Прометей. Возвращение

26 апреля

Сочи

Конспиративная квартира №2

Смирись…

Уже два часа ночи. Два часа – самое время уходить. Раз мы всё ещё живы и на свободе, значит Лиза увела преследователей. Увела и теперь ждёт нас в убежище №3. Позвонить нельзя, спросить нельзя. Но вывод напрашивается такой. Лиза так просто в их руки не сдастся. Лиза боец. Боец… Порадовала меня на днях сообщением, что скоро станет бабушкой. Бабушкой… Однако?! Она для меня всё та же молоденькая девушка, которая когда-то впервые зашла в мой кабинет. И сразу стала любимым моим работником: ответственным, умным, эффективным. Да и человек просто замечательный. Поэтому она была первой, кому я предложил место в своей сегодняшней команде.

Надо уходить. Рано или поздно, они вернутся сюда. Поэтому надо уходить. Но идти сразу вчетвером неразумно – объявлен комендантский час и любые передвижения ночью запрещены. Вчетвером проще оказаться обнаруженными. И если загребут – то сразу всех. Нельзя класть все яйца в одну корзину. Нельзя.

Посовещавшись, решили, что сначала в убежище №3 пойдут Кирилл и Ярослав. Добравшись до места, Целовальников передаст условный сигнал. Какой? Как? В решении этой задачи свои недюжинные таланты и смекалку вновь проявил Кацэ. В квартире, которую они условно назвали убежищем №2, была внедрена система «Умный дом». Можно было удалённо включить телевизор, робот-пылесос или кондиционер. Поэтому компьютерный гений пообещал: если в квартире, где остались Алиса и командор, включится телевизор – значит в убежище №3 всё хорошо. Если стиральная машина, то явка провалена. Как сказал Кирилл: «Умный дом может передавать шифровки объёмом с книгу».

Шелихов с Целовальниковым ушли. Генерал сидел на кухне в задумчивости, потягивая из кружки простой кипяток. Что-то волновало генерала: плохое предчувствие или досада, что поступил неправильно, отправив первыми пацанов.

В кухню тихо вошла Алиса и присела напротив Калачова:

– Вот мы и остались одни.

Командор внимательно взглянул на девушку – слишком странная интонация сопроводила эту простую фразу. На всякий случай переспросил:

– Почему «одни»?

Она не ответила, занявшись перезарядкой пистолета. Наконец новая обойма была вставлена, и она взглянула на Калачова. Взгляд был предельно серьёзен, даже суров, если исходить из безобидного образа девушки.

– Вы ничего мне не хотите рассказать? – произнесла она, чётко выделяя каждое слово вопроса.

– О чём? – не понял генерал.

– Например, о том, как вы убили моего отца.

Только сейчас до командора дошло, кто сидит напротив него. Вот почему её внешность казалась ему до боли знакомой. Это проглядывали черты Костина. А он расценивал такое восприятие внешности девушки как результат обаяния. Обаяния хорошего человека.

Алиса продолжила:

– Вы его убили и при этом не подумали, что у него есть жена, дети. Вы хорошо спите? Конечно, хорошо. А иначе вы бы поинтересовались, каково им – как они живут? А мы не жили! Мы выживали. У нас отобрали всё. Всё, кроме гордости и чести. Мать горбатилась на трёх работах, но зарабатывала гроши, на которые и хлеба вдоволь не купишь. Как одинокой женщине с двумя детьми прожить на эти копейки? И кто в этом виноват? Молчите. Ужасный человек. Как только вас земля носит? Отмазали вас от тюряги – вы и рады. За что вы убили отца? – она машинально взглянула на пистолет и положила его перед собой на стол. – Я хочу послушать вашу ложь.

– Зачем тебе слушать «мою ложь»? – вполне миролюбиво ответил Калачов. – Я вполне мог бы тебе рассказать правду. Но есть правда, которую иногда лучше не знать. Это не просто слова, это жизненный опыт. Поэтому я лучше промолчу.

– Совершил преступление – надо за него отвечать. Хотя бы раскаянием. Его я хочу увидеть. И нечего тут вилять и извиваться, как змея, придавленная лопатой.

– Раскаяние всегда во мне. Но не такое, как ты себе представляешь. А рассказывать что-то тебе я не вижу никакого смысла.

– Это почему?

– Потому что Гаков тебе уже рассказал свою версию. У тебя сложился пазл, который я не сумею перестелить правильно.

– Гаков? Мне он ничего не рассказывал.

– Так уж и ничего. Ведь не зря же он пристроил тебя ко мне. У Глеба всегда все комбинации просчитаны на десять ходов вперёд.

– А! – догадалась девушка. – Вы пытаетесь перевести стрелки и уйти от ответа. Не выйдет!

– Ты меня убьёшь? – кивнул Калачов на пистолет девушки.

Она перевела взгляд на оружие и насмешливо улыбнулась:

– Что страшно?

– Нет, мне совсем не страшно. Можешь не откладывать.

– Это всё игра на публику. Ладно, уровняем шансы, – она толкнула пистолет, и тот докатился до руки командора. – Этот пистолет я для вас приготовила. У меня свой, – она похлопала по бедру. – Теперь расскажите? Без дула пистолета.

Калачов прикрыл глаза и вновь отрицательно тряхнул головой:

– Не надо тебе этого знать, Алиса. Не надо.

– Надо, – твёрдо подтвердила свои намерения девушка.

– Во-первых, ты не поверишь. А во-вторых, правда эта слишком грязная, чтобы её опять трепать. Забудь и смирись с той долей информации, которая тебе давно известна.

Алиса решила зайти немного с другой стороны:

– Лиза намекала, что смерть вашей супруги и драка, которую вы устроили, взаимосвязаны. Это так?

Калачов тяжело вздохнул и потёр тяжёлой рукой шею, словно раздумывая, стоит ли ему что-то рассказывать, или не стоит. Решил, что лучше второе:

– Хорошая ты девчонка, Алиса. Но я тебе ничего не скажу. Хоть под дулом пистолета, хоть без него. Понимай, как хочешь, думай, что хочешь. Это твоё личное дело.

Алиса встала, подошла к окну и аккуратно выглянула из-за занавески на улицу, негромко цыкнула:

– У меня только одно не сходится. Вернее, два. Два Калачова. Один Калачов честный, принципиальный, умный, справедливый. За эти качества за него готов умереть каждый… или почти каждый. Второй Калачов – убийца моего отца. Как это совместить?

– Теперь уже никак. Это свершившийся факт и ничего здесь не поделаешь. Остаётся только терпеть.

– Зачем?

– Истина не любит торопливости. Мне трудно тебе что-то советовать. Также трудно рассказать правду. Но на этом всё. Если почувствуешь, что тебе без подробного понимания тех далёких событий не прожить, я помогу тебе получить на руки дело.

– Какое «дело»? Нет в архиве никакого дела. Его давно стёрли. Вам ли этого не знать?

– «Стёрли»? Кто его мог стереть?

– Откуда я знаю? Наверное, чтобы вас оставить чистеньким.

Калачов с внятным рычанием выпустил воздух из лёгких:

– Страна неограниченных возможностей и непуганых подлецов. В таком случае, ты никогда не узнаешь, что произошло с твоим отцом. Смирись. От меня ты ничего не услышишь.

– Вы своим молчанием уже всё сказали.

Калачов понял смысл этой фразы, поэтому буркнул:

– Ты можешь успокоить себя мыслью, что таким образом я пытаюсь выгородить себя, – в это время включился телевизор. – Всё! Это сигнал. Нам пора.

26 апреля

Сочи, убежище №3

Партия ещё не проиграна…

До нового убежища добрались без приключений. Улицы были пустынными. Вообще никого. Комендантский час в действии. Но дело, скорее всего, не только в нём. Полицейские тоже люди. А зачастую и нелюди. И ничто человеческое им не чуждо. А зачастую и античеловеческое. Они с энтузиазмом восприняли новые законы. И это вполне закономерно. Для большинства полицейских, чем строже законы, тем шире карман. Почему тогда их не видно? Ночь. В четыре часа ночи любую жадность побеждает страх. В современной России только редкого мужества полицейский может безбоязненно выйти на улицу ночью. Поэтому остаток ночи они проводят в опорных пунктах, способных выдержать трёхмесячную осаду неприятеля. Сидя внутри этих неприступных фортов, они никого не боятся.

Так рассуждала Алиса, когда они, наконец добрались до явочной квартиры.

Кацэ выглядел жалко. Он открыл двери тихо, спокойно, понурив голову и отведя взгляд в сторону. Его левый глаз украшал монументальный бланш. Я сразу всё поняла. Скотина! Идиот! Моя рука инстинктивно решила восстановить пропорции на его лице. Но Калачов успел перехватить мой кулак. Он затолкал нас на кухню, освещаемую восходящим солнцем, и насильно усадил на табуреты. Сел сам и обратился к этому уроду:

– Рассказывай!

Кацэ всё также боялся смотреть нам в глаза. Опустив голову и уперев руки в колени, он вздохнул и выдавил:

– Прости, командор, я маху дал.

Я снова не выдержала:

– Лучше бы ты сдох! Маху он дал.

Но Калачов вновь остановил меня:

– Остынь, Алиса.

Командор был бледен, как лист ватмана. Вот уж никогда не думала увидеть его таким. И тут до меня дошло – Лиза! Её нет! Калачов ничего не говорил, но было ясно, что он всё понимает. Лиза не смогла! Не смогла добраться до убежища. Иначе бы она встречала нас в дверях. Пытаясь справиться с эмоциями, генерал отвернулся и замер… Ещё этот урод с фингалом под глазом. Я вновь на него наехала:

– Где Шелехов?!

Командор активно потёр лицо и встрепенулся, стараясь отогнать негатив на второй план. Предложил спокойным голосом:

– Давай, Кирилл, рассказывай.

Кацэ мотнул головой:

– Нечего рассказывать. Мы шли. Всё было тихо и спокойно. И вдруг Шелихов встал. Там адрес на доме был указан. Адрес его бабушки. Говорит, мол, забегу на минутку. Волнуется старушка. Я ни в какую. Нельзя. А он, мол, тихо же, никого кругом. Ночь. Только на минутку. Туда и обратно. Так он умолял, что я подумал: все спят, за минуту сюда никто не успеет прискакать. Ещё так внимательно огляделся вокруг. Ни одной подозрительной машины. Ладно, говорю, но только на минутку. Не прошло и минутки, как его из подъезда выводят двое типчиков. И тут же фары загорелись у припаркованной тачки. Я бросился спасать… Всё на этом. Хотя одного я треснул по башке капитально. Вот этим зонтиком треснул, – он указал на зонт Ярослава, висевший на спинке стула.

Ну, что за кретин? Из меня вновь полезло:

– Лучше бы тебя убили! – я скрипнула зубами от злости и передразнила, искривив голос до интонации дауна: – Он увидел адрес… ни одной подозрительной машины… его выводят… я бросился спасать, – мне и на самом деле очень хотелось его убить. – Ты в ФСБ работаешь или вахтёром в женском общежитии? Для кого придуманы все эти нормы конспирации: не звонить, не инетить, не входить в контакт с родственниками?

Он молчал, не смея что-то возразить. Уткнулся взглядом в пол и молчал. Жалкий, побитый, противный.

Генерал слегка выставил перед собой ладонь:

– Ладно, криком уже ничего не поправишь. Надо думать, что делать дальше.

Делать? Что теперь делать? Нас осталось трое. Вернее двое и этот… б… т… с… – не знаю даже как его теперь называть.

Командор встал, поправил лангетку на раненой руке, затем нервно дёрнул плечами и принялся её снимать.

– Геннадий Васильевич, не рано? – поинтересовалась я.

– Надоела. Только мешает.

Избавившись от бинтов, он размял пальцы и поводил из стороны в сторону рукой:

– Нормально, – опустив руку вниз и слегка ей подрыгав, генерал обратился к нам: – Забудьте всё плохое и идите спать. Это не предложение. Это приказ. Выспавшийся фээсбэшник приравнивается к пяти цэрэушникам. Мы потеряли ключевую фигуру, но партия ещё не проиграна.

26 апреля

Сочи, кабинет начальника ФСБ

Гена может быть опасен…

Глеб Олегович разговаривал по спецсвязи:

– Достали машину?

