Хозяин острова Эйлин-Мор

Глава 24. Билли

Прошло несколько дней, а Билл лежал на койке, глядя в потолок, а когда засыпал, кричал, мешая спать соседям по лазарету. Билл не знал, что каждый день доктор Беннетт после осмотра поднимается на мостик и убеждает капитана Фокса списать матроса Этвуда на берег, и каждый раз капитан Фокс просит доктора Беннетта попробовать еще что-нибудь. Скрепя сердце Беннетт достал коричневую бутылочку с притертой пробкой: личный запас лауданума на всякий случай.

Сегодня шел второй день опиумной терапии, и прошлая ночь была первой, когда все обитатели лазарета выспались. В обед у Билла проснулся аппетит. Весь вечер он копался в золе сгоревшей мечты, выискивая целые клочки. На ночь принял еще одну порцию целебной настойки. Он лежал на мягкой подушке, но сон не шел. Воображение тоже отказывало. Адмиральские эполеты таяли в дымке, бледное лицо с акульими зубами казалось нарисованным не слишком умелым художником.

– А так ли страшен океан, чтобы я отказывался от своей мечты, – подумал Билл.

Он спустил ноги на дощатый пол, подхватил бушлат санитара, забытый на стуле. Крадучись вышел из лазарета и бесшумно закрыл дверь.

Лекарство доктора странно на него действовало: Билл больше не испытывал страха, но не потому, что опасность ушла. Он будто вылетел из своего тела и кружил вокруг него, пока ноги сами поднимаются по трапу, а руки хватаются за поручни. В своей бестелесной ипостаси он был совершенно неуязвим, а судьба бренного тела потеряла важность. На палубе было пусто.

Броненосец шел малым ходом вдоль западного побережья острова Льюис в сторону Каслбей. Палуба тонула в полумраке, горели ходовые огни, с мостика падали тусклые квадраты света.

Душа холода не чувствует, следом за зябко кутающимся в бушлат телом Билл пролетел к орудийной башне. Они вывернули на бак. Он с удивлением посмотрел на свои босые ступни с зябко поджатыми пальцами на холодных досках палубы. Ветер забрался под бушлат и пересчитал ребра. Билла передернуло, он оглянулся, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как в леер правого борта вцепляется бледная рука с перепонками между пальцами.

За ней возникло лицо худощавого темноглазого мужчины. Много раз Билл просыпался с криком, увидев его во сне, и вот оно: на расстоянии вытянутой руки. Мужчина заметил оцепеневшего от ужаса матроса, сжатые губы растянулись в довольной улыбке. Губы растягивались и растягивались, почти до самых ушей, сверкнули ряды острых клыков. Билл сделал шаг назад, но тело не сдвинулось с места. Как в страшных ночных кошмарах, он смотрел на перелезающего через леер монстра и не мог пошевелиться.

Мужчина с акульей пастью подошел к Биллу вплотную, в нос ударил запах рыбьей крови. Билл пытался вспомнить слова хоть какой-нибудь молитвы, а тварь из моря вдруг выпучила глаза и сказала: «Бу!» Смешное слово откуда-то из раннего детства сняло оцепенение: Билл отшатнулся, зацепился босой пяткой за латунный порожек перед орудийной башней… Падая, он заорал что есть мочи.

Взревела сирена, свет корабельных фонарей залил бак. Сумрачный объем сменился плоской картинкой из выбеленных ярким сиянием поверхностей и непроницаемо-черных теней. Монстр довольно улыбнулся и скрылся за углом. На мостике зажглись лампы.

– Что там, лейтенант? – спросил капитан, застегивая на ходу китель. Он прошел через рубку к лобовому остеклению и обшарил взглядом темный океан. – На нас напали исландские броненосцы?

Фокс с издевкой посмотрел на вахтенного офицера. Тот вытянулся в струнку и отчеканил:

– При возникновении нештатной ситуации на борту судна вахтенный офицер обязан подать сигнал тревоги, сэр.

Капитан Фокс махнул рукой:

– Вольно, Пирсон. Доложите обстановку.

На флоте общение между офицерами построено на субординации, но все же оно менее формально, чем думают в Адмиралтействе. Цитирование Устава корабельной службы граничило с хамством. Вахтенный, глядя вдаль, сказал:

– Я увидел, как человек в белом напал на матроса.

Капитан осмотрел палубу.

– Я никого не вижу, лейтенант.

Внизу на палубу выбежал боцман с револьвером в руке, за ним несколько матросов, вооруженных винтовками. Они разделились на две группы и вдоль фальшбортов начали продвигаться к носу. Обе группы дошли до носового орудия и замерли. Боцман обернулся и посмотрел на капитана. Даже на таком расстоянии Фокс увидел недоумение и растерянность на его лице. Там, за главным калибром, что-то происходило, что-то странное, но не настолько опасное, чтобы боцман открыл огонь. Все замерли, только большой корабль невозмутимо продолжал двигаться прежним курсом.

Все, что у капитана было – освещенная палуба от мостика до носа. За бортами стояла такая тьма, что линкор показался капитану лодкой Харона, несущей его со всем экипажем в царство мертвых. Фокс зябко поежился и покосился на вахтенного офицера, – тот стоял, глядя на нос корабля.

– Сэр, – сказал вахтенный, – там…

Он осекся, но капитан и сам увидел, как из-за носового орудия к носу перебежал голый, мертвенно-бледный человек. Одной рукой он волок за собой матроса в бушлате поверх больничной пижамы. Движения незнакомца были резкими и стремительными. Он двигался, как юркая ящерица, намного быстрее любого человека. Едкая смесь страха и отвращения охватила капитана Фокса.

– Что за чертовщина? – прошептал вахтенный, и капитан почувствовал благодарность. Пирсон сказал то, что чуть не вырвалось из его рта, а он не любил показывать чувства при подчиненных.

– Господи! – раздалось за спиной, вбежал взъерошенный первый лейтенант. Капитан почуял запах бренди, но ничего не сказал: его помощник службу нес справно.

Глава 25. Маккуинси

После крушения ялика с его женой и дочерью старпом Маккуинси стал угрюмо-равнодушен. Он старательно исполнял свои обязанности, но от его кислой физиономии капитана начало подташнивать. Фокс уже был готов писать рапорт в адмиралтейство, и ничего бы в его душе не шевельнулось: он четко разделял службу и личные отношения. Сел за стол, взял бумагу, но, вздохнув, полез в карман за ключом. Достал из запертого шкафчика бутылку и вышел из каюты. Он постучался к Маккуинси, и только унылая физиономия старпома появилась в щели между дверью и переборкой, заявил:

– Маккуинси, я разделяю ваше горе, но ваш кислый вид мне надоел.

– Простите, сэр, я… – пробормотал тот, потупив взгляд.

– Я еще не закончил, – оборвал его капитан. – Я сел писать рапорт в Адмиралтейство с просьбой исключить вас из экипажа моего судна.

– Вы в своем праве, сэр.

– Именно так. Однако я дам вам шанс сохранить должность.

– Благодарю вас, сэр, я…

– Не перебивайте старшего по званию, Маккуинси.

Капитан отодвинул старпома в сторону и прошел в его тесную каюту.

– Найдете два чистых стакана? – спросил он и поставил на столик бутылку виски.

– Я, сэр, не хотел бы… – промямлил он, доставая бокалы.

Фокс был той еще занозой в заднице. С самого первого дня новый капитан показал себя бесчувственным сухарем и формалистом, и чего ждать от такого неожиданного поворота, Маккуинси не знал.

– А я вас не спрашиваю, хотите или нет. Или вы пьете со мной, или я возвращаюсь к себе и пишу рапорт, после которого вы сгниете на берегу. Мне открывать этот прекрасный, выдержанный виски с вашей родины?

– Открывайте, – обреченно вздохнул Маккуинси.

К немалому удивлению старпома, капитан оказался приятным собеседником, и боль, терзавшая старпома последние дни, немного приутихла.

Уходя к себе, Фокс сказал на прощание:

– Прописываю вам бокал виски перед сном, но соблюдайте умеренность. Замечу похмелье на вашем лице – вылетите с флота.

– Слушаюсь, сэр, – козырнул Маккуинси, и обещания не нарушил.

«Энсон» продолжал стоять на рейде у песчаной отмели Бенбекьюлы. Через два дня после неожиданного визита капитана к линкору подошла рыбацкая лодка. Пожилой моряк крикнул перегнувшимся через борт матросам:

– Эй, там, на корабле! Есть среди вас кто-нибудь по фамилии Маккуинси?

Такую фамилию на «Энсоне» носил только помощник капитана.

Оказалось, через два дня после крушения к его ферме вышла маленькая девочка, одетая, как настоящая принцесса. Она ничего не говорила, только все время плакала и звала маму. Спустя несколько дней жена фермера смогла выяснить, что зовут ее Элизабет Маккуинси, а ее папа – большой командир на военном корабле.

– В наших краях только ваш корабль болтается, как дерьмо в океане, – простодушно сообщил рыбак, – вот я и смекнул: отец девочки наверняка служит тут.

