– Да успокойся ты, не переживай так.
– Ну, как не переживать. Тебя бы в мою шкуру. Я говорю, Нинка четвертая жена у меня. Что самое обидное – они все такие попадаются. Первая – Зойка, загуляла сразу после свадьбы, не успели даже ребенка нажить. Вторая – через полгода, третья год продержалась. Нинка – четвертая, два года жила, потом не вытерпела и расслабилась стерва.
Все мне какие-то такие попадаются… А ведь есть добрые… Толик… Есть?…
Толик смотрел на Василия и ничего не говорил.
– Ну что молчишь?… Твоя вот, не бегает никуда… Слушай, а может, ты думаешь, я того… Не-е-т, я могу, я мужчина еще хоть куда… Просто не везет мне с женами. Наказание какое-то, что ли…
Вася замолчал. Толик крутил в руках пустой стакан и о чем-то думал. Потом он поднял голову и спросил:
– Вася, а ты сам-то гуляешь?
Василий встрепенулся, морщинки на лбу разгладились, он довольно заулыбался.
– Я, Толя, не гуляю – я живу. Я доставляю удовольствие, я дарю радость. Женщины меня любят, хотя я и вон какой.
Вася окинул взглядом свою фигуру, похлопал себя по животу и с удовлетворением продолжил.
– Толя, я люблю женщин, и они меня любят, и пока я могу, я буду так жить.
Анатолий с сожалением смотрел на Василия и ничего не говорил.
– С женщинами у меня все нормально, а вот с женами, – Вася погрустнел, нагнул голову и принялся ковырять деревянный стол.
– Вася, – заговорил Толик, – жил-был один голубь. Он постоянно менял гнезда, от всех гнезд почему-то всегда неприятно пахло. Однажды он пожаловался мудрому старому голубю. Тот долго слушал его жалобы и потом сказал: « Оттого, что ты все время меняешь гнезда, ничего не изменится. Запах, который тебе мешает, идет не от гнезд, а от тебя самого».
– Не понял, – вскинулся Васек, – при чем здесь запах. Я же моюсь, да и от моих жен никогда не пахнет.
– Дурак ты, Василий! – Анатолий с сожалением посмотрел на Васю и стал собираться.
Аня
Аня как всегда выглянула в окно. Снег. Да такой густой. Скоро все тропинки завалит.
Такая погода Ане нравилась. Тишина. Пушистые хлопья медленно, словно в вальсе, кружатся, покоем и грустью веет от них.
Она не торопясь, шла по улице и думала о чем-то своем. Город еще спал. Одинокие прохожие торопились на работу, редкие машины с урчанием проносились мимо. Вдруг со стороны дома послышался плач. Так могут плакать только, чем-то обиженные дети. Аня растерялась, хотела идти дальше, но что-то заставило ее повернуть и зайти во двор. Дверь в подвал была распахнута и таила опасность. Не сразу Аня решилась спуститься в подвал. Недалеко от входа от кучи тряпья доносились детские всхлипы.
– Не плачь, успокойся, – Аня старательно вытирала платком грязную мордашку и пыталась поднять ребенка.
Через полчаса они сидели у Ани дома, и пили чай. Небольшая однокомнатная квартирка сияла чистотой и порядком. Аня жила одна, и как часто бывает, уже ни на что не надеялась.
Славка, он ей кого-то напоминал, совсем освоился и с ребячьей жадностью уплетал печенье. В свои пять лет, он рассуждал, как взрослый. Время от времени Славка крутил головой и говорил.
Аня как всегда выглянула в окно. Снег. Да такой густой. Скоро все тропинки завалит.
Такая погода Ане нравилась. Тишина. Пушистые хлопья медленно, словно в вальсе, кружатся, покоем и грустью веет от них.
Она не торопясь, шла по улице и думала о чем-то своем. Город еще спал. Одинокие прохожие торопились на работу, редкие машины с урчанием проносились мимо. Вдруг со стороны дома послышался плач. Так могут плакать только, чем-то обиженные дети. Аня растерялась, хотела идти дальше, но что-то заставило ее повернуть и зайти во двор. Дверь в подвал была распахнута и таила опасность. Не сразу Аня решилась спуститься в подвал. Недалеко от входа от кучи тряпья доносились детские всхлипы.
– Не плачь, успокойся, – Аня старательно вытирала платком грязную мордашку и пыталась поднять ребенка.
Через полчаса они сидели у Ани дома, и пили чай. Небольшая однокомнатная квартирка сияла чистотой и порядком. Аня жила одна, и как часто бывает, уже ни на что не надеялась.
Славка, он ей кого-то напоминал, совсем освоился и с ребячьей жадностью уплетал печенье. В свои пять лет, он рассуждал, как взрослый. Время от времени Славка крутил головой и говорил. – Хорошо живешь, тетя. Чистенько у тебя.
– Ну, что Славка, куда тебя вести? Дома-то тебя потеряли. Тоненький вой послышался из-за закрытого ладошками лица. – Никуда я не пойду, тетенька. Не выгоняй меня.
Аня растерялась. Что делать? Так же ведь нельзя. У мальчика есть родители. И он должен быть с ними.
Славка совсем расклеился. Его плач перешел в рыдания. Сквозь них пробивались отдельные слова.
– Тетя… Не выгоняй меня… Меня там убьют…
Аня совсем разволновалась. Она стала собираться. Славка, видя, что тетенька собирается, упал на колени и пополз к ней. Страшное это зрелище – видеть ребенка на коленях.
Аня поплакала вместе со Славкой, дала обещание не ходить в милицию и направилась по адресу, который с трудом узнала от Славки. Она шла и думала о спящем сейчас ребенке. Кто из него вырастет? С таких лет он уже знает, что такое предательство и жестокость. Сам станет таким же? А может наоборот?
Поднимаясь на второй этаж, Аня уже слышала крики, ругань сопровождающую почти любую пьянку. Перед дверями она глубоко вздохнула и тронула кнопку звонка. Не работает. Тогда она тихонько постучала. Ну, разве в разгар веселья кто-то может услышать какой-то тихий стук. Она застучала сильнее. Через несколько секунд дверь распахнулась и в дверном проеме предстала пьяная, в помятом и грязном тренировочном костюме, молодая женщина.
– Ты кто? – хриплым, прокуренным голосом спросила она.
Аня только хотела начать говорить, как женщина обернулась и закричала в комнату.
– Семка! К тебе та стерва пришла.
Из комнаты вышел небритый верзила и уставился мутными глазами
на Аню.
– Не-е. Это не она. Та другая.
– Тогда что тебе надо? – зло накинулась хозяйка.
Аня, проглатывая страх, заговорила.
– Вы знаете, я нашла вашего мальчика… Он плакал в подвале… Сейчас он у меня… С ним нужно, что-то делать…
– Послушай, подруга… Валила бы ты отсюда. Без тебя тошно. Это не мой пацан. Это Зинки-медички. Приехала откуда-то с другого города и бросила его нам, а сама – тю-тю, умотала куда-то со своим новым хахалем. Так, что катись отсюда и делай с пацаном, что хочешь… Хоть на котлеты его пусти, – под общий хохот закончила хозяйка.
– А что, у него больше никого нет?
– А как же есть – на кладбище, – засмеялась женщина.
Аня все собиралась сходить в милицию, но, глядя в преданные и умоляющие глаза Славки, все откладывала. Она уже начинала привыкать, что, приходя с работы, она встречает счастливый и одновременно настороженный взгляд ребенка.
Время от времени она замечала за ребенком что-то знакомое, какие-то жесты, поворот головы напоминали ей что-то или кого-то. Безуспешно ломала она голову над странной загадкой. Город, где Славка жил раньше, был где-то в центральной России. Фамилию он свою произносил так непонятно, что Аня так и не знала то ли он Вышьев, то ли Высьев.