– Да… Нет, пока не достали.

– И что? Докладывай нормально! Володя, что ты сопли жуёшь? Послал же бог подчинённого.

– Машину не подняли. Нет крана. Сюда надо притащить какой-нибудь плавучий кран.

– Зачем? Ты хочешь сдать её в металлолом?

– Но вы же сами спросили: достал я машину или нет.

– Это я образно, Володя. Образно. Аквалангисты спускались?

– Да, спускались. Нашли пока только тело Юшкевич.

– Остальные где?

– Не знаю.

– А кто знает? Володя, ты теперь мой зам. И погоны у тебя стали генеральскими. Я на тебя надеялся. Когда обнаружили Юшкевич? Во сколько?

– В четыре ночи.

– Почему меня не разбудил?

– Думал, вы спите.

– Сейчас уже час дня. Где ты был?

– Спал. Умаялся за ночь.

– С такими кадрами я долго здесь не просижу. И что ты намерен делать?

– Выполнять ваше указание.

– Тьфу! Поговорили. Дуй немедленно по старому адресу и проверь каждую квартиру. Знаю я эти штучки. Они где-то там отсиживаются. Если не будут открывать – ломайте дверь. Но чтобы проверили каждую квартиру! Слышишь меня?

– Так точно.

Закончив разговор с Нутрецовым, Гаков проворчал про себя: «Бесполезный, но преданный. Думает, что за преданность его будут всё время наградами и деньгами осыпать. Хрен тебе! Хотя и от его преданности мало толку. Сегодня он предан мне, вчера Проскурину, а завтра Калачову будет задницу лизать. Преданный подхалим – наиболее опасный из ручных животных. Кусает больно и в самый неподходящий для тебя момент. Ладно, пусть пока работает. Пусть ищет Калачова. Зачем? Не люблю, когда где-то за спиной прячется сильный соперник. А Гена может быть опасен. Может, даже очень может».

Гаков нажал кнопку и скомандовал:

– Заводите.

Дверь открылась, и на пороге в окружении двух агентов появился истинный изобретатель «Прометея».

26 апреля

Сочи. Убежище №3

Мы пойдём на Дно…

Калачов проснулся от яркого и зазывного запаха свежесваренного кофе. На кухне слышался разговор. Вернее, говорил только Целовальников:

– Вся современная американская культура, по моему гениальному определению, вмещается в краткую аннотацию одного голливудского фильма. Ты его, возможно, видела. Кратко изложу сюжет. 1942 год. Янки разрабатывают план революции в Германии. Выделяю слово «революция». Для этого они внедряют в руководство Третьего рейха шпионскую группу: весёлого негра-гомосекуса, одетого в спортивный костюм другой эпохи, грустную китаянку-лесбиянку в железно-кожаных доспехах, с неизменным самурайским мечом за спиной и срочно завербованного мудрого ребе в традиционной кипе с кейсами…

Парочка сидела на кухне и пила кофе. «Помирились. Что ж, молодцы, – ухмыльнулся командор, – Не зря я всё же кофе раздобыл – вся команда в тонусе. Уже можно отдавать приказы». Он поздоровался и сел на свободный стул. Алиса тут же подсуетилась, наполнив чашечку душистым напитком. Калачов сделал глоток и пополнил ряды слушателей. Кацэ продолжал трепаться:

– Ну вот кого они с такой культурной пропагандой воспитают? Только дегенератов.

Алиса возразила:

– Это Голливуд, фабрика грёз. К нам-то они заслали не ряженного в оранжевую юбочку трансвестита, а учёного с мировым именем. Здорово он маскировался. Прямо не человек, а гений, гражданин, мудрый политик. И всё в одном флаконе. Если бы меня месяц назад кто-нибудь спросил: хотела бы я видеть Соболевского на посту президента? Ответ был бы однозначным.

– Да, здорово они нас, – грустно подытожил Кирилл. – И что теперь с нами будет?

– Разделят на пятьдесят частей по национальному признаку и устроят всеобщую Варфоломеевскую ночь. Старый давно проверенный метод: разделяй и властвуй, – высказал своё мнение генерал.

– Вы, Геннадий Васильевич, так легко говорите об этом.

– Да, Алиса, говорю. Говорю, потому что уверен, так и будет.

Кирилл полностью переключил своё внимание с Алисы на генерала:

– Мне одно, командор, непонятно. Чего эти америкосы постоянно лезут к нам? Чего они цепляются и всё норовят какую-нибудь пакость устроить? А теперь вообще решили закошмарить нас по полной программе. Чего им надо? Никого не трогаем, в их дела нос не суём. Вообще плевать, что там в их логове творится. Даже не поучаем никого, как они всех поучают. А?

Калачов помолчал, насладившись очередным глотком кофе, и стал рассуждать:

– Вот ты, Кирилл, парень опытный. Беспризорником был, по стране попутешествовал, всяких разных людей повидал. Я тебе для полного понимания простую жизненную параллель приведу. К примеру, в одном дворе живёт парень. Он высокий, симпатичный, нравится девочкам, занимается спортом. И в этом же дворе поселился оторви-башка, без всяких тормозов и моральных принципов, но с задатками вожака стаи. Он постепенно всех под себя подмял. Одни стали его прихвостнями и радостно первыми затевали драку, когда сзади стояла целая волчья стая. Другие смирились, отсыпая из кармана мелочь. Третьи из опасения помалкивали и обходили всю эту шантрапу стороной. Только наш парень никого не боялся. Сам на рожон не лез, но всегда был готов дать сдачу. Вот как ты думаешь – успокоится оторви-башка, зная, что в его дворе живёт парень, за спиной которого нет стаи, но который его не боится?

– Мудрый ты, командор. Правильно рассуждаешь. Всё в нашем мире так же, как во дворе любого дома.

– Да, в большом планетарном дворе уже никто не может и носа на улицу показать, пока янки не разрешат, – согласилась Алиса.

– А мы что, так и будем отсиживаться по норам и спокойно взирать на всё это? – возмутился Кацэ.

Калачов кивнул:

– Вот я и думаю, что делать. Пока ничего дельного не придумал. Давайте вместе обмозгуем.

Соратники замолчали. Идей не было. Ни идей, ни опыта, ни базы с чего начинать. Хотя на счёт базы, Кирилл оказался другого мнения:

– Эх, мне бы сейчас попасть в мою компьютерную студию – я бы устроил революцию.

– Что бы ты сделал? – скептически поинтересовалась Алиса.

– У-у-у… Возможностей до потолка.

– Треплешься, – подковырнула она.

– Ничуть. Не забывай – я гений.

– Я помню, помню. Когда забываю – твой фингал тут же напоминает.

Её язвительность не смутила Кацэ ни на йоту:

– Я, Кирилл Целовальников, гений. Просто гений. Даже сам удивляюсь. Это я чпокнул американскую программу, благодаря которой они отключали нужные им камеры. Я её хакнул и на этой же платформе запустил во все системы свой вирус. Он сидит и ждёт моей команды.

– И что он может? Только камеры отключить? – не унималась подначивать Андреева.

– Нет, Алисонька, не только. Я могу заблокировать работу всех электрических приборов во всём Сочи. Даже в президентской резиденции. Ничего не будет работать. Ни телевизоры, ни голофоны, ни компы, ни инет. Встанет весь электрический транспорт. И главное, я могу запустить в сеть любой материал, обличающий Паганини. У нас же на него полно компромата!

Калачов отставил пустую кружку и обвёл взглядом сидящую перед ним парочку:

– Так – это уже что-то. А американское посольство тоже заблокируется?

– Нет, американское нет. У них своя система, которую я не успел вскрыть.

– Это плохо. Мозг всей этой операции по внедрению к нам Паганини находится там.

Кирилл удрученно помотал головой:

– Эх, жаль, что муха у меня всего лишь одна.

– Если бы у тебя был рой, ты бы, наверное, стал повелителем вселенной, – язвительно подтрунила Андреева.

Но гений не смутился:

– Если бы у меня была вторая муха, я бы заслал её к себе в кабинет. Там у меня хранится чудо-ампула суперсредства.

– И что это за чудо-ампула? – в вопросе Алисы сквозило недоверие.

– Я его называю «вьюжен-пурген». На самом деле у него сложное научное название, но моё классно отражает его мощный игривый характер. Достаточно одной микрочастицы вьюжен-пургена и человек, употребивший её, весь день гарантированно не слезет с толчка. При помощи мухи я надолго бы вывел из строя весь этот дипломатический гадюшник.

Алиса осознала великолепную задумку Кацэ:

– Да, голова у тебя и на самом деле работает. Жалко, что муха всего одна. Мы бы при помощи твоего чудо-средства усадили на горшок всех своих противников. И не только американских.

– Стоп! – вскрикнул уже думавший о своём гений. – Один в поле не воин! Но мушечка моя стоит целого войска. Не зря насекомое ты там так долго сидело! – погрозил он кому-то пальцем. – Ох, не зря! Я с помощью моего насекомого устрою такую «революцию», что они к нам со своим Паганини ещё тысячу лет не сунутся.

Он торжествующе уставился на Алису, словно говоря: «А ты меня называла дебилом».

– Молодец, – на всякий случай оценила его способности девушка. – И как твоя муха «устроит революцию»?

– Во-первых, я зашлю её на сервер и устрою там пожар.

– «Пожар»? А, в переносном смысле. Ты устроишь вредительство?

– Зачем? Муха устроит настоящее короткое замыкание со всеми вытекающими из этого последствиями. Жуткое замыкание. С огнём и пламенем. Это выведет если не навсегда, то надолго всё их оборудование.

– Но как?

– Это моё дело «как». Короче, я гарантирую, что пиндосы даже ни один сейф не смогут открыть. Все их сейфы связаны с системой шифрования и распознавания. Да что там сейф?! Я их заблокирую в посольстве. У них все двери бронированные и с кодами допусков. Ха! Они ни с Соболевским, ни со своими хозяевами за океаном не смогут связаться.

– Это точно? – осторожно переспросил генерал.

– Верняк!

Калачов кивнул головой, встал, упершись о стену, и сложил руки на груди:

– Вот и план сложился. Итак, что мы имеем? У нас есть куча компромата на Соболевского и его сподвижников. У нас есть подтверждённый факт плагиата. У нас есть заявление истинного изобретателя «Прометея». У нас есть его рассказ о сущности и эффективности этого изобретения. Кирилл, тебе отдельный лайк за иллюстрацию его лекции. Всё, на мой взгляд, ясно и понятно. Компромат и запись с Ярославом – это два блока. Третьим блоком займусь я. Прямо сейчас сяду и изложу в доступном виде всю информацию, изобличающую Соболевского, как американского засланного казачка под кодовым именем «Паганини». Здесь, кстати, пригодится материал, скаченный вами с компьютера атташе. Думаю, за сегодняшний день управлюсь. Далее мы вырубим во всём городе свет. Во всей стране это делать не обязательно. Все революции всегда вершатся исключительно в столицах. Погоди, свет вырубим, а как мы материал подадим?

– Легко, – самоуверенно махнул рукой Целовальников. – Это я обеспечу.

Сказав это, он тут же дёрнулся, сосредоточился и прижал пальцы ко лбу. Его поведение не осталось без внимания Андреевой:

– Что-то не так?

Кацэ вздохнул и потупился под пристальным взглядом девушки. Сказал уже не так уверенно, как минутой ранее:

– У меня здесь только планшет и голофон. Этого недостаточно для революции, – он яростно вздохнул. – Даже муху я могу запустить только из конторы.

Все замолчали. Тягостную минуту прервала девушка. Она вскочила со своего места:

– Ты же гений! Как ты не можешь найти выход? – её голос был достаточно бодрым и радостным, что никак не соответствовало ситуации.

Кацэ только скривился и отвернул голову. Алиса, улыбаясь, дотронулась до его плеча и вкрадчиво спросила:

– Будешь называть меня своей госпожой, если я подскажу выход?

Кирилл уставился на неё, пытаясь понять, о чём она говорит, и только пожал плечами.

– Так, будешь? – не отставала девушка.

– Буду! Буду! – вспылил гений.

– Ну, вот, командор свидетель.

Она вышла на середину кухни и приняла торжествующе-расслабленную позу со склонённой на бок головой и скрученными в калачик руками: