Добрые люди

Мелкие рыбёшки прицеплялись к блесне, и руки подматывали их и снимали, и выпускали их обратно, а к нему в это время приходили всё более и более убедительные слова, и Елена наконец опускала глаза и кивала понуро головою. Солнце поднималось из-за деревьев, и губы улыбались солнцу, и глаза щурились, неспособные на него смотреть, а он сам в это время, помнится, продолжал начатый Краммом спор. И Крамм, скрестив руки на груди, обвинял русских в покорности и в воровстве, и ругал их «стадом», и учил их, что надо делать, а он легко и победоносно доказывал, что всё наоборот, что это европейцы – рабы, что это они все смирились, давно потерявши надежду… Где-то там, на реке, в далёкой и неслышной тишине проходили моторки с сидящими в них людьми, а его громкий голос опять и опять повторял свои вчерашние, но только всё более стройные и всё более правильные слова, такие, что, слушая их, он сам же гордился, как хорошо они теперь и как складно звучат, и с удивлением осознавал, что ещё никогда в жизни он так стройно о таких серьёзных вещах не высказывался. И Крамм защищался, отступал и сдувался, и, становясь совсем мелким и жалким, откуда-то сверху тоненько верещал, что всё равно русские виноваты, но его, и без того еле слышные слова, уже и совсем заглушались песней, только не той, медленно-грустной, похожей на затихающее дыхание песней о печали, а новой, быстрой, весёлой песней, похожей на гимн возбуждённой крови в висках.

Сергей настолько погрузился в эти мечтания, волнуясь из глубины мелкой и радостной дрожью, которая время от времени выходила на поверхность то в виде мурашек на коже, то в виде шепчущих что-то неслышное губ, что, когда до его ступней, стоявших в мелкой воде, вдруг докоснулась какая-то скользкая и холодная волна, он сначала подумал, что это прежняя тоска захотела захватить солнечный мир, и только потом понял, что мимо него, прямо по его ногам, проплыла здоровенная, десяти, наверное, килограммовая щука.

Разглядев, что это действительно так и что громадная рыбина вызывающе медленно уплывает от него вдоль самого берега, он занервничал, заторопился, захотел поскорее выбрать приманку, чтоб бросить её рыбе под нос, и сделал одно только резкое движение удилищем…

Щука мгновенно исчезла, не оставив после себя ничего.

Сергей огляделся и вытер ладонью лицо.

Почувствовал, что весь горит: солнце раскалило его кожу.

Он снял плавки и, зайдя в воду, сел на каменистую отмель, в холодный быстрый поток. И вдруг почувствовал, что окунулся весь в счастье. Из вездесущей жары, от которой, казалось, что невозможно укрыться, попал в маленький и холодный журчащий покой. На миг ему даже показалось, что он проснулся – настолько явно он увидел сразу весь мир: огромное чёрное пространство, в нём – маленькую голубую планету, на ней – зеркало моря с подвязанной к нему сверкающей ниткой реки, в этой реке – он сам. И тогда неудержимая дрожь прокатилась по его телу, и рот приоткрылся, чтобы запустить внутрь восторженный вздох.

Он сидел спиною к потоку и чувствовал, как холодные струи набегают на него, и ногами упирался в скользкие камни, иногда напрягаясь изо всех сил, чтоб не сорваться под сильным напором реки. Смотрел на покачивающиеся деревья, на жёлтую полоску песка, на золотое сияние, тысячами вспышек дрожавшее по волнам бесконечного, теряющегося в неразличимой дали простора. Прислушивался к суетливому девчоночьему журчанию струй, к горделивому щебету птичек, к убаюкивающему стрекоту насекомых. И ему почему-то казалось, что всё это – у него внутри! Что из тёмной, душной и сжатой коморки он превратился в сверкающий, холодный и в какую-то невидимую даль стремящийся мир.

Он, сам не замечая того, только лишь чувствовал, не пытаясь даже понять всё это умом. И он тихо и радостно улыбался своей застенчивой, непривыкшей улыбкой. И руками плюхал по воде и, погружая губы под воду, самозабвенно, по-мальчишечьи, булькал…

А потом он и вовсе погрузился с головой и, закрыв глаза, растворился в потоке, став жёлто-красной рябью струящегося за веками света, гулким, доносящимся словно из огромной сонной залы журчанием, успокоительным холодом снаружи, размеренным биением внутри… И мир летел… Всё летел и летел… Лишь изредка подправляя свой полёт лёгкими движениями пальцев.

Весь жаркий день он спал, ел, купался, кидал спиннинг, спорил с кем-то, каждый раз всё более и более важным. И всякий раз, когда вдруг по старой привычке его касалась холодная и скользкая грусть, в нём само собой воскресало ощущение холодного безграничного простора. И он тогда чувствовал, нет, не чувствовал – верил, нет, не верил – твёрдо знал, что где-то вдали уже наливается каплей, уже готовится преодолеть границу между мирами огромное жёлто-красное колесо, вот точно такое же жаркое и светлое, такое же простое и понятное, как солнце, как обычное, всем известное солнце, которое тысячи лет люди всерьёз принимали за бога, и проживали жизни, даже не сомневаясь в справедливости этих своих представлений…

Дошло даже до того, что он почти наяву представил, как это всё произошло. Как на торжественном собрании запустили в повсеместную эксплуатацию этот простой, всеми из века в век повсеместно наблюдаемый процесс, а запустив, удивлённо смотрели друг на друга и, восторгаясь простоте его воздействия, удивлялись тому, как же такую простую вещь никто не смог придумать на пару тысяч лет раньше.

Когда он приехал назад, друг где-то шлялся, и Сергей, заглянув ненадолго домой, отправился ужинать. Еду ему принесла та же злая и недружелюбная кухарка, и при виде её тёмных, мимо него взирающих глаз, он было почти передумал. Но пока ел, припомнил всё снова. Закончив с едой, он вернулся к шелесту листьев и перезвону птиц и, обойдя кафешку с другой стороны, тихо постучал. Выглянула улыбчивая Катюша и он, стесняясь, попросил позвать Дашу. Женщина быстро оглядела его покрасневшее полное лицо с застенчивыми, исподлобья глядящими глазами, звонко засмеялась и исчезла внутри. Появилась Даша. Неприятно взглянув на него, она встала на пороге. Вытерла о передник свои большие ладони.

– Дарья… Мне… Я тут узнал про вашу ситуацию. – Он начал и тут же забыл всё, что придумал. Замялся… Но взял себя в руки и продолжил упорно. – Вы мне позволите вам помочь материально? (После он долго корил себя за эти тупые казённые слова.) Пожалуйста.

Злая кухарка резко отшатнулась от него и повернулась, чтобы исчезнуть внутри (в его желудке двумя ногами прыгало: «Не надо было! Не надо было!»), но её рука как-то неожиданно, сама собою, уцепилась за дверную раму и рывком остановила разворот тела. Испустив тихий стон, женщина прижалась к косяку.

– Извините… Извините… – почему-то выдавил Сокóл, не глядя на неё. Он торопливо и неловко сунул ей в руку скрученные трубочкой деньги, пошёл быстро прочь. Что-то тихо прошелестело ему вслед, может быть, слово, может быть, вздох тёплого ветра…

А наутро они уезжали. Встали снова около пяти, зевали, матерились… Благо основной скарб был загружен ещё с вечера, и им оставалось лишь перекусить да сдать ключи. В последний раз осмотрев комнату, Сокóл пошёл к машине. Подле неё стоял растерянный Зёма. Грустно разводил руками.

– Чего? – не понял Сокóл.

– Во… – показал ему Зёма на спущенные колеса. – Ни одного ниппеля.

– Во ѢѢ! – сразу всё понял Сокóл.

– Кто? – удивился Зёма.

– Да те… Воры…

– А… Думаешь? – как-то странно посмотрел на него друг.

– Ну а кто? – И Сокóл тут же, по своему обыкновению, предложил совершить эротическое насилие над их мамами.

Пришлось будить Лёху, чтобы просить его о помощи. Делом это было нелёгким, ибо Лёхина вечерняя «усталость» далеко ещё не в полной мере прошла, и тот долго не врубался, чего от него хотят. Зато когда врубился, когда прокашлялся – то тут же выдал тот восхитительный, былинный, всеми разыскиваемый восьмиколенный шедевр (в ходе лицеслушания которого перед мысленным взором автора разверзлись небеса и оттуда в сиянии явился этот, столь популярный теперь, символ (способный одновременно удовлетворять требованиям и русской души и серьёзного читателя))

– Ах они, ѢѢѢѢ ѢѢ, ѢѢѢѢ ѢѢѢ ѢѢ в ѢѢѢѢ ѢѢѢѢѢ Ѣ и ѢѢѢѢ ѢѢ ѢѢѢ на ѢѢѢ ѢѢ, – говорил он незлобливо и даже дружелюбно, – я их ѢѢѢ, когда эти ѢѢѢ ѢѢѢѢ ѢѢѢѢ свои ѢѢѢ ѢѢ сюда, и ѢѢѢѢ ѢѢѢѢ Ѣ. Эти ѢѢѢѢ ѢѢѢ ещё ѢѢѢѢ на ѢѢ, что ѢѢ ѢѢѢѢѢ ѢѢ своей ѢѢ ѢѢѢѢ ѢѢѢ, я им ѢѢ Ѣ в ѢѢ и ѢѢѢ ѢѢ ѢѢ…

Взбодрившись таким образом, Лёха за несколько минут разрешил эту, казавшуюся им неразрешимой, задачу. Он свинтил три ниппеля (четвёртый Сокóл нашёл между делом в траве) с запасок: один с Зёминой, другой с «буханки», принадлежавшей базе, третий (ну а чё его, будить что ль?) с машины Василича.

– Вы только это, сотку оставьте, чтоб я купил-то… – сказал довольный, что его так восторженно благодарят, Лёха.

Зёма адресовал взгляд Соколу.

– У меня ни копья! – похлопал по карманам тот.

– У тя ж была десятка, – удивился Зёма.

– Ну нету, дорогой, честно, – подтвердил Сокóл. – Давай, не жмись! У тебя ж у самого куча нала!

Зёма медленно и задумчиво разглядывал окружающий пейзаж, словно вспоминал, куда ж это он дел весь свой нал, и Сокóл яркою вспышкой как-то всё-и-сразу понял. Ему недостало воздуха. А ещё – захотелось удариться в Зёму с разбега, влиться в него, словно в реку, раздавить его в объятиях, и потом ещё долго тискать, рассказывая ему вот это сверкающее, обдающее жаром, то, что он обязательно, обязательно поймёт…

Сокóл скованно, как-то всем негнущимся телом сразу, развернулся и, подойдя к открытому багажнику, залез в свой рюкзак. Покопавшись какое-то время, нашёл всё же несколько жёлтых бумажек. Протянул Лёхе.

– Не… Зачем столько? Сотню! – не понял тот.

– Да на… Эт за помощь! – пояснил Сокóл, улыбаясь.

– Не, у нас как-то не принято… – просто сказал Лёха, вытянул одну и пошёл открывать ворота. Вскоре мимо него, хрустя песком, проехала серебристая большая машина. Сидевшие в ней помахали ему на прощание. Поднял руку и он. Подумав, не стал закрывать ворота: всё равно через час открывать. Пошёл ещё полежать. До шести ещё оставалось достаточно.

Сокóл рулил правой рукой, положив левую на подоконник. Ласковый воздух касался его лица и шеи, колеса с хрустом мололи сухую землю. Машина покачивалась, неторопливо и уверенно поедая изрытую колеями дорогу. Над обступающей дорогу травой светлело просторное небо, под которым виднелись очень сильно вдаль: невысокие холмы, небольшие отрывистые рощи, какие-то белые постройки… Ничего, напоминающего ту, безысходную, тоннелем душившую ночную тропу, теперь не было и в помине. Зёма дремал, откинувшись на подголовник, и Сокóл, не стесняясь, улыбался сам не зная чему: этому ли задорному утру, близкой ли душе рядом с ним, а может быть, заспешившему навстречу порогу, на котором его ждали любимые люди, переступив через который он мог, наконец, отдохнуть…

Трасса была пуста, и Сокóл, не снижая скорости, вспрыгнул на неё с грунтовки. От резкого толчка Зёма мотнулся к окну и заёрзал, снова устраиваясь в кресле и что-то недовольно и гундосо бухтя.

– Эй, чувачок! Кончай скулить! – вопил бодрый Сокóл, облетая на всем ходу круглую выбоину. – Ща мы из тебя человека делать начнём!

