Марк

В кабине «газика» было жарко. По лицу и шее стекал пот. От бесконечных поворотов и зигзагов уставали глаза. Парень за рулем тихо напевал что-то под нос. Монотонный гул двигателя прерывался резким скрежетом из коробки передач, и новый поворот уносил меня все глубже в ядовитые раны прошлого…

Майор собрал группу из восьми ребят и решил прорываться до первого крупного города. Две кассеты с записью опытов над людьми могли поднять немалый шум, и генералам пришлось бы закрыть эту гнилую лавочку – проклятый институт биохимических исследований.

Мне терять было нечего. В моем горле кипела такая жажда мести, что ребята без споров оставили меня в городке. Они захватили бронетранспортер и немного покуролесили на защитных рубежах. Гурик взорвал резервуары с горючим. Когда они ушли на всей скорости в степь, наступила моя пора. Ночь озарилась светом пожара. Люди метались и паниковали: никто не понимал, что происходит. Майор сказал, что их радист собрал несколько постановщиков помех, от которого у сканеров ломило головы и зубы.

Парни ушли. В погоню за ними послали три «вертушки». Но я не сомневался, что майор прорвется. Он знал тактику боя и искусство выживания. Этот лис мог спрятать в степи не только людей, но и танковую колонну. В любом случае, майор себя в обиду не даст.

Правую ногу так и не отпустило. Она волочилась, как бревно, но к назначенному сроку, когда ребята начали прощальный фейерверк, я был на месте – около кафе. Едва загрохотала канонада, и эти крысы высыпали на крыльцо, я уложил тех, кого узнал по кадрам фильма, а Белова взял в заложники.

Они пытались вклиниться в мои мозги. Они втыкали в меня иглы и травили наркотиками. Но лютая ярость была сильнее их змеиных укусов. И этот подонок пошел за мной, как ручной ягненок. Его глаза побелели от страха. Там, у сейфа, когда я потребовал капсулу с амброзией, он сломался и напустил в штаны. Он умолял меня не убивать его.

– Вот здесь твое исцеление, – кричал он, протягивая руку с заветной склянкой. – Это вещество небывалой силы! Ты поправишься! Ты снова станешь крепким, Марк. Не убивай меня, и я сделаю для тебя все. Поверь мне, поверь…

Резкий толчок машины подбросил меня на сидении и оборвал воспоминания.

– Что, русский, сон плохой приснился? – с улыбкой спросил водитель. – Стонал, как от боли.

– Да, – ответил я. – Плохой сон.

– Ты куда едешь? Здесь все селения сожжены. Бои шли, сам понимаешь.

– На могилу друзей, – ответил я.

Он молча кивнул и снова затянул свою тихую песню.

Да, подумалось мне, это было как в кошмарном сне. Но я отомстил за себя и тех людей, которых они называли подопытными и субъектами – за тех, кто поверил им, поверил в чудесные сказки о других мирах и воображаемых пространствах. Там в институте мне хотелось найти их генерала. Я никогда не любил генералов. Это они бросали молодых парней то в Чечню, то в горнило национальных разборок. Им было плевать на кровь и вырванные из тел куски. Они по колено ходили в слезах матерей и нежили толстые задницы на черной коже персональных «Мерседесов».

Жаль, что я не нашел его. Жаль, что я не знал, как отличить хороших ученых от плохих. Меня страшила мысль, что может повториться история с заложниками, и что в слепой ярости я нанесу вред невиновным людям. А мне почему-то верилось, что здесь было много простых и честных граждан, которых запугали и которым задурили головы. Они жили в радужных замках научных открытий и не ведали зла, сотворенного их руками.

Короче, я ушел – точнее, улетел, угнав военный вертолет.

– Эй, русский! Эй!

Я открыл глаза. Мы подъезжали к Бекешу. Парень остановил машину. Я вытащил из кармана деньги, но он замотал головой.

– Я дальше тебя не повезу. Если здесь меня увидят с тобой, то голову отрежут. Иди дальше сам. Счастья тебе. Не обижайся.

Я кивнул ему, закинул рюкзак на плечо и пошел по пыльной дороге. В лицо светило палящее солнце гор. Иногда мне встречались местные жители. Они с удивлением смотрели на меня и недоверчиво качали головами. Возможно, их удивляло мое появление в этих местах или то, что я пока еще был жив. Однажды один из них крикнул:

– Эй, русс! Что здесь забыл?

И я ответил:

– Себя!

Он дал мне воды. Мы молча сидели плечо к плечу, пока его трубка не погасла, а я не отдохнул для нового перехода. Потом был тот самый поворот, и мне на миг показалось, что у скалы я снова вижу Гули и Сото. В уме мелькнула мысль, что прошлое – это только сон. Я ушел от них и вновь вернулся. Сейчас Гули протянет ко мне руки и бросится навстречу, а Сото будет добродушно усмехаться в седую бороду.

Но нет. За поворотом меня ожидала лишь голая скала, нависшая над дорогой. Лишь ровная строчка выщерблен, разорванная в тех местах, где были их тела. Я сел под скалой и до вечера смотрел на камни и песок, отыскивая следы того дня. Вот здесь она упала на колени, и крик ее снова повторился в моих ушах. Он звучал во мне все время. И даже тогда я удивился, откуда она знала мое имя. Ах, Гули! Она звала меня! Она узнала!

Солнце опустилось за гряду. Потянуло прохладой, и я вновь отправился в путь. Когда небо расцвело мириадами звезд, и огромная луна осветила ущелье, я вышел к старой скамье на забытой автобусной остановке. Правая нога отказывала. Я сел на скамью и уставился на свои потрепанные сапоги. Мне вспомнилось прощание с Сото. Он знал! Как жаль, что старик не предупредил меня, поверив в ясность моего ума. Как жаль… Иначе бы все было по-другому.

Полная луна освещала скалы серебристым светом. Мне вдруг почудилось, что за моим плечом возникла тень. Я ждал, что нежные пальцы вот-вот сплетутся с моими, и голова Гули опустится на мое плечо. Я сидел и боялся вспугнуть это хрупкое видение. Казалось, что еще секунда, и случится чудесная встреча. Как в тех воображаемых пространствах, когда грань реальности размывалась, и мне оставалось лишь бережно и мягко отдаваться ходу событий.

Но нет! И полная луна солгала тогда, пообещав нам незыблемость любви. Капитан Белов и орды генералов украли наше счастье. Они уничтожили тайком людскую радость, мирный быт, тепло очагов и колыбельные песни. Они превратили полную луну в бесчестную лгунью, и она стала губить сердца всех тех, кто верил в ее призрачный свет.

Я поднялся на ноги и пошел, оставив рюкзак на скамье. Зачем мне теперь был нужен рюкзак? Печаль в него не помещалась.

Почти на рассвете я добрался до источника. Он иссяк, хотя неделю шли дожди. Он иссяк, как иссякла жизнь в разграбленных домах маленького селения. Алчная стая гиен пронеслась через ущелье, не пощадив ни людей, ни их счастья. Там, где прежде прохладные струи радовали глаз, на высохшей глине виднелся кал лошадей. Птицы умолкли. Наверное, улетели, не выдержав звона разбитого мира.

Я встретил рассвет у развалин башни. Хотелось пить, и можно было сходить к мосту, где ручей петлял между камней. Но я сидел и ждал, когда придет она. Днем меня навестил дождь, и в садах гулко падали сочные яблоки. А вечером, когда на кустах засыпали розы, и мокрая трава сверкала в лучах заходящего солнца, порывы ветра понесли по песку обрывки моего прощания.

Мы приходили сюда каждый день. И теперь только здесь я чувствовал себя живым, потому что в этих развалинах обитали мои надежды и мечты. Взгляд застыл на повороте тропы. Я ждал.

Вся моя жизнь была как это разграбленное село. Только знаки былого, рухнувшие стены, невыносимая боль и одиночество. Но я снова пришел сюда, потому что здесь были наши встречи, касание пальцев, первый поцелуй и гортанные вздохи любви.

Чего я жду? Почему теряюсь в смутном контуре тропы, уводящей меня в прошлое? Она так мудра – эта темнота, собравшаяся там. И когда она подплывет ближе, когда окутает меня сыреющей свежестью сумерек, я спрошу ее: все ли верно? Может, что-то не так? Может, что-то напрасно? Может быть, не так наивны были наши помыслы, не так чисты прикосновения рук? Иначе, отчего судьба оказалась настолько жестокой? Иначе, почему я здесь – в этом затаенном уголке моей памяти, где все пропитано воспоминаниями о тебе?

Гули, ты слышишь? Я зову тебя! Ты та девушка, о которой я тосковал всю жизнь. И я пришел, чтобы встретиться с тобой. Я расскажу тебе все. Я расскажу о пустом безумии жизни без тебя и о тех минутах, когда запах, мысль или тень разрывали грудь невероятной надеждой – надеждой о том, что ты где-то рядом. Пустой надеждой. Такой же пустой, как глаза и сердца людей, определивших наши жизни.

Мне бы только дождаться твоего прихода в этот отдаленный уголок моей памяти. Ты поймешь и простишь. Ты уведешь меня с собой, и мы пойдем в дрожащую зыбкую тьму в конце тропы – в то небытие, где снова повторятся счастливые мгновения и радостный смех. Где вырвется долгожданный вздох любви – вздох, который когда-то оборвала жизнь…

Эпилог

Когда маленький банкет подходил к концу, Доктор поднял со стола тяжелую голову и увидел напротив себя незваного гостя.

– Поздравляю вас с успешным завершением эксперимента, Док.

– Пошел прочь, мерзавец. Я ненавижу тебя и твои мерзкие интриги.

– Интриги? Да бросьте, сударь! Я честнее вас всех. Возьмите, к примеру, этого убогого салдафона. Вы заливали ему о заданиях родины и предначертанной миссии. А я, между прочим, рассказал ему о парадоксах времени и ловушках искусственных пространств. И если бы у него была хоть доля того ума, который вы ему приписывали, он вышел бы из расставленной западни. Просто диву даешься, до чего инфантильны люди. Элементарный сценарий, программа трещала по швам. Стоило тыкнуть пальцем, и все бы рассыпалось. Так нет же! Увяз в ловушке по уши. Так что нечего меня винить. Как там у Алексея Максимовича: «Рожденный ползать – летать не может». А мы бы ему и не дали, правда?

Капитан захохотал и отошел от столика. Доктор грузно поднялся на ноги, нетвердой походкой вышел на улицу и, сев на бордюр, уставился в небо. Там, в вышине, извиваясь в неистовом танце и сминая железными пальцами судьбы несчастных людей, великое древнее существо попирало время. Яд зла и сомнений стекал из разинутой пасти на землю, и в пене его возвышался колосс института биохимических исследований. А внизу, в темном пустом бараке, упившись допьяна, старый майор рыдал в маленькой ванной комнате. Кляня весь мир, он выводил на стене косыми корявыми буквами новую сточку в конце печального списка: МАРК – 30 сентября 2004 года.