Александр Суворов

– Юсупов! В холодную. На трое суток. На хлеб-воду. Ступай!

Юсупов твердо ответил:

– Слушаю, ваше высокородие!

– Суворов, ступай с отцом! Он с тобой сам сделает что надо…

Соковнин вышел. Отец схватил Александра за руку и подзатыльником указал ему дорогу к двери.

– И ты, Прохор, хорош – не мог сдержать мальцов! – попрекнул Дубасова Василий Иванович.

– Никак нельзя, ваше благородие, задачку надо было решать.

За дверями школы Александр увидел двух коней: своего Шермака и отцовского гнедого. Их держал на поводу семеновский гренадер. До блеска вычищенный Шермак, под новым гренадерским седлом, с чепраком[57 - Чепрак – суконная, ковровая или меховая подстилка под конское седло.], нетерпеливо переступал ногами, недовольный тем, что копыта отяжелели – его успели подковать полковые кузнецы.

В молчании Суворовы возвращались домой верхами. Только у Никитских ворот отец оглянулся на Александра и с усмешкой спросил:

– Трудна была задача?

– Нет, батюшка, легка.

– Решил?

– Решил.

– А первое сражение выиграл или проиграл?

– Выиграл, батюшка, хотя с уроном, – ответил Александр, щупая опухший глаз.

– Что же мне теперь сделать с тобой?

– Равна вина, равно и наказание, батюшка.

– В холодную на хлеб, на воду на три дня?

– Да, батюшка.

– Что-то мать скажет! Ведь это она меня заставила тебя искать. Часу не хотела вытерпеть… Угадала, что ты в полк поскакал…

Не входя в дом, Василий Иванович отомкнул холодный чулан, запер там Александра и отправился к Авдотье Федосеевне с докладом.

Жена возмутилась, вырвала ключ от чулана из рук Василия Ивановича и кинулась освобождать сына.

Василий Иванович велел ей захватить для Александра «Римскую историю».

Александр наотрез отказался выйти из чулана. Мать попробовала вывести его силой. Сын упирался. Она его сгребла и хотела вынести на руках. Александр так яростно отбивался, что мать отступилась, захлопнула чулан, закрыла и ушла, крикнув:

– Замерзнешь – сам проситься станешь! Тогда не выпущу, проси не проси!

– Матушка! Как же я могу выйти? Сергей-то Юсупов в полку на съезжей в холодной сидит.

– Да что тебе Юсупов – брат? Он тебе глаз разбил.

– Брат! Я ему нос расквасил!

– Ну, коли так, сиди же! Ноги-то, поди, застыли. Погоди-ка!

Мать ушла и возвратилась с валенками:

– Сейчас же переобуйся!

Александр покосился на валенки и не шевельнулся. Мать обняла Александра и, тормоша его, спрашивала:

– Да в кого же ты у меня такой настойчивый вырос?

– В тебя, матушка! – ответил сын.

Мать задвинула засов и нарочно гремела замком, запирая чулан.

При скудном свете осеннего дня Александр читал:

«Юношество римское, как скоро оно будет в способности к военной службе, научилось воинскому искусству, привыкая в стане своем к трудам самым жестоким. Прилежало оно не к пиров учреждению, но к имению хорошего оружия и добрых коней. Чего ради никакие трудности не устрашали сих людей, никакой неприятель не приводил их в робость, – бодрость и храбрость их всё преодолевали…»

Уже кончался краткий день, настали сумерки, и в чулане стало темно. Ноги и руки Александра коченели. В сенях послышались голоса. Засов загремел. Дверь распахнулась. Перед Александром стояла мать с горящей свечой в руке, а рядом с ней Прохор Великан.

– Ну-ка, вылезай! – приказал Прохор. – Полно баловаться! Соковнин велел сержанта Юсупова из холодной выпустить…

Александр, обрадованный, закричал петухом, обнял мать и потащил ее за руку в комнаты.

– И книгу забыл! То-то! – попрекнула Авдотья Федосеевна.

Прохор захватил книгу, взвесил ее на руке и сказал:

– Поп читает, кузнец кует, а солдат службу правит…

В задней каморке, у кухни, Александр прижался к печке, согреваясь. На столе было приготовлено угощение. Авдотья Федосеевна усадила Прохора за стол и начала потчевать.

– Садись и ты! – пригласил Александра Дубасов. – Глотни винца – скорее согреешься.

– Неужто Юсупов – сержант? – спросил Александр.

– Сержант в брыжах. Да ты не завидуй! Кто в чин вошел лисой, тот в чине будет волком… За ваше здоровье, сударыня Авдотья Федосеевна!

– Кушай, Прохор, на доброе здоровье. Уж как ты меня обрадовал, что Сашеньку вызволил!

– А как же? Служить – так не картавить, а картавить – так не служить. Я думаю: как же это так? Соковнин сержанта выпустил, а мой товарищ в холодной сидит?!

– Да как же ты догадался?