Искусство любви

Глава 7

Богиня песни

Хорхе закрыл на ключ дверь своего кабинета, хотя знал, что без стука и разрешения никто не войдет; извлек из коробки видеомагнитофон, и, не читая инструкции, торопливо воткнул вилку в розетку, подключил провода, вставил кассету…

И певица[21 - Имя этой артистки будет зашифровано словом «Певица». Название же ее профессии будет написано с маленькой буквы – певица. (Прим. авт.)] пришла к нему.

Пришла из каких-то неведомых ему земель – из какой-то таинственной страны, где всё так гармонично, что не нужно ничего менять – ибо, вмешавшись, можно только испортить: улучшить уже ничего не получится.

В ней всё было прекрасно – даже не то чтобы прекрасно, а… как-то оправданно, слаженно, уместно.

Идеальная гармония внешности, голоса и наряда производила впечатление какой-то нереальности: она казалась едва ли возможной, едва ли не выдуманной… Наверняка ее образ во многом был продуман продюсерами и сформирован стилистами, но сейчас это не имело никакого значения!

Она не была красавицей в классическом понимании: скорее хорошенькая, нежели красивая, – но все понятия о красоте теряли рядом с ней силу и смысл, ибо, когда она возникала перед глазами, думалось: «Она и есть красота».

Хорхе не мог отвести глаз, но в то же время сам не понимал – почему?!

Все мысли его были там, рядом с ней… Она была одновременно понятной и загадочной, близкой и недосягаемой; черты ее лица часто казались Хорхе европейскими, но через секунду он мог бы утверждать, что она родилась по эту сторону океана: в ней не было и толики холодной надменности gringo[22 - Житель англоязычных стран, американец (исп.).], а лишь теплая латиноамериканская естественность и эмоциональность! Она настолько красиво и совершенно доводила до публики немудреные в общем-то композиции, что Хорхе ощущал: его возлюбленная певица пела не из-за денег и славы.

Она пела, потому что не могла не петь!

Хорхе осознал, что эта девушка, эта женщина отныне навсегда вошла в его жизнь… Нет-нет, совсем не как Лаура… Жену он любил и хотел. А от этой певицы он просто не мог оторвать глаз, о ней он мечтал…

И готов был слушать ее песни снова и снова!

И чем дольше он смотрел, тем лучше понимал секрет ее обаяния. Так ему, по крайней мере, казалось.

…Она не была похожа ни на кого, но одновременно на всех сразу: на принцессу из сказки и девчонку с соседнего пляжа; на первую любовь и последнюю; на девушку из Тихуаны и на девушку с Юкатана; на подростка и на зрелую женщину. Но Хорхе тут же понимал, что не только в этом формула ее очарования, проникающего прямо в кровь и, подобно наркотику, вызывающего стойкое привыкание…

Стоит лишь один раз увидеть и услышать ее – как уже не обойтись без ее присутствия в твоей жизни.

Внешность? Хорхе покачал головой. Не только – красавиц много, уж ему ли, до тридцати лет считавшему себя первым в порту ценителем женской красоты, этого не знать?

Голос? Но и замечательных певиц немало… Пожалуй, главное, что сумел разглядеть в Певице внимательный, чуткий к женским секретам Хорхе – простота. В ней не было ничего холодного, надменного, бросающего вызов – всего того, что частенько свойственно эстрадным «суперзвездам».

Только безопасность, только женственность. И теплота.

От нее не нужно было защищаться, доказывать свою состоятельность – ее саму хотелось защитить, оградить от зла.

Мужская мечта, и мечта почти доступная: она была рядом. На лице ее не было маски – она была такой, какой была, и казалась беззащитной и наивной, словно ребенок. На сцене находилась не певица, а воплощенный сон о вечной женственности, греза, обрекающая на душевные муки своей невыдуманностью и безыскусностью…

Можно ли описать мечту? Вряд ли. Но в тот день, когда Хорхе увидел афишу, он понял, что его мечта выглядит именно так: ясный взгляд карих глаз, развевающиеся от невидимого ветра волны волос, сверкающие солнечными бликами, вольный разлет бровей и трогательные ямочки на «детских» щеках…

Афиша притягивала к себе проносящиеся мимо взгляды – ловила их, словно бабочек, и заключала в себе, незримо ограничивая свободу их полета четкими линиями чуть неправильного, неклассического лица. И взгляды порхали по лицу, повторяя в своем движении его линии, пытаясь вычислить его геометрию, разгадать его тайну, пленившую их и не желающую отпускать.

С концерта Хорхе вернулся словно контуженный невидимым взрывом.

Он будто ослеп от зрелища света и тени, играющих на высоких скулах, оглох от тишины пауз между песнями, а тело парализовало излучением неизвестной природы…

Переводя дух между заключительными аккордами одной песни и вступительными аккордами другой, артистка улыбалась и рассыпала плавные приветливые слова. И слова эти, произнесенные на непонятном, но уже становящемся для него родным языке, прыгали по сцене, будто бусины с порвавшейся цепочки, а затем игриво и весело сыпались в зал – к зрителям, к Хорхе…

И легкий голос еще долго звучал над его мыслями, взлетев над ними, взойдя словно солнце. Оно зажглось в эпицентре его личного душевного взрыва, и именовалось – «Певица».

Но светило это взошло не только над ним.

После концерта высокий, чувственный голос неповторимого тембра стал звучать в Веракрусе всё чаще и чаще, пока наконец не проник в каждый уголок. Он доносился со всех сторон, и не так-то просто было спрятаться от него – мелодичные песни звучали, казалось, повсюду и стали частью этого солнечного лета – стали самим летом, брызжущим золотым соком лучей, словно вовремя сорванный сочный апельсин…

В этих песнях была та же гармония, что и в самой певице, и люди желали владеть тем же – хоть частичкой этой непонятной субстанции, хоть кусочком… Они покупали кассеты и диски, делая незамысловатую гармоничную музыку фоном своей жизни.

Но ресторанчик Хорхе по частоте исполнения этих летних шлягеров был, разумеется, вне конкуренции.

* * *

…Что делает людей горячими поклонниками того или иного артиста? А что делает обычного человека кумиром, «звездой», объектом вожделения толпы? Что происходит, когда кто-то становится настолько привлекательным и популярным, что люди верят: отсвет его исключительности ложится на всё, к чему он прикасается, – и они готовы на многое, чтобы заполучить если не частичку этого отсвета, то хотя бы его иллюзию?

Есть что-то бесконечно трагическое в самой атмосфере желания обладать, обнимающей, окутывающей кумира, а в конечном итоге плотно пеленающей его по рукам и ногам – так, что почти невозможно пошевелиться…

Привыкают ли кумиры к тому, что становятся чем-то вроде «золотого тельца», от которого каждый норовит отколоть кусочек для себя? К палаткам поклонников под окнами своего дома? К тому, что их портретами увешаны стены комнат сотен тысяч подростков, грезящих о звездном поцелуе? К рукам, тянущимся к ним со всех сторон? К требовательному ожиданию невозможной безупречности? К вечной маскировке и осмотрительности, к охотникам с фотоаппаратами, выслеживающими из-за каждого куста их порой неправильное, неловкое движение?

Получают ли они от этого удовольствие, ненавидят ли это, смиряются ли с этим, зависят ли от этого? Добычей ли чувствуют себя или ловцами, победителями или побежденными? Держат ли звездный образ отдельно от себя, надевая, словно одежду, или врастают в него навсегда? А может быть, это звездный образ вырастает из них?..

А что происходит с ними, когда популярность уходит, и тускнеющее мерцание старой звезды сменяется свежим блеском сверхновых?..

Ответы на эти вопросы таятся за темными стеклами очков, и, если охота на кумира будет удачной, вы добудете эти ответы… Но будьте осторожны: пока вы будете «расстреливать» кумира из фотоаппарата, он всадит в вас невидимый острый крючок, и, возможно, однажды вы обнаружите этот застарелый, заржавленный крючок в себе.

Вы внезапно поймете, что частенько предпочитаете быть кем-то другим, нежели самим собой. Или что долгие годы рядом с вами, в вашей супружеской постели была не жена или муж, а лишь звездная фотография. Или осознаете, что готовы променять на эту фотографию всех живых, находящихся рядом с вами. Или что любить живого человека вы так и не научились – потому что были безумно влюблены в мечту… Или же поймете, что этого звездного света нет нигде – даже у звезды, которая его излучает…

…В то обычное, яркое и знойное лето крючки еще только готовились, только искали своих жертв и, конечно же, находили. К певице тянулось всё больше рук, больше мыслей, больше желаний… Она стала кумиром и в Мексике: страна впустила ее в свой дом, приняла, что не часто случается с европейскими исполнителями. Возможно, это произошло потому, что внешность ее была яркой и необыкновенно выразительной, а в жилах текла кровь сразу нескольких, совершенно несовместимых между собою наций? Временами она была похожа на чистокровную англичанку, в определенных ракурсах – типичная француженка; но если приглядеться, то… «Святая Мария! Да в ней больше мексиканских черт, чем в иной мексиканке!»

Южная красота грела латиноамериканские сердца, а женственность не имела национальности. Певицу просто любили – за то, что она похожа на мексиканку, и за то, что она мексиканкой не является, за то, что она мила, и за то, что она – певица…

Глава 8

Посудомойщица

Кармелу же все эти события никак не затронули. Она не имела ни малейшего представления о невидимом взрыве, прогремевшем где-то рядом с ней в тот день, когда она получила работу в заведении: ее мир с того дня состоял из посуды, посуды и снова посуды – и только.

«Я мою посуду в ресторане в порту! Это очень хорошая работа! Я совсем не устаю! Здесь много вкусной еды! Я живу в отдельной комнатке! Хозяйка очень добрая! Все деньги я буду передавать с Серхио! Я вас всех очень люблю и скучаю! Кармела», – передала она записочку вместе с первой зарплатой.

Всё в ее жизни теперь было правильно и понятно – может быть, нелегко, но правильно…

Дни летели как один. Распорядок ее жизни не подразумевал никаких изменений и был так же прост, как ее работа. До раннего утра девушка мыла посуду, затем купалась в море и дремала в тени, предвкушая, что большой такос, бурритос или энчиладос уже дожидается ее возле чана, на краешке столика из нержавейки. Она чувствовала, что жизнь теперь идет так, как должна идти; она радовалась каждому рассвету, находя удовлетворение в малом…

«Из лишнего рта я превратилась в работницу – отлично! Немного посетителей, мало посуды – прекрасно! Веселый бармен Хосе принесет под закрытие что-нибудь вкусненькое – великолепно!»

От этого радостного настроя работа у девушки спорилась: тарелки летали в ее руках, словно белые птицы, да и сама Кармела была похожа на птичку, плескавшуюся в воде и разбрызгивающую во все стороны сверкающие капли. Повар Луис, работающий в ресторане со дня открытия и считающийся у семейства Эрнандес доверенным лицом, был очень доволен новой работницей. А посему была довольна и хозяйка.

…Доходность заведения не менялась годами, но последнее время выручка стала ощутимо падать: в порту открыли новую столовую для рабочих, а туристов всё чаще перехватывали «Сомбреро» Мигеля и похожие на нее «забегаловки», вызывавшие у Хорхе стойкое раздражение. Он прекрасно знал секреты их успеха в конкурентной борьбе: в большинстве из них можно было без труда приобрести пакетик «травки» или «снять» девочку. Полиция, особо не разбираясь, устраивала облавы во всех заведениях портового района, в том числе и в «Лауре», отпугивая своими налетами последних постоянных посетителей…