Догмат крови

– Так вы из «Киевской миквы»? – вскипел Голубев. —Это в вашей паршивой газетенке пропечатали, что несчастного мальчика зарезала его собственная мать?

Репортер, не ожидавший такой реакции, невольно подался назад и пробормотал:

– Против родных Ющинского имеются веские доказательства.

– Разве вам нужны доказательства, – кипятился студент. – Вы в своей газетенке уверены, что у русских матерей обыкновение такое – мучить своих детей. О француженке, немке, об англичанке вы бы подобное пропечатать не осмелились, а о русской матери – пожалуйста, оклеветали ее перед всем светом. Однако напрасно вы воображаете, что будете иметь дело с беззащитной женщиной. Вы с нами будете иметь дело, – закончил Голубев, демонстрируя значок «Двуглавого орла».

– Право, удивляюсь вам, – сказал репортер, разглядывая серебряный значок. – Студент должен сочувствовать всему прогрессивному, а вы состоите в одной компании с разными лабазниками и мясниками.

Голубев хотел было ответить, что содержать лабаз или мясную лавку достойнее, чем проституировать свою совесть в газете. Ведь это староста мясного ряда Козьма Минин во главе нижегородской черной сотни – так издревле именовалось податное посадское население – освободил Московский Кремль от иноземных захватчиков и их русских пособников. Но тут пролетка свернула на дурно замощенную булыжную мостовую и пассажиры сразу почувствовали, что взяли экипаж не на резиновом ходу. Поневоле пришлось прекратить спор. Оставалось только крепко держаться за поручни и презрительно улыбаться в лицо друг другу. Лошаденка трясла пролетку по круто вздымавшимся вверх горбатым улочкам. Около калиток толпились мещанки в платках и лузгали семечки, бросая шелуху в лужи дождевой воды.

Когда пролетка остановилась у ворот Лукьяновского кладбища, репортер спрыгнул первым и, не поклонившись, скрылся за оградой. Голубев прошел за ним. В конце раскисшей от грязи и истоптанной тысячами ног аллеи гудела огромная толпа народа. К кладбищу были стянуты усиленные наряды полиции. Студент даже не пытался пройти к могиле. Забравшись на раскидистый каштан, облепленный любопытными мальчишками, он заглянул в центр толпы и увидел, что гробик с телом мальчика уже опустили в могилу. Две женщины в черных платках, чьих лиц он не мог разглядеть, бросили в яму по горсти земли, и вслед за этим о крышку гробика застучали комья глины.

– Sit tibi tea levis, – прошептал студент. – Да будет земля тебе пухом, несчастный мальчик!

Внезапно над толпой взлетели белые листки. Из-за людских спин выскочил парубок в косоворотке, разбрасывавший поверх голов прокламации. Его лицо показалось Голубеву знакомым, он вспомнил, что видел его на собраниях Союза русского народа. Когда парубка схватил за рукав плотный дядька, в голове Голубева сразу промелькнуло: «Наших бьют»! Он спрыгнул с дерева и отработанным хуком левой свалил дядьку на землю. Затем свистнул парубку, и они побежали, петляя между могил. У кладбищенской ограды оба остановились.

– Бежим! – крикнул Владимир.

– Не можу, – еле перевел дух парубок, – треба трохи отдохнуть.

– Ты что разбрасывал? – спросил студент.

– От це, – парубок протянул листовку.

Голубев едва успел спрятать листок, как прямо на него выскочили жандармский унтер и двое в штатском платье. Студент увернулся от их рук, но его товарищ оказался менее ловким. Увидев, что парня схватили, студент остановился.

– От так-то, паныч, буде добре, – пробасил унтер-офицер, не делая, впрочем, попыток задержать студента. – Сюды, ваше высокобродие, – крикнул он толстому подполковнику в серой с голубым отливом шинели. Жандармского подполковника сопровождала женщина в потертом капоте и едва оправившийся от нокаута дядька.

– Сударыня, благоволите указать на злоумышленника, – обратился подполковник к своей спутнице.

Женщина, близоруко щурясь, ткнула пальцем в парубка, которому унтер-офицер заломил руки, и произнесла с характерным выговором:

– Гроз зол аф дир ваксн! Он разбрасывал листки, чтоб ему в преисподней угли разбрасывать. Заарестуйте его, пане генерал.

– Я не генерал, – поправил ее толстяк, утирая платком мокрое от пота лицо. – Благоволите объявить свое имя и звание для занесения в протокол.

– Юлия Григус. Слушательница акушерских курсов. Собираюсь, не сглазить бы, выучится на дипломированную повивальную бабку

– Правожительство имеете? Вам должно быть известно, что акушерские курсы не относятся к категории высших учебных заведений и их посещение не дает права проживать за чертой еврейской оседлости.

– Я посещаю курсы вечером, а днем служу пишущей барышней в конторе Бродского, дай Бог ему доброго здоровья.

– То есть фиктивно зачислены в штат? Самсон Харлампиевич, – обратился подполковник к плотному дядьке, потиравшему ухо. – Слышали об этой уловке? Поскольку служащим купцов первой гильдии дозволено проживать за чертой оседлости, богатые евреи оформляют кучу соплеменников под видом своих конторщиков, приказчиков, слуг. Когда в Москве учинили проверку, выяснилось, что у Лазаря Полякова только поварами числилось пять тысяч человек.

Дядька прогудел в ответ:

– Чому дывится? У Бродских, мабуть, до десяти тысяч наберется.

– Где прописаны? – осведомился подполковник у слушательницы курсов.

– На Собачьей тропе. У меня бумаги в полном порядке.

– Как же в порядке, если улица Собачья тропа проходит по Дворцовому участку, где евреям, хотя бы и имеющим правожительство, запрещается снимать квартиры!

– Пане офицер, ваши слова очень справедливы, ой, як справедливы! – закивала головой женщина. – Но к Дворцовому участку таки относятся дома по четной стороне, а по нечетной стороне Собачьей тропы проходит граница Печерского участка, где евреям, не сглазить бы, разрешено прописываться. Я, если угодно знать пану начальнику, прописана в нечетном доме.

– Не мельтешили бы вы под ногами в такой день! – в сердцах заметил подполковник и обратился к задержанному парню. – Тебя, молодчик, как зовут?

– Николай Андреев Павлович, – буркнул тот, глядя под ноги.

– Воруешь?

– Никак нет. Я – патриот!

– Ваше имя? – спросил жандарм Владимира.

– Сначала сами представьтесь, – задиристо сказал студент.

– Извольте! Я начальник киевского отделения по охранению общественного порядка и безопасности подполковник корпуса жандармов Николай Николаевич Кулябко. Вы удовлетворены?

Толстый подполковник пристально глянул в лицо Голубеву, собираясь насладиться замешательством, которое вызывало одно упоминание о всесильной охранке. Вопреки его ожиданию студент не дрогнул ни единым мускулом. «В самом деле, чего мне боятся! – думал он. – Ну, начальник охранки! Такой же государев слуга, как все остальные. Пусть его боятся те, у кого совесть нечиста – всякие бомбисты и пропагандисты». И он произнес прежним дерзким тоном:

– Я студент императорского университета Владимир Степанович Голубев. Надеюсь, вы тоже удовлетворены?

Подполковник озадаченно покачал головой:

– Сынок Степана Тимофеевича, такого почтенного профессора! Зачем же вы бьете филеров?

Голубев посмотрел на седого дядьку, потиравшего ухо, и насмешливо бросил:

– Пусть подает на меня в суд. Посмотрим, как филер будет свидетельствовать против студента.

Подполковник Кулябко взял Голубева под локоть и отвел в сторонку.

– Голубчик, напрасно вы пренебрежительно относитесь к филерам, – наставительно заметил он. – Филер, или агент наружного наблюдения, является сотрудником государственной полиции. Согласно инструкции, филеров набирают из запасных унтер-офицеров армии, гвардии и флота по предъявлению ими аттестатов войскового начальства об усердно-отличной службе. Самсон Харлампиевич! – позвал он. – Рекомендую: старший филер Демидюк, из отставных фельдфебелей.

– Попал бы ты, хлопец, в мою роту вольнопером, я бы из тебя дурь выбил! – проворчал старший филер.

– Ничего, это даже к лучшему, что я вас приложил, – сказал Голубев, с удовольствием рассматривая распухшее ухо Демидюка. – А то нас, черносотенцев, обвиняют в сотрудничестве с полицией.

– Не дерзите, голубчик, – нахмурился Кулябко. – Скажите спасибо, что у меня доброе сердце, иначе бы вам драка с рук не сошла. Заберите господина патриота, – приказал он унтер-офицеру. – А вам впредь не рекомендую ввязываться в стычки с сотрудниками охранного отделения.

Оставшись в одиночестве, Голубев вынул из кармана прокламацию. На бумаге синели гектографированные строки: «Православные христиане! Жиды замучили мальчика Андрея Ющинского! Жиды ежегодно перед своей пасхой замучивают несколько десятков христианских мальчиков, чтобы их кровь лить в мацу. Делают жиды это в память страданий Спасителя, которого жиды замучили, распявши на кресте. Судебные доктора нашли, что Андрея Ющинского перед страданиями связали, раздели и голого кололи, причем кололи в главные жилы, чтобы побольше добыть крови! Жиды сделали пятьдесят уколов Ющинскому! Русские люди! Если вам дороги ваши дети, бейте жидов! Бейте до тех пор, пока хоть один жид будет в России! Пожалейте ваших детей! Отмстите за невинных страдальцев! Пора! Пора»!

Глава третья

    10 апреля 1911 г.