Без царя в голове. Боевая фантастика

Последняя мысль, мелькнувшая в сознании Ивана, показалась ему странно знакомой: «Меньшиков! Твоя цель Меньшиков! Ты должен найти Меньшикова!» Он улыбнулся причудам пьяного сознания, отмахнулся от той мысли, как от назойливой мухи и продолжил падение в сон.

Где-то на грани между сном и явью Иван споткнулся о так и нерешенный вопрос, каким образом сигнал о бедствии пришел раньше, чем то бедствие произошло? И как в недрах системы слежения пересекутся два факта – сигнал, которого не было и сигнал, посланный по его, Ивана, приказанию? Но мысль эта не потревожила Иванова сна, шмыгнула серой рыбкой и пропала в темной мгле.

По странной иронии судьбы счастливому миллионеру снов в этот момент не снилось никаких. Видимо Господь посчитал свою миссию по отношению к рабу божьему лейтенанту Ивану Волгину исполненной и направил благодеяния свои на прочих праведников. Так это или иначе, нам не ведомо, но спал Иван долго и проснулся в состоянии ужасного похмелья.

***

И снится нам не рокот космодрома…

Иван с трудом приоткрыл глаза и медленно обвел мутным взглядом окружающую его реальность. Удручающая действительность с трудом добиралась до сознания, порождая в мозгах ужасное по своей сути осознание. Камера… одиночная… он прикован… за руки и за ноги… мама родная, сколько ж я народу убил???

И главное – в памяти пусто, как в церковной кассе. Видать пытали палачи поганые, на дыбе крутили, батогами били, иголки под ногти загоняли раскаленные. Он вздрогнул от ужаса и попытался взглянуть на руки. Но руки не смогли поднять тяжелые цепи. Да и полутьма камерная скрывала от взора ужасные подробности пыток.

Боже, как все болит, особенно голова, словно кто молотом бьет по наковальне в самой черепушке. Трудно дышать, как хочется пить, сволочи, палачи! Он с трудом захрипел, пытаясь крикнуть, и вновь бессильно упал.

В тот же момент дверь камеры заскрипела и открылась. В дверном проеме на фоне яркого света возникла молчаливая темная фигура. От нее веяло ужасом, она была предвестником смерти, посланцем ада, ужасным свидетелем последних мгновений его жизни.

– Казнить? Уже? Желаю апелляцию подать… – едва слышным голосом, с трудом шевеля распухшими губами, потребовал Иван.

Имеет право… он боевой пилот… жизнь за царя клал… или еще чего клал куда-то… нельзя без суда и следствия к стенке и в распыл! Мы еще поборемся, мать вашу, сатрапы.

– Вашбродь, какую-такую апелляцию? Вы рассольчику вот хлебните, апелляция подождет.

Раздался громоподобный щелчок выключателя и камеру залил яркий дневной свет. Иван зажмурился от боли в глазах. Холодный рассол сам собой потек в открытый рот, растекаясь по организму живительным эликсиром.

– Во-о-о-т, так-то оно лучше будет! А то апелляцию, иде ж ее найдешь в нашей бордели? Без апелляции обойдемся, к лешему ее. Аппеляция, паря, тебе не треба, пей рассольчик и отдыхай. Куды теперь спешить-то? Теперича, соколик, спешить некуда.

Одно к одному, в цепи заковали, апелляция не поможет, видать расстрельная статья ему вышла. Сейчас напоит изверг и поведет приводить приговор в исполнение. А там…

– Отец, – сызнова продрав глаза, он увидел перед собой лицо пожилого солдата, – за что меня сюда? Много я народу убил? – тоскливо спросил Иван, рисуя в голове самые мрачные картины.

– Не, народу никого не убили, вашбродь, а вот мебеля… мебеля изрядно и все вдрызг.

– А за что же меня приковали тогда? – с обидой в голосе спросил Иван.

Перебор получается, с какой стати такие меры, в первой что ли мебеля крушить по пьяной лавочке? Отродясь такого не водилось, чтобы за убытки заведению в камеру и на цепь сажали, как убивца какого-то.

– Вы сами изволили требовать… – ухмыльнулся солдат, обтирая крахмальной салфеткой рассол с лица Ивана.

Сам? Вот тебе бабушка и Юрьев день! Новые времена настали – с каких это пор в тюрьму по желанию сажать стали? А суд на что, а присяжные с прокурором? Произвол, бардак! Или врет старик, мозги пудрит, наводит тень на плетень, а концы то с концами не сходятся.

– От чего же цепи блестят, как золотые? – прищурился Иван хитро.

– А как же им еще блестеть, раз они золотые и есть? – удивился старик. – Я же говорю, вашбродь, вы сами изволили приказать, мол прикуйте меня золотыми цепями к стене и ключ выбросьте в космос.

– Ключ? Выбросить? – в голове Ивана забрезжило ужасное предчувствие. – А как же я теперь? Всю жизнь буду прикован?

– Мы же с понятием, вашбродь, кто же их выбросит, вот они ключики. Только они вам без надобности, браслетики-то не защелкнуты!

– Это правильно, это хорошо, – бормотал Иван, освобождаясь от золотых оков. – Погодь, отец, браслетики-то никак тоже золотые?

– А то ж! – ухмыльнулся в усы старик.

– Тут золота килограммов на пятнадцать! Кто же так разорился, извиняюсь спросить?

– Вы и заплатили, вашбродь! – усмехнулся солдат, высвобождая затекшие руки Ивана из золотых оков.

– Вот тут ты врешь, отец, откуда у меня такие деньжищи, ограбил кого что ли? – съязвил Волгин, поймав старика на самой откровенной брехне.

По чести сказать, в голове Ивана, как и в кармане, давно уже было, как в степи после пожара – пусто, сухо и темно. Одна непрерывная тоска и тяжесть. Но главное помнил хорошо – с его пилотским окладом такие цепи не купить. Одно из двух: солдат врет или он точно кого-то ограбил.

– То не моего ума дело, но после того, как вы шесть штурмовиков купили, у вас еще тех денег изрядно оставалось.

– Я? Штурмовиков? Отец, ты меня ни с кем не путаешь? – пришедшая было стройность мыслей вновь разлетелась в пух и прах.

– Вас перепутаешь, вашбродь, – ухмыльнулся старик. – Вы же вчера деньгами сорили, как семечками. Сколько служу, такого отродясь не видывал.

Память мал-помалу возвращалась к Ивану, но странными скачками и зигзагами. Неожиданно вспомнился купеческий корабль, обширный трюм, сотни тысяч тонн товара, купец, приветливо рассказывающий что-то. Ужасная мысль кольнула раскаленной иглой – они таки гробанули того купца, прогнали пиратов и гробанули. А товар продали, деньги поделили и потом…

– Отец, а друганы мои тоже того… – он замялся, подбирая слова, – необычно себя вели вчера?

– Друганы? Не скажу, что необычно, но за ваше здоровье выпили изрядно!

– Сами платили?

– Зачем сами? – искренне удивился старик. – Вы все оплатили, вашбродь. Тому, который не русский пообещали гарем купить, а второму фонтан с водкой.

– Фонтан… гарем… бред какой-то!

– Не нам судить, вашбродь, деньги ваши, хозяин-барин.

Получается, что того купца все ж таки пришил и гробанул, иначе не откуда деньгам взяться. Нет, не получается. Как он мог гробануть купца и протащить все это в обход друганов? Никак! Разве что под руку попалось что-то маленькое и ценное! Ага, вот оно – кисет, бриллианты чистой воды! Точно – кисет с бриллиантами!

Иван завозился, выуживая из кармана брюк достопамятный черный кисет. Трясущимися пальцами растянул тесьму, запустил руку внутрь, стараясь нащупать драгоценные камушки. Что за черт? Он вытащил из кисета плотно свернутые трубкой листья какой-то травы. Потряс его, но ничего кроме шелухи из кисета не выпало.

– Нету! – огорчился Иван и жалобно всхлипнул, представив себе всю бездну падения от неожиданного богатства к прежней нищете. – Все пропил! – пожаловался он старику.

– Никак нет, вашбродь, все не пропили!

– А где же… эти… которые… – он не решался открыть источник своего богатства неизвестному человеку, опасаясь полицейских преследований.

Где-то на грани вспоминания в его памяти брезжили горы денег и бриллиантов, но где он такое мог увидеть, никак в голову не приходило. Но камушки были, это точно, настолько точно, словно самолично их в руках держал.

– Деньги? – пришел на помощь старик.

– Ага, – облегченно выдохнул Иван.

Пусть будут деньги. Кто знает, что стало с камушками, может, он их уже обменял на кредиты.