Кодекс чести

– Ладно, ребята, вам, по-моему, не мешает отоспаться. И где эта «тьма времен»? – не удержался спросить я пьяного волхва, выходя из комнаты.

– Когда будет нужно, тебя оповестят.

– Ну, тогда всё в порядке, буду ждать.

Глава четвертая

Только я лег спать, как за мной пришел управляющий Карл Францевич. Он, было видно, и сам только что встал с постели и выглядел не как днем – комильфо.

– Ради бога, извините за беспокойство, Алексей Григорьевич, но наша страдалица только что проснулась и просит вас. Не сочтите за труд…

– О чем вы говорите, барон, я сейчас только соберусь.

Последние дни в пути я хорошо высыпался, так что никаких сложностей в ночном бдении для меня не было. Тем более что таинственная графиня меня интересовала. Фон Герц деликатно вышел из спальни, давая мне возможность встать и одеться. Впрочем, туалет у меня никогда не занимал много времени. Через пару минут я был готов, и мы отправились к знакомому торцу дворца, откуда был прямой вход в опочивальню графини.

Как и в прошлый приход, управляющий довел меня только до входа в покои и вернулся назад. Встретила меня не давешняя камеристка, а другая девушка, значительно старше – хотя рассмотреть ее в свечном освещении было мудрено.

– Что с Зинаидой Николаевной? – спросил я. – Ей хуже?

– Она долго спала, а когда проснулась, послала за вами, – ответила девушка с немецким акцентом.

– Проводите меня.

Барышня в точности так же, как и ее отсутствующая товарка, бесшумно открыла дверь спальни и провела меня в совершенно темную комнату.

Я добрался до кровати, нащупал знакомый пуф и сел в изголовье.

В комнате по-прежнему навязчиво пахло духами, и было душно.

– Как вы себя чувствуете, графиня?

– Лучше, – прошелестел нежный глосс, – только очень болит голова…

– Я же велел вам проветрить спальню, – с легким раздражением сказал я. – Если вы не хотите слушаться, то зачем обращаетесь за помощью.

Скорее всего, барыня к такому тону не привыкла и когда отвечала, голос ее обижено дрожал:

– Как вы не понимаете, мне так плохо! И как можно было открывать окна, когда на улице солнце, я этого не вынесу! Вы, вы так жестоки!

– Сейчас солнца нет, так что вам нечего опасаться. Прикажите проветрить комнату, иначе мне здесь делать нечего.

– Ах, как хотите, ладно, пусть! – проговорила умирающим голосом графиня. – Аглая! Подите сюда!

Понятно, что девушка, которая находилась в соседней комнате, за притворенной дверью, ничего не услышала.

– Аглая! – громко позвал я. – Идите сюда! – Испуганная камеристка проскользнула в спальню.

– Принесите свечу и откройте окна! – приказал я.

– Как можно! Запрещено-с, барин, – испуганно ответила она.

– Ах, Аглая, делайте, как доктор велит, – умирающим голосом сказала графиня, – мне теперь уже всё равно!

– Но, – опять попыталась возразить камеристка, – ваше сиятельство…

Я не стал слушать возражения, принес из соседней комнаты свечную лампу, отдернул гардины и с треском распахнул заклеенное бумагой окно. Сразу стало легче дышать. Спальню осветила яркая, почто полная луна, и я с интересом посмотрел на «страдалицу». Зинаида Николаевна лежала, крепко зажмурив глаза. Она была укрыта до горла пуховым атласным одеялом, голова утопала в подушке. Толком разглядеть ее при таком освещении мне не удалось. Аглая с ужасом наблюдала за моими действиями, покорно опустив руки.

– Вы можете идти, – отправил я ее вон из комнаты.

Трагически всплеснув руками, девушка поспешно выскочила в дверь.

– Вот теперь давайте разговаривать, – миролюбиво сказал я, усаживаясь на свой пуфик. – У вас, сударыня, нет никакой опасной болезни, но если вы хотите себя уморить, это ваше дело.

– Но мне так тяжко! Я так больна! – слабо возразила хозяйка.

– Потому и больны, что не дышите свежим воздухом и не встаете с постели. Сейчас я вас осмотрю и попытаюсь помочь.

– Какой вы, доктор, грубый и сильный, – задыхаясь, прошептала женщина. – Тот дивный запах был от вас?

– Это вы о чем? Впрочем, не знаю, здесь было жарко.

– От вас пахло пылью, травой, солнцем и сильным мужчиной, – шептала она, не слушая моих неловких оправданий, – это было упоительно! – Глаза женщины были закрыты, и говорила она словно в бреду. – Я знаю, я чувствую, что скоро умру…

– Всё, – прервал я, – о смерти хватит. Сейчас я вас осмотрю, и буду лечить. В двадцать пять лет просто так не умирают, для этого нужно очень постараться.

– Я боюсь света…

– Вам смотреть незачем, закройте глаза и расслабьтесь, как я вас учил. И стесняться меня не нужно, я – врач.

– Я не стесняюсь, – ответила графиня.

– Тем более, – безразличным тоном сказал я и убрал в сторону одеяло, в которое куталась Зинаида Николаевна.

Она оказалась в тонкой, полупрозрачной батистовой ночной сорочке, под которой угадывалось тело.

– Сейчас я послушаю ваше сердце, – сказал я, припадая ухом к ее груди. Женщина прерывисто вздохнула.

– Не дышите, – попросил я. – Ничего страшного у вас нет, погуляете для моциона недельку по полям и будете совсем здоровы…

Остальной осмотр занял совсем немного времени. Всё что я мог – это послушать легкие и провести пальпацию на предмет, нет ли у нее каких-нибудь опухолей и патологических отклонений от нормы. На мой взгляд, единственное, чем была по-настоящему больна молодая женщина – это атрофия мышц. Многодневное, если не многомесячное лежание в запертой комнате могло подорвать самое богатырское здоровье.

– Сколько времени вы больны? – спросил я.

– Давно, уже больше года.

– И всё это время провели в постели?

– Да, конечно, как же иначе.