Пояс «Ориона»

Пока Никола мыл машину, Глеб сходил к себе, одел куртку, взял с собой свою походную сумку.

Дорога им предстояла по здешним меркам длинная – пол часа езды! Когда выехали из города на прямую дорогу, Глеб сел за руль а Никола показывал ему все, что встречалась по сторонам и отвечал на вопросы Глеба. Получалось у них довольно сносно, во всяком случае, они понимали друг друга. Начав объяснять по-немецки, Никола быстро заводился, переходил на сербский и говорил без умолку до тех пор, пока Глеб его не останавливал. Так как дорога в это раннее время была почти пустая, то Глеб больше времени рассматривал все, что находилось вокруг.

Он включил радио и настроил на музыкальную радиостанцию. Это помогло ему отвлечься от болтовни Николы и необходимости хотя бы изредка отвечать ему, чтобы показать, что он его слушает. Придорожные деревни постепенно снимали с себя туристический лоск и стали очень походить на русские. Разница была только в чистоте, ухоженности. Здесь не было больших полей – горы вокруг, хоть и не высокие, все же не давали места для больших ровных пространств. Но каждый подходящий для посевов кусок земли был обработан. В большинстве урожай был собран и сложно было судить по убранному полю, что здесь росло. Там, где ровного места было совсем мало, террасами вверх или вниз уходили виноградники. «Дикие деревья, наверное, остались только на самых вершинах этих невысоких гор» – подумал Глеб.

Главным отличием здешних домов были крыши. Они теперь были не под яркой пластиковой черепицей, а под обычной черепицей из обожженной глины. Но все же, это была исключительно черепица, а не какое-нибудь стальное покрытие. Глаз его отдыхал. Он поймал себя на мысли, что кроме, конечно, моря, второе, на что он мог смотреть долго и не уставая – на эти деревенские пейзажи.

Вскоре они приехали. Свернув с главной дороги в сторону и проехав небыстро минут десять, они остановились у ворот крупной усадьбы, так про себя ее назвал Глеб. Никола, не выходя, позвонил по телефону и через несколько минут к ним вышел немолодой сухощавый мужчина, открыл ворота, пропустив их машину, и снова закрыл и пошел вслед за ними. Никола показал Глебу, что нужно подъехать к небольшому ангару. Когда Глеб остановился, Никола вышел, открыл двери фургона и пошел навстречу тому, кто им открыл ворота. Насколько Глеб понял, тот и был родственником Николы и хозяином всего вокруг.

Никола представил Глеба хозяину усадьбы, сказав, что он русский турист. Недоверие, которое вначале Глеб читал в глазах хозяина, сменилось доброжелательностью. Хозяин, конечно, не говорил по-русски, но на сербском он говорил четко и не быстро, не то, что Никола. Поэтому почти все, что ему говорил хозяин, Глеб понял. Хозяин показал рукой вокруг всей усадьбы и сказал, что Глеб может ходить везде и смотреть все что хочет, собак можно не бояться, на день их запирают.

Неожиданно, до них стали долетать странные звуки. Не то рев, не то стон большого животного. Глеб вопросительно посмотрел на хозяина. Тот сказал, что в том дальнем строении, которое является конюшней, уже второй день не может ожеребиться кобыла. Силы ее на исходе, уже и ветеринар был у них, ничего сделать не мог. Сейчас там старая Мария, местная знахарка и колдунья. Если и она не поможет, то придется резать живот кобыле, чтобы спасти либо ее, либо жеребенка. Поэтому сейчас в усадьбе не видно людей, почти все в конюшне, ждут, чем это все закончится.

Хозяин и Никола пошли в ангар, возле которого остановилась их машина, чтобы загружать продукты. А Глеб походил немного возле машины и, непонятно почему, но пошел в конюшню.

По мере приближения к конюшне, звуки стали все громче, иногда это был храп, иногда хрип, которые переходили в стон.

В конюшне было немного людей, скорее всего во всей усадьбе было немного людей, так как кроме как в конюшне, Глеб не увидел ни одного человека вокруг. Зрелище было не веселое. Люди окружили полукольцом ясли, в которых на сене лежала гнедая кобыла с большим животом. Периодически бедное животное хрипело, стонало, по телу ее пробегали конвульсии. Женщины, которые стояли вокруг, платками вытирали слезы из глаз.

Возле кобылы находилась старая, но крепкая женщина. Одета она была так же как и все, только на голове у нее был платок, который завязан был каким-то особым способом. Колдунья Мария проделывала некоторые манипуляции над животным, прижимала свои ладони к разным местам лошади, то прикладывала ухо к ее животу.

Колдунья встала и внимательно осмотрела людей, стоящих вокруг. Взгляд ее был недобрый. Из слов, которые она говорила, Глеб с трудом понял, что на всех, кто здесь стоит наложено что-то вроде порчи, поэтому никто не может ей помочь. Неожиданно ее взгляд остановился на Глебе. Она быстро сорвалась с места и бросилась к нему. Он ничего не успел сообразить, как она взяла его за руку и потащила, именно потащила а не потянула, к лошади. Приговаривала, что только на нем ничего не «лежит» и поэтому только он может ей помочь.

Подведя Глеба к лошади, она больше знаками показала ему, что он должен поднять голову лошади. Это было не просто, голова была тяжелая, но лошадь не сопротивлялась. Глаза бедного животного были полузакрыты, на губах засохла пена. Из горла вырывалось прерывистое очень тихое дыхание. Глеб поднял ее голову так, чтобы Мария смогла влить ей в горло содержимое небольшого кувшина. Почувствовав жидкость на губах, лошадь стала судорожно глотать, словно жажда иссушила ее всю изнутри. Часть жидкости вытекла на землю, но все же достаточно зелья попало по назначению. Глеб положил ее голову на солому, которой был выстлан пол, и сверху положил свои руки. Так он мог чувствовать слабую жизнь в теле животного.

Зелье стало действовать. Через несколько минут звуки лошади изменились. В них появилась сила, наверное это была последняя попытка лошади разродиться. Глеб по приказу Марии прижал голову лошади к земле, а Мария шепча не то молитву, не то заклинание, поглаживала живот лошади. Неожиданно лошадь напряглась и задрожала, по животу прошлись перекаты, Мария быстро подбежала к ней со стороны хвоста, схватило рукой за что-то, как потом оказалось, за показавшее копыто жеребенка, и стала тянуть его со всех своих сил. В это время Глебу всем своим телом пришлось навалиться на голову и шею лошади, чтобы передняя часть ее тела была неподвижна и опиралась на землю. Чтобы последних сил хватило, чтобы сделать самое главное – вытолкнуть жеребенка из себя и дать жизнь и ему, и себе.

Вздох облегчения вырвался из груди сразу всех окружающих, Мария по инерции чуть не упала – она вытащила жеребенка из живота лошади, он лежал рядом окровавленный, но живой. Жива была и лошадь, она опустила голову без сил, но дыхание ее стало ровным. Она открыла глаза и посмотрела на Глеба. Взгляд этот был настолько осмысленным и выразительным, что Глеб поневоле наклонился к ее голове и прижался губами к ее лбу. В глазах лошади он прочитал благодарность и теплоту, словно это Глеб, а не сама лошадь, вернул к жизни два живых существа: ее и жеребенка.

К ним сразу подбежали две женщины с ведром воды и стали обмывать и жеребенка и лошадь. Когда жеребенок привстал на ногах, все увидели на лбу гнедого жеребенка белое пятно, как звезда.

Из шума, который моментально создали люди, до того стоявшие в тишине, Глеб уловил, что жеребенок со звездой на лбу – это к счастью и богатству.

Воспользовавшись поднявшейся вокруг суматохой радости, всем захотелось погладить жеребенка и лошадь, Глеб отошел в сторону и направился прочь из конюшни. Все, что с ним произошло, произвело на него очень сильное впечатление. Особенно он не мог забыть глаза лошади. Боль и печаль, даже саму смерть, в начале, и безмерную усталость, но огромное счастье в конце.

