Артинский ярус. Круги на поверхности. Апокалипсис сегодня

– Не трави душу, кончился «Серебряный век», все кончилось, – сказал Андрей, объезжая перегородившую трассу фуру.

– Раньше говорили, что человек черствеет, постоянно находясь рядом со смертью. А я всегда считал, что человек черствеет от телевизора. Телевизор – вот самое жуткое доказательство загробной жизни: включил его – люди ходят, чего-то говорят, выключил – и все они умерли. Снова включил – а там уже другие ожили и снова изображают жизнь, – продолжил Федор и снова отхлебнул. Достал из кармана очередной шоколадный батончик, хрустнул оберткой и зажевал. – Человеку не нужно было жить, ему достаточно было смотреть жизнь по телевизору. А сейчас нам с тобой приходится жить. Когда нет телевизора и все умерли.

Андрей не прочь был чего-нибудь перекусить, но только не шоколад – лет этак пять назад у него обнаружился диабет, пусть и в достаточной легкой форме, без инъекций, но с обязательными таблетками и диетой. Таблетками запаслись в одной из аптек, но Андрей их почему-то не принимал. При этом чувствовал себя довольно бодро. И решил, что таков результат непомерного стресса, реакция организма на все случившееся. Хотя от шоколада напрочь отказывался. Потому что отвык.

– Федя, ты поройся там и сделай мне какой-нибудь бутербродик, лучше с сыром – чего-то с души воротит от этих навороченных сервелатов, – попросил Андрей. – Так-то бы остановиться спокойно и закусить по-человечески, но трасса пока свободна, без хлама, и если едем – то едем…

Федор выщелкнул вороненый складень – добычу в очередном магазине про охоту-рыбалку – и зарылся в сумке с продуктами, набранными в дорогу. Начал создавать перекус.

Из Казани они решили ехать через Уфу, где было покойно, как на погосте. На улицах не столь уж и много трупов, проспекты не забиты разгромленными автомобилями, город фактически не горел – электричество явно было отключено заблаговременно. Вероятно, башкирские власти, как и руководство Татарстана, вовремя приказали всем оставаться по домам, где законопослушное население и осталось. Навсегда.

В Уфе задержались на пару дней. Обосновались опять же в небольшом отеле в центре города, где было всего лишь три мертвых постояльца и труп блондинки на рецепшене. Бродили по городу, набрали два ведра ювелирных изделий, которые потом оставили в багажнике «Патриота», от которого Андрей решил отказаться. Пересели на белый лендровер. Потому что Андрей решил экспроприировать сразу два прицепа, один загрузил квадроциклом, а нему еще прикрепил двухосный прицепик с аэросанями-амфибией «Патруль». На лендровере стояла резина-липучка, и Андрей решил, что экипировался для всех вероятных ситуаций. Жизненных ситуаций – именно жизненных.

«Патруль» напоминал чудо мини-авиатехники, но движок у него потреблял обыкновенный бензин, что и послужило аргументом для выбора. Догрузились дизель-генератором и парой бочек соляры – это уж на самый пожарный случай. Свежая практика показала, что с топливом проблем нет. Есть проблемы с помпами для перекачки. Поэтому прихватили две разномастных помпы.

Вечером сидели в буфете отельчика. Федор, несколько раз тщательно протирая очки, чистил невесть откуда-то взявшийся у него «Глок 17», систематически подливая в бокал виски. Андрей соорудил походную кухонку из газовой туристической горелки и подогревал всякие полуфабрикаты. Поели, в осенних сумерках зажгли яркий газовый светильник, «замутили» кофе в медной турке. Подождав, пока напиток вскипит до пенки три раза, Андрей прикрыл емкость блюдцем, чтоб «взопрело». Так и отужинали.

Разговаривать не хотелось – было не скучно, но очень тоскливо. Федор разогнал тоску очередной порцией вискаря и решил спать прямо в баре на диванчике, укрывшись пледом. Андрей пару часов смотрел на мертвый город, поглощаемый ночью, затем убрал полуфабрикатные упаковки со стола и ушел спать.

Утром, чуть свет, двинулись в путь. На Арти, на историческую родину. Почему именно туда – ни Андрей, ни Федор обозначить не смогли. Андрей вспомнил поговорку «Где родился – там и пригодился», а Федор с ним согласился.

Ехали без спешки – получившийся автопоезд был не особо маневренным, а «перевертышей» на трассе хватало. Села и деревни, удручали погибелью – у домов вздувшиеся туши лошадей и коров, на полянках мертвые гуси. Поближе к вечеру свернули в очередное село и притормозили у здания, на котором болтался флаг. Решили, что так будет лучше и, проверив контору, которая оказалась сельской управой, трупов не обнаружили. Там и определились на ночлег. Пока Андрей вытаскивал походные пожитки-спальники, Федор прошелся по окрестностям. Вернулся недовольным:

– Хотел в колодце воду набрать, чтоб ополоснуться, а там собака дохлая… Обошел несколько домов – мертвячина повсюду. И даже крысы окочурились, во дворе десяток лежит, здоровенных… Набрал вот ведерко картошки-моркови, лучка-чесночка, пробовал открывать холодильники – но там уже все пропало. Потому «велкам тушонка»! Но воду набрал в баньке, в колоде. Вроде как чистая. Кстати, можно бы и баньку истопить, помыться-попариться. Банька небольшая, ладная, быстро истопится, а рядом бочка с дождевой водой, Ополоснуться вдоволь хватит.

Баньку решили истопить. Полыхнули в каменке мелкие сосновые чурочки, переложенные берестой, а потом и сухонькие березовые поленца. За час банька налилась малиновым жаром. Федор запарил парочку березовых и парочку пихтовых веников, обнаруженных в дощатом предбаннике. Бывшие хозяева баньки явно ценили жар и быстроту нагрева, а склонностью к околобанному заседанию не страдали.

Поскольку париться пошли уже затемно, то вооружились фонарями. И не только – у Федора в кобуре торчал пистолет. Андрей спросил:

– А в баню-то тебе ствол зачем?

– Да привычка такая случилась…

– И даже сейчас, когда вокруг никого?

– А сейчас – тем более, – ответил Федор, снимая очки с толстенными линзами и привычно протирая их подолом футболки.

Федор скинул барахлишко-неглиже, согнулся пополам и ворвался в парилку. Плюхнулся на полок, киданул на камни полковшичка березово-пихтового настоя от веников и банька шарахнула неистовым жаром, даже волосы от стремительного пара взвихрились-закурчавились. В баню ворвался Андрей и аж взвыл от неумолимого экстрима:

– Да погоди ты, не мечи, дай хоть чуток адаптироваться!

– В аду адаптироваться будем!

– Ад уже здесь Федор, ад внутри нас…

– И вот мы его и вышибем! Ложись и стисни зубья!

Андрей растянулся на полке, а Федор, нещадно поддав парку, вытащил из жестяной шайки пару веничков и взмахнул ими над каменкой. Камни вновь зашипели, исторгая пар. Прогрев веники, Федор начал помахивать ими над Андреем. Тот заскрипел челюстями – палило жутко. И лишь только Андрей начал было привыкать к жару невероятному, как Федор сурово начал охаживать его двумя вениками сразу. Андрей терпел минуты полторы, а затем с воплем «Ну ты маньяк!» выскочил из бани. Чуток постоял в предбаннике, пытаясь отдышаться, затем обреченно схватил ведро, набрал воды из бочки и опрокинул на темечко. Выстуженная осенью вода дала возможность слегка отдышаться. Из бани неслись матюки с уханьями и перехлест веников. Открылась дверь, удар пара выбросил красное, облепленное иголочками-листочками багровое и длинное тело Федора. Федор выхватил у Андрея ведро, кинулся к бочке и начал кидать на себя воду. Сел на лавку в предбаннике и начал отдуваться.

– Ну ты, Федя, мизерабль! – натужно, но достаточно громко прошептал Андрей.

– Сам, бля, мизерабль, бля, – ответил Федор. – Я, скорее, мизантроп. Ну, как-то всегда мне было одному душевно комфортней. А люди были для меня или собутыльниками, или подельниками. Ну, дам не считаю…. Вот всегда мне хотелось жить одному, в какой-нибудь избушке, в глубине леса. Но чтоб цивилизация слегка была в режиме унитаза. Хотелось – но не получалось. Да я и не стремился. А сейчас вот как все обернулось.

Федор выудил из заготовленной бадейки с ледяной водой чекушку водки, вскрыл и засосал ее прямо из горла. – А сейчас продолжим!

Парились час с лишним, пока не выжали весь жар. Помылись-ополоснулись, вскрыли хрусткие пакеты с трусами-носками-футболками, оболоклись, и высвечивая фонарями тропинку, вернулись в сельскую контору. Пока топилась банька, Федор заботливо натаскал из стожка на ближнем огороде несколько охапок сена. На них развернули коврики-спальники. Упали на постель и неожиданно для себя почуяли умиротворение.

– Пусть и тишина мертвая, а какой-то покой на душе. Странно, но спокойно. Одуряюще спокойно, аж тревожит… – проронил Андрей.

– Вот всяко представлял я себе душевный комфорт, но только не таким, – продолжил Федор. – Тишина какая-то невероятная, даже вороны не каркают. И петухи деревенские нас не разбудят. Потому что сдохли. Наверное, покойники так же все ощущают. Беспробудную тишину….

Федор закурил, затем отвинтил колпачок со стеклянной фляжки коньяка и сделал добрый глоток. Враз и на полфляжечки. Закусил пластом заветренной грудинки.

– Самое странное, что пью бесконечно, а похмелья у меня нет. Или трезветь не успеваю? Тихой спокойной ночи, друг и соратник!

Утром проснулись, чуть свет забрезжил, позавтракали чайком-коньяком, похрустели печеньками – шоколадками и двинулись в путь. Пробирались по трассе еще пару часов. Подъезжая к свороту на село Большеустьикинское, увидели в поле табунок лошадей. Лошади были стреножены и паслись, позвякивая колокольцами.

– Федя! Дичь! Федя! Живность!!! – дико закричал Андрей.

– И не только, – тихо сказал Федя. – Вперед глянь-ка…

За указателем «Большеустьикинское» в кучу были свалены мешки, слегка напоминающие легкий блокпост баррикадного свойства. Вдоль мешков, попыхивая сигаркой, прохаживался мужик в камуфляжной одежке с автоматом на плече.

Глава 11

Мизантроп в Карагае

Башкирия. Мечетлинский район, с. Больше-Устикинское. Санаторий «Карагай»

Октябрь, 2020 г.

– И вы вправду из Москвы? – спросил Равиль. – И что там?

– Все также – ничего, – ответил Андрей. – В Казани ничего, в Уфе ничего, везде уже ничего. А здесь – все в порядке, даже стреляют…

– Это наши власть третий день делят, а стреляют в воздух. Зеленое знамя пророка решили поднять, Башкирский халифат основать. Никто вроде бы и не спорит, но все равно что-то обсуждают и в воздух палят. Патронов потому что много, – сообщил Равиль.

Равиль, молодой паренек, трудившийся пожарным в местном МЧС, уже как минимум сутки охранял блокпост на трассе у сворота в Большеустьикинское. Бдил с четырьмя товарищами. Ждали смены караула. Товарищи спали в машинах – они отважно дежурили ночью и слегка грусть развеяли, да немного притомились. Им взгрустнулось, потому что уже второй день никто по трассе не приезжал. Равиль рассказал, что еще неделю назад из Уфы и Казани люди ехали, в основном, местные. А также уроженцы Красноуфимска, Артей и Нижних Серег. Немного, но ехали. Ужасов зато много нарассказывали…

– Всю неделю – а пост устроили дней десять назад – наши, устьикинские, в село фуры с трассы загоняли, так на посту веселее было. Тянули все, что с продуктами, да всякие добрые вещи. А сейчас, когда все улицы фургонами с тягачами заставлены, да на стадионе еще сотня наливных цистерн с горючкой, немного успокоились и начали думать, как дальше жить. Вот и думают, – кивнул Равиль в сторону Большеустьикинского, где опять затрещали выстрелы. – Понравилось всем, что каждый, кто не совсем уж безрукий, при оружии, вот и митингуют. Вы бы, ребята, к нам не заезжали, потом уж в гости приезжайте, когда власть поделят и успокоятся. А то всякое может быть, вдруг какой шайтан попутает, – посоветовал Равиль.

– Хочется на людей посмотреть и о жизни вспомнить, – сказал Андрей. – Мы ж только что тебя увидели, первого. Жизнь почуяли. Друзья у тебя дрыхнут, перебравши, а ты нас гонишь…

– Да не гоню я вас, а советую – вот чуток проедете и сворачивайте вправо, там санаторий «Карагай», все указатели на месте. А рулит в санатории моя тетка Флора, вы ее сразу узнаете. Она очень гостеприимная и обрадуется. Я, вот сразу, как сменюсь с поста, туда же приеду. Она приказала приезжать – их там четверо на весь санаторий, отдыхающих всех похоронили, и она боится. А я единственный неженатый в нашем роду, потому должен тетушке помочь. А уж накормит она вас! С утра по рации рассказывает, как беляши жарит да что на второе затеяла, заманивает. Посидим спокойно и поговорим. Вы про Москву расскажете, а я – то, что у нас творится, – заверил Равиль.

Пожали парню руки, попросили не задерживаться и поехали в санаторий. Не заплутали: указатели не соврали, привели прямиком в башкирскую здравницу.

Тетя Флора была великолепна – ее и тетей-то было грешно называть: звонкая грудь, чуток раскосые азиатские глаза и роскошная белая грива, пусть и завязанная на затылке в узел, но ниспадающая сочным водопадом на затянутую джинсами задницу, перетекающую в длинные стройные ноги. Этакая тетя Флора, вся из себя и навыкате. Встретила на въезде в санаторий. Качнула тугой грудью, дерзко тряхнула абсолютно арийской шевелюриной, повела легонько той самой невероятной великолепной задницей и спросила, смущенно, но аппетитно улыбаясь: