Прыжок в прошлое

– Можно, только воды не наношено.

– Я принесу. Дрова у вас где?

– За баней в дровянике.

Баня, как и все, что я увидел в этом хозяйстве, была образцом простоты и рациональности. Печь, несмотря на теплый вечер, сразу разгорелась без дыма. Когда огонь загудел в топке, я набил ее дровами и начал носить из речки воду.

Через два часа баня была готова. Я с содроганием подумал, каково будет из духоты вечера лезть в такое пекло, и пошел за хозяйкой. Бодрости у нее против прежнего поубавилось, и до бани мы добирались медленно и осторожно. Я ввел ее в предбанник, посадил на лавку и хотел уйти, но она удержала меня и попросила помочь ей раздеться. Я стянул с нее поневу и посконную холщовую рубаху.

– А сам что не раздеваешься? – удивилась она. – Нешто стыдишься? В бане не грех.

Я вспомнил, что во многих областях России, да и в северных сопредельных странах бани делали общими, вероятно, мытье, омовение как-то связывалось с древними языческими культами, поэтому ни о какой эротике в такой ситуации не могло быть и речи.

… Я выбрал пару веников, и мы вошли в обжигающий легкие жар парилки.

Хозяйка тут же полезла на верхний полок и начала командовать моими не очень умелыми действиями. Я достал с полочки какие-то склянки с настоями, запарил веники и стал «создавать» настой для пара: приготовил ковш с кипятком для «первой закидки» и отмерил определенное количество капель из первого пузырька.

– Теперь кидай, – распорядилась женщина.

Я взял ковш за длинную ручку и выплеснул воду на раскаленные камни. Раздался хлопок, и пар выстрелил в помещение, наполняя его обжигающим ароматом.

Я присел, прикрывая голову руками.

– Помочи голову-то водичкой, – посоветовала больная.

Я послушался и сумел отдышаться.

– Что дальше делать?

– Это для второго, а это для третьего, – распорядилась хозяйка, указывая на разнокалиберные склянки.

Я выполнил ее указания, хотя третий ковш был для меня явно избыточен. Дышать в такой атмосфере я практически не мог и сунул голову в кадку с холодной водой.

– Лезь на полок, погрейся, – предложила женщина.

– Спасибо, я не замерз, – попытался я пошутить. Теперь, охладив голову, я почувствовал себя легче и смог оценить ароматы добавок. Пахло весной, летом и осенью одновременно, терпко, пряно, «с подтекстом».

В запахах присутствовали какие-то полутона, которые сложно оценить, предающие аромату законченность.

– Похлещи меня, – попросила женщина.

Я взял распарившийся веник и начал подниматься к ней на полок. Наверху мне стало совсем худо. Я пару раз осторожно махнул веником, стараясь, чтобы раскаленный пар не доходил до кожи, и, чувствуя, что меня вот-вот хватит тепловой удар, опрометью выскочил из парилки.

– Как вы там? – поинтересовался я в дверную щель, немного придя в себя.

– Двери затвори, тепло выпустишь, – ответил мне голос. – Заходь, похлещу.

Я предложение не принял, закрыл дверь в парилку, окатил себя с ног до головы холодной водой и вышел на улицу. Стесняться было некого, и я стоял голым на теплом летнем ветерке, выдувающем из головы парную одурь. В конце концов, я даже немного замерз и пошел одеться. Усталость, накопившаяся за день, исчезла, и почувствовал я себя удивительно бодро. Только очень захотелось есть.

Я сходил к машине, перегнал ее к усадьбе и перенес продукты в дом. Припасов у меня было больше чем достаточно. В дорогу я взял с собой даже переносной ледник. В довольно большой термозащищенной пластмассовой коробке, набитой льдом, у меня было все, чтобы удовлетворить если и не изысканный, то хороший аппетит. Я накрыл стол, сервировав его взятыми без спроса антикварными плошками и ложками, и отправился в баню вскипятить чайник. Даже на улице был слышен посвист веника и смачные его шлепки о тело.

– Сударь, это ты? – крикнула хозяйка, услышав мою возню.

– Я. Чайник ставлю.

– Ты выдь на минуту, я счас кончаю. Чайник как вскипит, сама принесу.

Меня умилила вновь проявившаяся женская стыдливость. Видимо, как только кончилось мистическое банное действо, тут же вошли в силу обыденные законы межполовых отношений. Впрочем, быть голым в присутствии одетых людей, наверное, двусмысленно и дискомфортно.

– Вы особо не задерживайтесь, – попросил я, – стол накрыт, и есть очень хочется.

Я вернулся в дом, нарезал колбасу и хлеб, сообразуясь со все усиливающимся голодом, и присел к окошку изнывать от ожидания.

– Заждался, поди? – поинтересовалась женщина, входя с чайником в комнату, и с интересом оглядела стол.

Она переоделась в невесть откуда взявшийся сарафан с выцветшим, когда-то, вероятно, ярким рисунком, волосы убрала под черный платочек и гляделась почти деревенской старушкой.

– Ты пошто своим харчем потчуешься? – с обидой спросила она. – Али я угостить не могу?

– Можете, – успокоил я ее, – просто я с утра толком не ел, и не было мочи ждать. Вы поясницу платком теплым повяжите и садитесь. Вы же два дня не ели.

Хозяйка перевязала поясницу и церемонно присела на край табуретки. Между тем, я вытащил из пластмассового ледника бутылку водки в тут же запотевшей посуде и щедро налил граммов по сто пятьдесят в лафитники из толстого мутноватого стекла.

– За знакомство, – предложил я.

– За знакомство, – повторила она.

Мы чокнулись и выпили. Я нагреб себе полную тарелку закусок и начал торопливо есть. Женщина не отставала, но делала это деликатнее меня. Утолив первый голод, я налил по второму лафитнику.

– Кстати, мы ведь до сих пор еще не познакомились.

– Правда, – улыбнувшись, сказала она, – пока все недосуг было.

– Меня зовут Алексей Григорьевич, по годам можно без отчества.

– Марфа, – произнесла женщина, церемонно кланяясь.

– А по батюшке?

– Оковной кличут.

– Никогда не слышал такого отчества, – признался я. – У вашего отца, что было дохристианское имя?

– Я этого не ведаю, как отца звали, так и я прозываюсь.

Давайте теперь Марфа Оковна выпьем за здравие, – оставил я досужие разговоры, – пока водка не выдохлась.

Мы чокнулись и выпили. Хозяйка только ополовинила рюмку и взяла закусить кусочек хлеба. Я понял, она стесняется, и положил ей на тарелку большой кусок копченой курицы.