавил, – Ада нет, там ничего нет, я сам в Библии читал.
Костенко вздохнул и сказал, обращаясь к юноше на фото:
– Теперь то, ты определился, Сашок?
Крепкий порыв свежего ветра со стороны моря, как глоток холодной воды в жаркий день, взбодрил уставшее тело, прапорщик снял чёрный берет с головы и зажал его в кулаке, потом медленно перешёл к другой фотографии. Озорная ухмылка, чёрные усы, нос картошкой и хитрый прищур глаз невольно заставили улыбнуться грустного морпеха:
– Ну, здравствуй, Петро! – обратился он к фотографии с подписью «Гвардии прапорщик Коваленко П. Е.»
– Атас, братва, Упал-отжался идёт! – крикнул сержант Кривко, лежащим на койках, сослуживцам.
Все быстро вскочили, поправив смятые одеяла. Через пару минут, в казарме уже слышался зычный голос старшины:
– Шо за бардачище, вашу дивизию? У вас на перилах пылищи, мамонт пройдэ и завязнэ. Дэ дежурный? Кривко, ёк макарёк, ты чёго за порядком не глядишь?
Коваленко размахивал руками и продолжал ругаться так, чтобы его было хорошо слышно на всём этаже:
– Дневальный! А, це ты Волошин, а ну, упал, отжался, ёк макарёк!
Испуганный матрос медленно опустился на пол и стал также медленно отжиматься.
– Хто так отжимается, ёк макарёк? Ты отжимаешься чи палубу пузом протираешь? – прапорщик снял портупею, достал из кармана секундомер и, протянув запыхавшемуся Волошину, сказал, – Засекай минуту и считай!
– … девяносто восемь, девяносто девять, сто! Время! – выдохнул матрос еле успевавший считать отжимания прапорщика, который, как челнок швейной машинки долбил кулаками деревянный пол казармы.
– Приблызно так, вашу дивизию! – Сказал старшина, одевая портупею. – Шоб через мисяц, Волошин, майстэром отжимання був, ёк макарёк!
– Петро, хватит хлопцев мучить, – Костенко, наблюдавший подобную сцену уже не первый раз, улыбаясь, подошёл к старшине, протягивая ему руку. – Здорово! А зачем ему эта твоя наука?
– Та, шоб жизнь мёдом не казалась, вашу дивизию. Тяжко в чении – легко в гробу! Як прижмэ, пригодыться, ёк макарёк.
– А тебе, Петро, пригодилось? – грустно проговорил Костенко и перевёл взгляд на соседнюю фотографию. – Здравия желаю, Виктор Андреевич! Всё такой же красавец!
С фотографии смотрел молодой мужчина с голубыми глазами, прямой нос и точёные губы, подчёркивали эллинскую красоту статного атлета. Надпись гласила: «Гвардии майор Цыганок В. А.»
Новогодний мальчишник был в самом разгаре. В накуренной комнате – учебном классе по химзащите, за сдвинутыми в один ряд столами сидели офицеры и прапорщики дивизиона и внимательно слушали очередной тост комдива.
– За нашу чёрную работу, будь она неладна! Чтобы в новом году наши навыки не пригодились! – сказал он и одним глотком выпил спирт из алюминиевой кружки, потом вытер рукавом рыжие усы, крякнул от удовольствия и потянулся за тушёнкой.
– За неё родную! – буркнул Цыганок и тоже выпил, закусив килькой, потом повернулся к сидевшему рядом Костенко и заплетающимся языком грустно сказал, – Слушай, Серёга, а ведь командир прав, будь она неладна эта служба! Я из-за неё семью потерял, жена меня бросила, зачем, говорит, мне муж, который дома не бывает. А ведь я так её любил, да, и сейчас люблю.
Цыганок вытер накатившую слезу и налил очередную порцию спирта в свою кружку, потом в кружку Костенко и сказал:
– Давай, прапорщик, выпьем за любовь! – потом повернулся ко всем и громко прокричал, – Давайте за любовь, стоя!
Захмелевшие морпехи встали и, чокаясь кружками, стали пить за любовь. С разноцветных стендов, развешанных по стенам, на них бесчувственно смотрели нарисованные солдаты. Они искусно одевают ОЗК и точно стреляют из автомата, ничего не боятся и никогда не ошибаются. Солдаты, которых не ждут дома, которые любят воевать. Солдаты, которые так не похожи на этих странных мужчин, пьющих за непонятную любовь.
– Серёга, я понял одно, – обняв за плечо Костенко, Цыганок прошептал чуть слышно, – никому мы не нужны. Не нужны жёнам, которых мы не видим. Не нужны командирам, которые не видят нас. Не нужны правителям нашим, которые не видят ни наших жён, ни нас, ни наших командиров. Я был в такой… и знаю…
Приложив указательный палец к губам, он зашипел, как змея, потом обречённо махнул рукой и опять взялся за фляжку со спиртом.
– Что же Вы знали, товарищ гвардии майор, чего не знаю я? – Сказал прапорщик и понуро опустил голову.
Ветер становился всё свежее, скоро стемнеет, к тому же заморосил противный холодный дождь, кусая ледяными поцелуйчиками разогретое за жаркий день тело. Костенко подошёл к началу стенда, капли дождя, словно слёзы, сползали по выпуклым буквам короткой надписи. Сглотнув подступивший комок в горле, морпех прочитал: «Вечная память однополчанам – Героям России, павшим смертью храбрых!»
Четвертьфинал
Тема: «Вещь во мне»
Соперник текст не прислал, но читатели проголосовали против всех, проигрыш 0:5.
Записки первого самоубийцы
Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем еще, что такое жизнь?
(Конфуций)