– Ах, оставьте меня… На трампа вы меня обижаете? – сонно отмахивался переваливающийся от качки Зёма. – Поспать рабочему народу… не дадут…

Прямая и бесконечная дорога тоненькой струйкой вливалась в распростёртое небо. Яркие брызги сверкали на стёклах встречных машин. Бешено вращающиеся колеса стягивали с просторного стола пёструю скатерть, комкая и бросая назад её холмистые складки.

– Хоп, хоп, казачок! – орал ещё громче Сокóл, вместе с машинкой подпрыгивая на продолговатом горбе, лежащем поперёк надорвавшейся в этом месте дороги.

– Машина! – сипел томно Зёма, разлепляя глаза… – Моя прелесть!..

Вдыхая порывы ветра полной грудью, потягиваясь под набирающими силу лучами, просыпалась привольная, зовущая на все четыре стороны степь.

– Врагу не сдаё-отся наш гордый «Варяг»… – раскочегаривая на обгон тяжёлую гробину, дребезжал Сокóл хрюкотоном, переходящим в тонкий, радостный визг там, где песню подхватывала рёвом и миганием фар быстро нараставшая стена встречного грузовика.

– Всё! Всё-всё-всё… – хватал его за руку окончательно проснувшийся Зёма. – Я с тобою. Не нужно от меня уходить!

– Я тя ни за что не оставлю! С собой заберу! – шутил искрящийся Сокóл…

Ехали!..

Через какое-то время Сокóл, уже подуспокоившийся, сказал:

– А классно, что мы собрались!

Зёма утомлённо молчал.

– А могли бы и не поехать… – произнёс наконец он.

– Почему? – удивился Сокóл.

– Помнишь красную машину? Если б она нас тогда припечатала…

– Да… – протянул мудрый Сокóл. – Счастливый случай…

Помолчав, он продолжил:

– Знаешь, что я ща понял?

– Ну чё?

– Я понял, что нам с тобою уже почти по сорок, а мы до сих пор ведём себя так, словно нам и семнадцати нет… Замечал?

Зёма грустно улыбнулся. Посмотрел в окно. Привязанные за ниточку к далёкому, за горизонтом скрытому центру, они неслись по краю вращающегося серого диска – чем дальше от глаз, тем медленнее двигался мир. Всё состояло из ряда тусклых, размазанных полос. Вблизи ничего не разобрать было от скорости, вдали – нельзя было различить мелких деталей.

Сокóл продолжал:

– Такая красота… Ѣ, солнце… Мне знаешь чё больше всего запомнилось?

– Ну чё, той рыбы глаза, которую ты отпустил? – хохотнул, отвлекаясь, Зёма. – Она ж ими прямо орала, выпученными: «Ну ты, Сокóл, и удод!..»

– Да… – подтвердил Сокóл. – Но только этого… немчика нашего… глаза… Такие добрые-добрые… И очень испуганные… Словно они видели что-то ужасное, и забыть никак не могут…

Зёма замолк, а Сокóл уверенно продолжил, испытывая даже какую-то радость от того, что обрёл способность так складно выражать все свои мысли:

– Знаешь, это очень, очень хорошо, что мы с ними… тогда… не пошли! Я вообще думаю, что нужно как можно чаще смотреть людям в глаза… Ведь только когда смотришь человеку в глаза, можешь разглядеть человека…

Зёма молчал. Только кресло его тихонько поскрипывало.

Спустя какое-то время Сокóл оторвал взгляд от дороги, чтобы глянуть на друга. Был только чёрный затылок и белый кусочек уха. Зёма плотно, с огромным интересом изучал нарисованный на стекле пейзаж.

Холодная скользкая волна докоснулась до ног, возвращая к действительности.

Само собою припомнилось, что спиннинговые воры уехали ещё вчера утром.

За окном тянулась серая степь. По её плоскому неприятному лицу были растыканы корявые прыщи деревьев. С нарастающим гулом проносились встречные фуры. Машина резко качалась на ухабах. Через каждую минуту, а иногда и чаще, проходили по обочинам белые надгробные памятники. С фотографий, широко раскрывшись, следили глаза, под ними темнели круги запылённых венков. Молчали.

– Ѣ, козлы!.. Сколько народу угробили!.. – злобно выпалил Сокóл, попав колесом в очередную, сильно встряхнувшую яму.

Они ехали… ехали… ехали…

2017

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора