Брать живьем! 1919-й. 2

Я обернулся и бросил на него благодарный взгляд.

Чубатый казак, увидев, что тащат еще одного приговоренного, остановил приготовления к расстрелу. Самохвалов подвел меня к бровке оврага и поставил чуть в стороне от избитых, но не сломленных людей.

– Кто вы, друзья? – cпросил я, когда Самохвалов отошел на положенное расстояние.

– Члены таволжанской коммуны «Равенство и братство», – ответил ближний ко мне крестьянин. – В поле взяли, налетели из рощицы, черти окаянные!..

– Молчать! – рявкнул чубатый, схватившись за рукоять шашки. – Самохвалов, ты кончай своего, уж не знаю, чем он провинился, а мои ребята пустят в расход этих.

Он разгладил шаровары с красными лампасами и важно прошелся перед казаками. Лицо сурово-безжалостное, ни одной мало-мальски приятной черточки.

– Готовсь! – прозвучала его резкая, как щелчок кнута, команда. – Цельсь!.. Пли!..

Раздались громкие выстрелы, вскрики, звуки падения тел. Я рухнул на землю практически одновременно с убитыми и покатился вместе с ними вниз по склону. К счастью, был он не слишком крутым, мне удалось отделаться парой-тройкой ушибов и легким головокружением. На дне оврага я постарался лечь на бок, и краем глаза увидел, как к бровке подошли казаки.

– Анисимов! – гаркнул чубатый подхорунжий. – Спустись-ка вниз с нагайкой!

– Есть!

– Да чего там проверять, мертвее мертвых, – послышался голос Самохвалова.

По склону зашуршали быстрые шаги. Вниз спустился коренастый казак с казацкой плетью в правой руке. Замахнувшись, он хлестко ударил первого расстрелянного, потом второго, третьего. Когда очередь дошла до меня, я крепко сжал зубы. «Если шелохнусь, или издам малейший стон, мне крышка!» – мелькнула мысль. В воздухе в тот же миг свистнула нагайка. Бок и спину ожгло словно кипятком, но я не шевельнулся и не издал ни звука.

– И, правда, мертвее мертвых, – ухмыльнулся казак и полез обратно наверх.

– Я ж вам говорил, – прогремел Самохвалов. – Пошли отcедова!

Бровка оврага опустела. Казаки удалялись, топот их сапог становился тише.

– И, что б, не хоронить! – прогремел голос чубатого. – Понятно, бабы?.. Пусть валяются!

Чуть погодя на бровке появились мальчишки и несколько женщин. Последние крестились, вздыхали, утирали слезы.

– Вниз не лезьте, – поучала одна из них пацанов. – В оврагах, где совершилось убийство, нечистая сила селится. Если вдруг скатитесь в него, то встать надо с левой ноги, отряхнуться и сказать: «Черти-батюшки, уйдите в хатушки. Чур, вас к небу, меня к земле!»

Какое-то время наверху шли разговоры, потом все стихло. Я лежал и, глядя на залитую кровью рубаху ближайшего коммунара, напряженно думал о своем положении. Во, дела! Чуть не попал под раздачу!.. Но я жив и невредим, это главное. Оставаться до темноты в овраге, конечно, можно, но тогда дневника Благородова мне не видать как своих ушей! Подъесаул обязательно его хватится…

– Ой, Борька, ты мне пятку отдавил! – послышался приглушенный детский голос.

– Прости, Дениска, я нечаянно… А, может, поворотим назад, боязно что-то.

– Испужался?! А вдруг кто-нибудь из них жив, ждет, не дождется помощи… Пошли, я тебе за это на нашем Орлике дам покататься и смородинным вареньем угощу.

– Брешешь!

– Вот крест святой!..

Я сложил руки у рта и вполголоса проговорил:

– Мальчишки, сюда!

Наступила тишина. Я чуть приподнял голову. Пацаны, которым было лет по десять, стояли в полусогнутом положении и смотрели на меня во все глаза.

– Ну, что застопорились?

Первым пришел в себя Денис, cухощавый и белобрысый, стоявший ближе ко мне.

– Вы, дяденька, живой?!

– А мертвые разговаривают?

– Гы-гы…

– Ребята, вы молодцы, что решили проверить, не остался ли, кто из нас жив… Меня помните? Я в телеге сидел?

– Ага, помним… А дяденьки эти все мертвые?

– К сожалению, да… Поможете мне? Нужно одно дельце сделать.

– Какое? – насторожился Денис.

– В телеге под мешком с ветошью лежит толстая тетрадь. Сможете незаметно взять ее и принести мне.

– Проще пареной репы! – махнул рукой Денис. – Скажи, Борька?

– Мы в два счета! – улыбнулся упитанный конопатый мальчишка.

– Имейте в виду, что лошадь с телегой забрал себе тот высокий казак, что стрелял в меня. Не попадитесь ему на глаза!

– Ладно, поостережемся… А вы не ранены?

– Нет, промахнулся казак… Обо мне никому ни слова! Молчок! Второго расстрела я не переживу.

– Хорошо! – почти в один голос заверили меня ребята и мгновенно скрылись из глаз.

Вернулись они минут через двадцать, возбужденные и счастливые. Толстую тетрадь из-за пазухи достал Денис. Отдав мне ее, он коротко отчитался о проделанном:

– Прибежали мы к месту, где стояла телега, а ее уж нет. На ней по улице тот высокий казак едет. Мы за ним припустили. Подбегаем, он песню под нос напевает, ничегошеньки не слышит. Я глянул в телегу: точно, тетрадка виднеется из-под мешка. Схватил ее, сунул за пазуху и тикать обратно!

Я аккуратно открыл заветную тетрадь. В глаза бросилась верхняя строчка на первом листе: «Дневник подъесаула С. Благородова».

– Вы настоящие храбрецы! – похвалил я сорванцов. – А теперь ступайте по своим делам. Сюда больше не приходите. Не дай Бог, казаки заподозрят неладное! Тогда мне несдобровать.

Глава 3

Дождавшись темноты и положив дневник за пазуху, я выбрался из оврага, крадучись добрался до сельской околицы, и углубился в степь, держа общее направление на северо-восток. Перебегая от рощицы к рощице, благополучно избежал встреч с несколькими казачьими разъездами. Спина и бок от удара нагайкой ныли, но не настолько, что бы я придавал этому большое значение.

Где-то через полчаса по линии моего бега замаячили сады и жилые строения. Что это? Хутор?… Есть хотелось как из пушки, поэтому я без опаски постучал в дверь крайнего дома и попросил кусок хлеба у мужчины средних лет. Дал, не пожадничал, да еще и кружкой холодного кваса угостил.