Неожиданно кто-то сзади потянул Глеба за рукав. Тот обернулся, перед ним стояла невысокая женщина его возраста, в руках у нее стоял небольшой поднос на котором была старинная граненая рюмка, полная до краев, и рядом лежал кусок хлеба. Женщина говорила только одно: «Спасибо, спасибо…». Глеб понял что нужно делать. Он поднял рюмку, сказал: «За жеребенка и за мать-лошадь!» и залпом выпил ее содержимое. На глазах его навернулись слезы – крепость напитка была не та, что ему наливали в корчмах по дороге в Будву. Это был настоящий деревенский самогон. Кусок хлеба очень выручил. Глеб пришел в себя через несколько минут, когда съел весь кусок хлеба. Женщина поцеловала его в лоб и сказала «На здоровье!».

Рюмка самогона очень помогла. Переживания улетучились и осталось только радость от рождения новой жизни. На ватных ногах он не спеша вышел из конюшни и присел на землю, прислонившись спиной к стене конюшни, полной грудью вдохнул свежий деревенский воздух. Мимо него пробежали в конюшню Никола и хозяин усадьбы. Лица у обоих были сияющие.

Прошло несколько минут, Глебу стало лучше. Первый шок от алкоголя прошел. Ноги окрепли, тепло разлилось по всему телу и прошел шум в голове.

Из конюшни вышла колдунья Мария. Она оказалась сухощавой и очень высокой. Лицо ее было очень уставшим, но в глаза горели счастьем. Она знаком показала Глебу, чтобы тот шел за ней. Тот вначале сомневался, стоит ему идти с Марией. Тем более, что хозяин усадьбы называл ее колдуньей. Видно нерешительность и сомнения отразились на его лице, так как Мария еще раз позвала его собой и сказала по-русски: «Не бойся! Не бойся!». Глеб пошел вслед за ней.

Они вышли из усадьбы не через большие ворота, в которые Глеб с Николой въехали на грузовичке, а через маленькую калитку в другой стороне забора. Эта калитка выходила на небольшую улочку между домами, которая бала даже не заасфальтирована, а посыпана гравием.

Как оказалось, дом Марии был недалеко, через два дома от усадьбы. Мария шла быстро, не оглядываясь. Глебу ничего другого не оставалось, как молча идти вслед за ней.

Когда они подошли к ее дому, то прежде чем открыть калитку во двор, Мария оглянулась на Глеба, и еще раз сказала: «Не бойся, пошли!».

Двор был небольшим. Когда Глеб вошел в калитку, то перед ним встал большой одноэтажный дом с очень высокой крышей, и потому с очень большой мансардой. Стоя в нерешительности, входить в дом или нет, Глеб искал взглядом Марию. Ее перед домом не было.

И только обернувшись направо, он увидел ее – она стояла перед входом в небольшую пристройку, невысокую, с пологой крышей и всего на два окна. Дверь была низкая, и Глебу пришлось наклониться, чтобы войти туда вслед за Марией. Внутри было чисто и светло, так как помещение было небольшим, то двух окон хватало, чтобы осветить его. Это был не хлев, не сарай, не амбар. Глебу трудно было определить, на что это было похоже. По отсутствию предметов быта, посуды, продуктов, мягкой мебели, можно было с уверенностью сказать, что здесь никто не живет. Но зато было большое количество комодов с ящиками, несколько сундуков. Стульев не было, были деревянные табуретки, вдоль одной стены расположилась тоже деревянная лавка. Запах был очень приятный – пахло засушенной луговой травой. Пучки этой травы были закреплены под потолком по углам. Висели иконы. Иконы были православные. В красном углу висела икона божьей матери с горящей лампадой. Это успокоило Глеба – ничего плохого под иконами совершаться не могло.

Что-то в этой комнате было не так, не так как в обычных домах. И только через некоторое время Глеб понял, что же было не так. Не было электрических лампочек, нигде не было. Но в каждом помещении, а прихожей, и большой комнате, куда они вошли, стояли масляные лампы. Старые масляные лампы. Не лампады, не свечи, не керосиновые, а именно масляные старые закопченные лампы.

«Это, скорее всего, помещение, где Мария занимается своим знахарством, и молится» – подумал Глеб. Слово «колдовство» совершенно не соответствовало той чистоте и иконам, которые здесь были.

Мария знаком показала Глебу, чтобы он сел на лавку и подождал. А сама она стала по очереди открывать ящики комодов, словно что-то искала. Она перерыла почти все. Ничего не нашла, чувство разочарования отразилось на ее лице. Она села на скамейку и губы ее стали что-то нашептывать, не то молитву не то заклинание. Через несколько минут она громко охнула, встала и подбежала к сундуку, стоящему в дальнем углу. Открыла крышку и, порывшись немного, достала небольшой сверток. Она положила сверток на стол возле окна, поближе к свету и развернула его. Глебу плохо было видно, что там лежало.

Мария взяла два каких-то предмета, и подошла вначале к иконе Божьей Матери, помолилась некоторое время, потом обернулась к Глебу и протянула ему один предмет – небольшую глиняную куколку, не расписанную, просто обожженную с отверстием для шнурка.

– Это для тебя, – сказал Мария.

Затем снова повторился ритуал с молитвой.

– Это для нее, – сказала Мария, протягивая Глебу вторую куколку.

– Для кого? – переспросил Глеб.

– Это для нее, – повторила Мария.

Она подошла к полке, на которой стояла масляная лампа. Рядом с лампой лежал свернутый в жгут шнур-фитиль. Мария отрезала два куска фитиля такого размера, чтобы можно было на шею одевать не развязывая. Взяла из руки Глебы обе куколки, повесила каждую из них на свой кусок шнура и завязала. Одела обе на шею Глебу со словами:

– Тебе и ей поможет. Свою оставишь себе, а ее ей отдашь!

Глеб кивнул головой в знак согласия.

И неожиданно для себя, Глеб спросил ее:

– Мы будем вместе?

Мария ответила не сразу. Она подошла к окну, на подоконнике стояла миска с какой-то крупой. Мария взял в ладонь немного крупы и начала ее пересыпать из одной ладони в другую. После каждого пересыпания крупы становилось все меньше и меньше. Казалось, что само время пересыпается между пальцами колдуньи. Когда осталось крупы совсем немного, она перетерла крупинки между ладонями и подбросила эту крупяную пыль вверх на стекло. Подошла к Глебу, встала напротив него и положила свои руки ему на плечи.

– Да, будете. Но не сейчас. Потом будете, потом…

– Когда это «потом», и почему не сейчас? – прошептал Глеб.

– Не знаю. Я говорю только то, что вижу. Будете… но потом, позже… А теперь иди – тебя уже ждут!

Глеб резко встал и быстро направился к двери. В дверях остановился, повернулся к Марии:

– Спасибо! Пусть потом, главное – что будем вместе!

Как в тумане он вышел на улицу и, не оглядываясь, пошел к усадьбе, где уже давно ждал его Никола. Ему вдруг стало жарко, он потянулся рукой к шее, чтобы расстегнуть верхние пуговицы у рубашки. И рука его нащупала шнурки. Только сейчас Глеб вспомнил про подарок Марии. Не хотел он привлекать ничьего внимания. Особенно ему не хотелось выслушивать возможные упреки Николы, что связался с ведьмой. Он снял с шеи шнурки с куколками и положил в нагрудный карман куртки, который застегнул на молнию.

Машина Николы стояла на прежнем месте, мотор работал и Никола стоял рядом. Увидев Глеба еще издали, он замахал ему руками, показывая на часы, чтобы тот поторопился. Глеб ускорил шаг и, подойдя к машине, сел на пассажирское кресло. Никола поворчал немного, что время поджимает, продукты нужны в ресторане, и поехал к воротам усадьбы. Перед воротами он остановился и вышел, чтобы их открыть. В эту минуту дверь возле Глеба открылась, та самая женщина, которая дала Глебу рюмку раки, протянула ему небольшой узелок со словами: «Спасибо… Спасибо… будь здоров!». Глеб не мог отказаться от подарка. Но сказать он ничего женщине не успел. Никола сел за руль и они быстро поехали в город.

Видно было, Никола не доволен. Оно и понятно, для Глеба это развлечение, а для него работа. Если во время продукты не привезти, то в ресторане не успеют приготовить обед. Но Никола был человек отходчивый. И так как он ехал быстро, то пропущенное время быстро наверстали. Когда подъезжали к Будве, к Николе вернулось его обычное хорошее настроение. Но он не стал расспрашивать Глеба про Марию, хотя Глеб всю дорогу ожидал вопросов от Николы. Никола побаивался Марии, наверное поэтому лишний раз о ней разговор не заводил.