Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Национальная экономия и Фридрих Лист

Год написания книги
1889
<< 1 2 3 4 >>
На страницу:
2 из 4
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
«Хорошая протекционная система не предоставляет монополии мануфактуристам страны; она дает только гарантию от потерь для тех, которые дают свои капиталы, посвящают свои способности и усилия новым промышленностям».

«Она не предоставляет монополии, потому что внутренняя конкуренция заменяет иноземную и потому, что всякий гражданин свободен принять участие в премиях, предоставляемых для всех. Она устанавливает только монополию туземцам по отношению иностранцев, которые также пользуются подобною же монополией в своем отечестве».

Мы остановились на предисловии Листа, так как в нем содержатся все основные идеи его сочинения, которые мы изложим весьма бегло. Тем не менее, мы увидим, что эти идеи в последующем становятся еще более доказательными и убедительными. Но уже сказанное достаточно обрисовывает значение и характер «национальной системы политической экономии». Это сочинение как будто представляет собою проект создания величия Германии, осуществленный через несколько десятков лет после его издания. Несчастье для тех, которые не сумели понять и проникнуться идеями, в этом проекте содержащимися! Вот каким предостережением оканчивает Лист свое предисловие: «Страна, которая посредством протекционной системы не сумеет обратиться в мануфактурную, обречена на материальную и политическую слабость. Опасность увеличивается, если соседние нации следуют другому пути, если они идут во всех отношениях вперед, тогда как мы идем назад, если у этих наций мысль о лучшей будущности возбуждает бодрость и дух предприимчивости граждан, в то время, когда у нас недостаток надежды все более и более уничтожает бодрость и способность».

«История представляет примеры гибели целых наций, потому что они не умели, в благоприятное время, решить великую задачу обеспечения своей моральной, экономической и политической независимости установлением мануфактур и учреждением сильного класса мануфактуристов и купцов».

III

Ранее изложения теории своей системы Лист ищет в истории доказательств ее тезисов: национального единства и покровительства мануфактурной промышленности. Рассматривая историческое развитие различных наций, он уясняет, что, если цветущее состояние торговли известных народов погибло, то потому, что они не могли создать этого единства, составляющего основание экономического развития, если другие народы возвеличились, то потому, что, установив это единство, они сосредоточили все свои усилия на развитии промышленности.

Италия

В каком цветущем состоянии находилась эта страна в двенадцатом и тринадцатом столетиях, когда Венеция, Генуя и Флоренция владели всей мировой торговлей! «Ей недоставало только одного, чтобы сделаться тем, во что обратилась Англия в настоящее время, и вследствие этого единственного недостатка все остальное ускользнуло из ее рук: ей недоставало национального единства и могущества, которое дается этим единством». Италия разоряется сама собою; могущество Амальфи уничтожается Пизой, Пиза падает перед Генуей, а Генуя перед Венецией. Что же касается Венеции, предоставленной своим собственным силам, то она должна была, в свою очередь, сделаться жертвою той же эгоистической политики, но к этому еще прибавилось открытие нового пути в Индию, имевшее чрезвычайно важное экономическое значение: «Если спросить историю, говорит Лист, о причинах падения этой республики и ее торговли, то вот что она отвечает: первая причина – сумасшествие, расслабление и подлость выродившейся аристократии, апатия народа, упавшего в рабство. Торговля и мануфактура Венеции должны были погибнуть, если бы даже не был открыт мыс Доброй Надежды. Это падение точно так, как падение всех итальянских республик, объясняется недостатком национального единства, иностранным влиянием, природным теократизмом и появлением в Европе больших, сильных и компактных национальностей».

Лист не дожил до возрождения в Италии идеи единства. Но история этого времени вполне подтверждает теорию Листа. С установлением национального единства экономическое состояние этой нации значительно поднялось и идет вперед.

Мы уже указывали на то, что Лист признает протекционизм необходимым условием экономического процветания только в известных стадиях развития народа. История Венеции дает ему случай высказаться по этому предмету: «Много раз приводили в подтверждение принципа свободы торговли, что падение Венеции произошло от ограничений, ею созданных: в этом мнении есть малая доля правда, но больше ошибочного». «Пример Венеции доказывает только, что отдельный город или маленькая страна, в присутствии больших государств, не может употреблять с пользою ограничительной системы, и что страна, достигшая посредством ограничений мануфактурного и коммерческого владычества, когда эта цель достигнута, должна возвращаться к свободе торговли».

В конце обзора, касающегося Италии, помещены несколько строк, служащих ответом тем, которые водворяют заблуждения в умах публики, ставя на одну доску свободу торговли со свободою вообще. Сколько раз говорилось, что защитники протекционизма проповедуют ретроградную политику.

«Здесь, как и во всех спорах о свободе международной торговли, мы встречаем смешение слов, которое породило большие ошибки. Рассуждают о свободе торговли, как о гражданской и религиозной свободе Друзья и сподвижники свободы вообще считают себя обязанными защищать свободу во всех ее формах и вследствие этого свобода торговли приобрела популярность, без различия свободы внутренней торговли от свободы торговли международной, которые в своей сущности и в результатах столь глубоко отличаются друг от друга. Ибо, если ограничения во внутренней торговле только в весьма малых случаях совместны с индивидуальной свободой граждан, то во внешней торговле высшая степень индивидуальной свободы совпадает со значительными ограничениями. Высшая степень свободы внешней торговли может иметь в результате национальное порабощение, как это случилось с Польшей. Именно в этом смысле Монтескье сказал: „В странах свободы купец встречает бесчисленные затруднения и он никогда не стеснен менее законами, как в странах порабощенных“».

Ганзейский союз

Единство, которого не достигли итальянские республики, создало величие ганзейского союза. В тринадцатом столетии Ганза соединила Гамбург, Любек и восемьдесят пять других городов, расположенных на берегу Северного и Балтийского морей и около Одера, Эльбы и Везера. Ганзейцы создали могущественный военный флот и решили, что товары Ганзы должны перевозиться исключительно на их кораблях. Английский навигационный акт был впоследствии составлен по образцу акта Ганзы. Тут Лист замечает: «Навигационные акты, точно так, как и вообще таможенное покровительство, так естественны народам, предчувствующим свое коммерческое и промышленное величие в будущем, что Соединенные Штаты, едва освободившись, приняли ограничения в мореплавании по предложению Мадисона».

Ганзейцы имели в своих руках почти всю торговлю с Англией, и эта торговля производилась исключительно на их судах. Это была настоящая монополия, которая существовала почти в продолжение трех столетий. Англия, не имея ни промышленности, ни флота, обменивала свои сырые произведения на мануфактуру. Но от этого соприкосновения с иностранцами национальный дух англичан пробудился.

Король Эдуард III был того мнения, что может осуществить нечто более полезное и более выгодное для страны, нежели вывозить необработанную шерсть и ввозить сукна. Он попробовал посредством всяких льгот привлечь в свою страну из Фландрии ремесленников по преимуществу сукон, и после того, как приобрел довольно значительное число таковых, он запретил одеваться в чужеземные сукна. Это положило начало коммерческому движению Англии. Ганзейский союз начал вести с нею борьбу. Ограничения, принятые против него Англией, несколько раз уничтожались, но потом снова возобновлялись. Этому маленькому купеческому народу удалось создать такую силу, что с ней пришлось считаться английским королям. Наконец, королева Елизавета нанесла окончательный удар Ганзе. Узнав, что в Любеке собрался ганзейский сейм для обсуждения мер, направленных против английской внешней торговли, она приказала захватить шестьдесят ганзейских кораблей. Двое из экипажей этих кораблей были отправлены в Любек с посланием, что королева «полна презрения к Ганзе, ее предположениям и мерам». Таким образом, Ганза начала слабеть и совсем уничтожилась в 1630 году вследствие ограничительных мер, принятых против нее Англией, Данией, Швецией и Россией. Но не только в этом заключаются причины ее разорения: Ганзейские города основали свою торговлю на производстве и потреблении, на земледельческой и мануфактурной промышленности окрестностей, к которым они примыкали. Но они забыли развить земледелие их родины в то время, когда давали посредством своей торговли значительный толчок земледелию чужеземных стран; они находили более удобным покупать фабричные произведения в Бельгии, нежели основывать фабрики в своей стране; они поощряли культуру полей Польши, воспитание овец в Англии, производство железа в Швеции и мануфактур в Бельгии. Они практиковали в течение столетий предписания теоретиков нашего времени: покупали товары там, где находили наиболее дешевые. Но когда ганзейцы были исключены из стран, где они покупали и продавали, ни их земледелие, ни их промышленность не развились настолько, чтобы излишек их капитала мог найти приложение; этот капитал эмигрировал в Голландию и Англию, где он поднял промышленность, богатство и могущество их неприятелей. Блистательное доказательство тому, что промышленность, предоставленная самой себе, не делает страну счастливой и могущественной.

История ганзейского союза сливается в течение продолжительного времени с историей Англии. Пример Ганзы развил в Англии коммерческую и промышленную жизнь: «После того, как свобода торговли с Ганзой довела земледелие Англии до варварского состояния, ограничительная политика, предпринятая ею против Ганзы, Бельгии и Голландии, привела ее к коммерческому и мануфактурному владычеству».

Голландия и Фландрия

После указания на причины, которые создали благосостояние Голландии: дух предприимчивости, бодрость и экономия, развитые вследствие постоянной борьбы с морем, важное открытие искусства соления сельдей, Лист указывает еще на географическую причину:

«Общее правило, что коммерческая деятельность и будущность приморского края зависят от важности его водяных бассейнов. Пусть бросят взгляд на карту Италии и тогда найдут в обширности и плодородии долины По естественное объяснение заметного преимущества торговли Венеции сравнительно с торговлей Пизы и Генуи. Торговля Голландии питалась рейнским бассейном и его притоками, и потому она должна была опередить торговлю Ганзы в той же пропорции, в какой этот бассейн по богатству и плодородию превосходит бассейны Везера и Одера».

Это правило действительно было общим до открытия железных дорог. Железные дороги значительно ослабили его значение, но, тем не менее, еще далеко не устранили.

Знаменитый экономист говорит: «Соединение всех бельгийских и батавийских провинций под бургундским владычеством доставило этой местности благоденствие национального единства, – обстоятельство, которое при изучении причин, доставивших голландцам преимущества перед соперничающими городами северной Германии, не должно быть пренебрегаемо. При Карле V Нидерланды представляли единение сил и ресурсов, которое лучше, нежели золотые прииски всего света, лучше, нежели все благоволения и все буллы папы, могло обеспечить их властителю владение землей и морем, если бы он понял значение этих сил и сумел ими управлять и пользоваться. Если бы Карл V отстранил от себя испанскую корону, как отстраняют камень, который грозит увлечь в бездну, – насколько судьба Нидерландов и Германии была бы другая! Владелец Нидерландов, император Германии и глава реформации, Карл имел в своих руках материальные и моральные средства основать наиболее могущественное промышленное и коммерческое государство, наиболее обширное морское и континентальное владычество, которое когда-либо существовало, морское владычество, которое соединило бы под одним флагом все суда от Дюнкирхена до Риги».

Вот мечта знаменитого экономиста-патриота! Коммерческое и морское развитие сил Англии и Франции сразило Голландию. Она пала, – «потому, говорит Лист, что население, обитавшее на узкой территории и состоявшее из незначительного количества рыболовов, моряков, купцов и немцев-пионеров, хотело сделаться само по себе державой, и часть континента, с которой оно составляло географическое целое, была им рассматриваема и трактуема, как чужеземная страна».

Итак, падение Голландии тоже произошло от отсутствия национального единения.

Глава о Голландии кончается следующим знаменательным предсказанием:

«Голландия ныне живет своими колониями и своею международной торговлей с Германией. Но случайная война может лишить ее владений, и по мере того, как германский таможенный союз будет понимать лучше свои интересы и уметь лучше управлять своими силами, он еще больше почувствует необходимость присоединить к себе Голландию».

Едва ли кто поручится, что это предсказание не будет в скором времени осуществлено. Еще недавно в иностранных газетах сообщалось о разговорах канцлера с французским посланником по поводу проектов оккупации Бельгии и Голландии. Мы были тогда в Бельгии, и нас удивило, что возможность такой оккупации была встречена многими как нечто такое, что рано или поздно, а должно осуществиться. Все равно, говорили нам, водворение на континенте, по инициативе кн. Бисмарка, строгого протекциониста, должно нас привести к гибели.

Англия

Эта страна, проповедующая ныне свободу торговли, создала свое коммерческое и промышленное величие строгим протекционизмом. Выше говорилось о том, как в Англии основалось суконное производство, которое положило начало промышленному развитию страны. Впоследствии властелины ее ничем не пренебрегали, чтобы возбудить промышленную деятельность народа. Некоторые из них, как, например, Елизавета, принимают абсолютные протекционные меры: ввоз металлов, выделанных кож и множество других фабричных произведений совершенно воспрещается. Строительное искусство посредством различных поощрительных мер также водворяется в Англии в царствование Елизаветы. Англичане посредством ряда различных льгот, предоставляемых иностранцам, заимствуют от всех стран света их специальные искусства: у Венеции производство кристалла, у Персии производство ковров и т. п. Фабриканты и ремесленники, выгнанные Филиппом II из Бельгии и Людовиком XIV из Франции, водворяют или улучшают в Англии целую массу промышленностей: производство шляп, бумаги, часов, льняных и шелковых изделий, железа и проч. Все эти производства развиваются и возрастают благодаря запрещениям ввоза или высоким пошлинам: «Овладевши какой-либо промышленностью, – говорит Лист, – она (Англия) окружала ее в течение столетий своим попечением, как молодое дерево, которое требует опоры и забот. Тот, кто не ведает, что в силу работы, прилежания и экономии промышленность со временем делается выгодною, и что в стране, ушедшей вперед в земледелии и в цивилизации вообще, новые фабрики, соответственно охраняемые, как бы несовершенны и дороги ни были вначале их произведения, могут при помощи опыта и внутренней конкуренции во всех отношениях сравняться со старыми иностранными фабриками; тот, кто не знает, что будущность данного фабричного производства ограничена будущностью многих других, и который не понимает, до какой степени нация может развить свои производительные силы, когда она бдительно и беспрерывно наблюдает за тем, чтобы каждое поколение преследовало дело промышленного прогресса, начиная с того положения, до которого довело его предыдущее поколение, – тот должен начать с изучения истории английской промышленности, ранее нежели приступать к построению систем и навязыванию советов государственным людям, держащим в своих руках будущность народов».

Эта выдержка объясняет величие английской промышленности. Она уясняет доктрину, которой в течение столетий были воодушевлены английские монархи, и вместе с тем может служить прекрасным ответом нашим публицистам-фритредерам.

Навигационный акт установил верховенство английского флота, в особенности в ущерб голландского, который до того времени пользовался монополией каботажа и рыболовства. В 1703 году метуэнский договор открыл Англии португальский рынок, которым до того времени пользовались голландцы и немцы. Этот договор весьма знаменателен в истории Англии. Он представляет собой первый шаг, поведший ее к колониальному владычеству. Английские произведения из Португалии дошли до Индии и Китая, что имело в окончательном результате прибавление к королевской короне Великобритании императорского титула Индии. Купцы, уверенные в том, что за ними последуют войска, составляли авангард всех колониальных завоеваний Англии. Занятие Индии могло привести Англию к промышленной катастрофе от свободного ввоза в ее пределы индийских бумажных и шелковых тканей. Что же она сделала? Под опасением строжайшей ответственности она совершенно воспретила ввоз этих произведений из своих собственных владений: «она не захотела потреблять ни одной нитки из Индии; она отбросила от себя эти столь прекрасные и столь дешевые произведения; она продавала континентальным странам по низким ценам эти прекрасные произведения востока; она им предоставила выгоды этой дешевизны, для самой же себя Англия не захотела этой дешевизны». Это – последнее слово протекционизма, обогатившего Англию, которая после того создала и столь ревностно начала проповедовать теорию свободы обмена, обморочившую одно время всю Европу.

История экономического развития Англии представляет три периода: в начале, когда в ней почти не существовало промышленности и она должна была обменивать свои сырые произведения на иностранные изделия, она держалась полной свободы торговли; когда промышленность и флот приобрели некоторое значение, она устранила иностранные произведения и суда; наконец, когда этим путем ее флот, промышленность и торговля достигли апогея, в ее международных, коммерческих отношениях снова появилась свобода. «Тогда, – говорит Лист, – заключая трактаты на основе равенства, с одной стороны, она имела по сравнению с народами отставшими несомненные преимущества и помешала этим народам предпринимать ограничения, вызываемые их потребностями; с другой стороны, она охраняла национальные силы от беспечности и держала в бодрствовании, так чтобы не быть опереженной».

Само собою разумеется, что, кроме указанных причин настоящего богатства Англии, имелись еще другие, совершенно специальные причины: географическое положение, эмиграция фламандских ткачей в XII столетии, переселение в Англию фабрикантов, торговцев и ремесленников почти со всех европейских стран и проч.

Испания и Португалия

В то время как англичане употребили столетия, чтобы создать свое национальное состояние, Испания и Португалия, как известно, достигли громадного богатства в самое непродолжительное время. Но это богатство подобно было богатству счастливца, выигравшего значительный куш в лотерею, тогда как богатство англичан походит на состояние, достигнутое «трудолюбивым и экономным отцом семейства посредством сбережений». Испания и Португалия очень рано блеснули, чтобы затем вступить на путь, по-видимому, безостановочного падения.

В X столетии, благодаря маврам, промышленность этих стран уже достигла значительного процветания; но религиозные гонения сперва на евреев, а потом на мавров нанесли первый удар этому благополучию. Англичане докончили то, что не успел сделать фанатизм. Азиентский трактат для Испании, заключенный в 1713 году, имел на ее судьбу то же влияние, как метуэнский на судьбу Португалии. Английская мануфактура наводнила эти страны, ибо известно, что англичане умеют выжимать из своих трактатов все то, что таковые могут дать. Лист по этому поводу вспоминает показание Андерсона, который говорит, что уже в то время англичане были весьма обучены искусству в искусстве объявлять свои произведения в таможнях «так, что они в действительности платили только половину пошлин, установленных тарифами». Кстати сказать, по мере развития промышленности у компатриотов Листа они развили у себя это искусство едва ли в меньшей степени, что теперь мы испытываем.

«Все торговые трактаты Англии, – говорит Лист в заключении исторического очерка экономического развития Португалии и Испании, – нам представляют постоянную тенденцию завоевывать для своей мануфактурной промышленности те страны, с которыми она входит в соглашение, предоставляя их земледельческим продуктам и сырым произведениям кажущиеся выгоды. Она стремится всюду разорять иностранные фабрики дешевизною своих изделий и удобствами своего кредита». Англичане после трактата 1713 года не остановились даже перед организацией в Испании в самых широких размерах контрабанды, а впоследствии, сделавшись хозяевами морей, они оставляли в безопасности морских пиратов. Англичане их не боялись, а между тем пираты оказывали услуги английскому флоту, грабя корабли других держав.

Франция

Относительно Франции Лист напоминает, что она обязана своим промышленным и коммерческим развитием Кольберу, который имел смелость сам один предпринять работу, которую англичане привели к благополучному концу после двух революций и трудов в течение трех столетий. Эденский трактат, заключенный при Людовике XIV, был для Франции то же, что азиентский для Испании и метуэнский для Португалии. Англичане сейчас же полонили французскую промышленность. Французы, усмотрев последствия этого трактата, от него отказались; но, – замечает Лист, – «гораздо легче разорить в течение нескольких лет цветущие фабрики, нежели целому поколению поднять их».

Лист припоминает слова Наполеона I: «Страна, которая при настоящем положении света, практиковала бы принцип свободы торговли, была бы обращена в порошок». Но непрерывные войны при Наполеоне не могли не отразиться самым губительным образом на национальной промышленности. Во время революции англичане, в лице Адама Смита, выдумали теорию свободы торговли и начали ее пропагандировать. Французы поддались на эту удочку. Все французские рынки опять перешли в руки англичан. Тогда Франция снова перешла к протекционизму, который снова дал толчок национальному производству и воссоздал французскую промышленность.

Германия

Лист создал проект для возвеличения своего отечества, но ему было суждено видеть только зародыш этого величия. Фундамент проекта – национальное единство. Развитие германской промышленности начинается с 1819 года, когда во Франкфурте-на-Майне основалась ассоциация из пяти-шести тысяч купцов и фабрикантов с целью совокупных усилий к уничтожено внутренних таможен и установлению общей коммерческой протекционной системы для всей Германии. Мы уже говорили, какое деятельное участие принимал сам Лист в осуществлении целей этой ассоциации. Затем ассоциация эта приняла протекционистский прусский тариф 1818 года. Теперь Германия уже живет не только под покровительством прусского тарифа, но под покровительством всего охранительного прусского государственного строя. Задача единения исполнена, и германская промышленность приняла чрезвычайное развитие, предвиденное в начале настоящего столетия гением Листа.

Северная Америка

Вне пределов Европы Лист касается только Северной Америки. Он устанавливает тот факт, что протекционная система создала ее независимость. Известно, что этой системы американцы держатся и до настоящих дней, несмотря на зловещие предсказания прежних и настоящих фритредеров. Еще основатели теории свободы обмена, Адам Смит и Сэй, доказывали, что будущность Америки заключается только в земледелии. Теперь мы видим, насколько мнения этих действительно замечательных экономистов, увлекавшихся свободою обмена, оказались неосновательными. Американские штаты сделались одною из самых великих промышленных стран света. На них вполне оправдалась система Листа. Война за независимость установила национальное единство, а строго протекционная система восполнила результаты этого единства.

Россия

Лист говорит очень немного о России. Но тем не менее, по понятной причине, мы остановимся над тем, что он о ней говорит.

Россия обязана первыми шагами своего промышленного развития сношениям с Грецией, затем торговле с Ганзой через Новгород; когда же царь Иоанн Васильевич покорил этот город и затем был открыт путь сношений через Белое море – то торговле с англичанами и голландцами.

Тем не менее, значительное развитие русской промышленности началось только со времени Петра Великого. История России, начиная с первых годов XVIII века, представляет блистательное доказательство могущественного влияния национального единства и политических учреждений страны на экономическое преуспеяние народа. «Царскому авторитету, благодаря которому было установлено и удержано единство между множеством варварских орд, Россия обязана созданием своей промышленности, быстрым ростом земледелия и населения, развитием внутренней торговли при помощи каналов и путей сообщения, развитием обширной внешней торговли, – одним словом, всем своим коммерческим значением».

Экономическая система в России в точном смысле этого слова, по мнению Листа, начинается только с 1821 г. Конечно, льготы, предоставленные Екатериной II иностранным рабочим и фабрикантам, улучшили состояние некоторых ремесел и фабрик; но промышленная культура нации была еще настолько отсталая, что промышленность ограничивалась грубым изделием полотен, железа, стекла и вообще только изделиями тех отраслей ее, которые были особенно благоприятствуемы земледельческими и минеральными богатствами страны. – Впрочем, в то время большее развитие промышленности не было еще в экономическом интересе России. Если бы иностранцы принимали в уплату их произведений съестные припасы, сырые произведения и грубые фабричные изделия, которые Россия могла давать, если бы не было внешних усложнений и войн, Россия еще долго имела бы выгоду производить свободный обмен со странами, ее опередившими, ибо ее культура могла от этого выиграть более, нежели от протекционной системы. Но войны, блокада континента и ограничительные меры других стран поколебали интересы России и заставили ее искать более надежной экономической системы, нежели вывоз сырья и ввоз фабричных изделий. Таким образом, она была вынуждена заняться сама обработкой своего сырья. После войны хотели снова вернуться к свободе торговли. Правительство и сам Царь были склонны к фритредерству. Тогда Шторх имел такой же во многом губительный авторитет в России, как Сэй в Германии. Уничтожили пошлины. Заводы и фабрики, преимущественно вследствие конкуренции Англии, начали разоряться, но это не смутило фритредеров. «После кризиса, который будет пройден, говорили они, Россия вкусит сладчайшие плоды благодеяния свободы торговли». В то время коммерческие конъюнктуры действительно благоприятствовали экономическому положению России. Плохой урожай в большей части Европы вызвал усиленный вывоз земледельческих продуктов – и это дало России возможность заплатить за усиленный ввоз иностранной мануфактуры. Но когда исключительный спрос на русские продукты прекратился, и Англия в интересах аристократии затруднила ввоз хлеба, а в интересах Канады – ввоз дерева, то разорение русских фабрик и усиленный ввоз в Россию заграничных изделий дал себя почувствовать во всей силе. «Тогда, после того, как вместе со Шторхом, рассматривали торговый баланс как химеру, существование которой для образованного человека так же неприлично признавать, как существование колдунов в XVIII столетии, с ужасом увидели, что между независимыми странами действительно существует нечто аналогичное торговому балансу». Правительство было вынуждено вернуться к протекционной системе, о чем были оповещены представители России при иностранных дворах особым циркуляром графа Нессельроде в 1821 году, в котором говорилось, что «Россия видит себя вынужденной обстоятельствами прибегнуть к независимой коммерческой системе; что продукты империи не находят помещения во внешних рынках; что фабрики разорены или находятся накануне разорения; что вся звонкая монета уходит за границу, и коммерческие дома, наиболее солидные, находятся накануне катастрофы».

Благодетельные последствия для России восстановленного протекционизма, не менее как бедствия, произведенные предыдущей практикой свободы торговли, послужили к наглядному доказательству неправильности принципов и уверений фритредеров. Из всех цивилизованных стран, преимущественно же из Англии и Германии, явились капиталы и умственные силы, чтобы принять участие в выгодах, предоставленных русскому производству новым таможенным тарифом. Дворянство, «не находя внешних рынков для своих произведений, попробовало разрешить обратную задачу, а именно – приблизить к себе рынки: они основали фабрики в своих поместьях». Спрос вновь созданных шерстяных фабрик на шерсть значительно увеличил овцеводство. Заграничная торговля, вместо того, чтобы уменьшиться, увеличилась, в особенности торговля с Китаем, Персией и вообще Азией. Коммерческие кризисы прекратились, «и достаточно просмотреть последние отчеты департамента торговли России, чтобы убедиться, что Россия, благодаря принятой ею системе, достигла благоденствия и что она гигантскими шагами подвигается как по пути богатства, так и могущества». Такие результаты тогда смущали немцев, и вот как Лист их утешает: «Безрассудно со стороны Германии желать уменьшения этих прогрессов и расточать жалобы на ущерб, который система России принесла северным германским провинциям. Нация, как и человек, не имеет более дорогих интересов, как свои собственные. На России не лежит обязанности хлопотать о благоденствии Германии. Пусть Германия занимается Германией, Россия – Россией. Вместо того, чтобы жаловаться, вместо того, чтобы питаться надеждами и ждать Мессию будущей свободы торговли, было бы лучше бросить космополитическую систему в огонь и воспользоваться примером России». Германия последовала совету Листа. Она воспользовалась нашим примером, но мы им не воспользовались. Поэтому и произошла метаморфоза, которая отзывается ныне на всем экономическом строе России. Что Англия смотрит косо на коммерческую политику России, это, говорит Лист, вполне естественно. Россия, благодаря этой политике, эмансипировалась от Англии, она явилась ее соперницей в Азии. Если Англия имеет преимущество дешевизны своих изделий, то зато Россия имеет выгоды соседства с Азией.

<< 1 2 3 4 >>
На страницу:
2 из 4