Смекалистому, но добросердечному гебридцу Маккуинси на радостях отвалил три гинеи. Отдал бы и больше – да не было. Еще одну гинею пожаловал капитан. Он даже разрешил поселить девочку на несколько дней на борту «Энсона», пока не прибудут родственники пропавшей без вести миссис Маккуинси. Счастливый отец помчался на берег, но вот незадача: как только девочка увидела песчаный пляж с набегающими океанскими волнами, она завопила и выпрыгнула на ходу из двуколки. Перепуганный ребенок развил такую скорость, убегая по холмам как можно дальше от берега, что Маккуинси с трудом ее нагнал.

Выхода не было: приезда бабушки и дедушки восьмилетняя Элизабет ожидала на ферме, приютившей ее после кораблекрушения. Старпом вернулся на «Энсон» в одиночестве и еще более угрюмый, чем после той роковой ночи. Фокс спросил его:

– Почему вы не рады, Маккуинси? По крайней мере, ваша дочь жива.

– Дочь жива, а Анна нет, и теперь я это точно знаю, – ответил старпом, и Фокс в очередной раз подивился, сколь разные формы принимает любовь.

Сейчас старпом стоял за правым плечом капитана, затаив дыхание.

– Вы знаете, кто это может быть?

– Нет, сэр, – ответил Маккуинси, – не совсем…

– Да говорите, черт вас дери!

– Там, откуда я родом, сэр, в северной Шотландии, ходят глупые легенды о морском Хозяине и его охотниках. Будто бы живут они в океане и утаскивают к себе на дно тех, кто кормится морем. Охотники выглядят обычными мужчинами, только с белой кожей и клыками вместо зубов. Но, сэр, это ведь простые страшилки, которыми мамы пугают непослушных детей.

– Если это так, Маккуинси, хотел бы я знать, что за тварь тягает по палубе моего матроса.

Белый человек, или охотник, если верить описанию старпома, запрыгнул на кнехт. Матросы вскинули винтовки, но хитрая тварь прикрылась своей жертвой. Боцман предостерегающе поднял руку.

– Постойте, сэр, – сказал озадаченно старпом. – Этот матрос, которым прикрывается этот… это существо, я его помню. Он единственный выживший с той шлюпки, в которой были мои жена и дочь. Когда его привезли на судно, он только и твердил о морских чертях с акульими пастями.

Капитан вгляделся в происходящее на носу и кивнул:

– Да, это он, Билл Этвуд. Он служил под моим началом на «Дриаде».

– Вы понимаете, что это значит, сэр?

– Что оживают старые легенды… – задумчиво ответил Фокс.

– И что одна из тварей, убивших мою жену и шестерых наших матросов, сейчас перед нами.

Существо на носу приподняло тело матроса в воздух и бросило на палубу. Затрещали винтовочные выстрелы, но все пули ушли в воздух. Монстра на носу уже не было.

– Сэр… – начал старпом.

Капитан повернулся к нему.

– Нет, Маккуинси, даже и не думайте. Военный корабль – не средство для сведения личных счетов.

– Капитан, – Маккуинси пытался говорить убедительно, – наше предназначение – защита подданных Его Величества. Разве не в этом заключается наш долг и святая обязанность?

Фокс колебался.

– Подумайте, сэр, какой трофей может вас ожидать впереди. Вы же сами охотник, черт вас дери!

Фокс пропустил мимо ушей вопиющее нарушение субординации, на его щеках заходили желваки, лицо покрылось пунцовыми пятнами. Старпом был прав, такой трофей Генри Томас Леонард Фокс-Странгвей Седьмой не упустит.

– Сэр, – подал голос вахтенный офицер, – вам не кажется, что эта тварь нас заманивает в ловушку?

Капитан резко развернулся к нему.

– Господин лейтенант, вы забыли, где вы находитесь? Это «Энсон», бронированный боевой корабль с мощным вооружением. Вы испугались каких-то голых морских дикарей? Полный вперед! Зажечь носовой прожектор! Всей команде взять оружие и выстроиться вдоль бортов! Внимательно следить за поверхностью воды! Особенно – по ходу судна.

Палуба быстро заполнилась вооруженными людьми. Капитан спустился и подошел к Этвуду. Билл сидел на палубе, обхватив голову руками. Фокс присел на корточки перед ним.

– Матрос Этвуд, вы целы? – спросил он.

Билл поднял голову, увидел капитана и попытался вскочить, но босые ноги скользнули по мокрой палубе. Совсем не по-уставному он вскинул руку к отсутствующему козырьку ладонью внутрь. Фокс с усмешкой смотрел на эти неловкие телодвижения.

– Вольно, Этвуд, расслабьтесь. Вы хорошо разглядели человека, который на вас напал?

– Да, сэр, вовек не забуду. Только это не человек!

Фокс приложил палец к губам.

– Тихо, Этвуд, – сказал он с улыбкой. – Вы же не хотите отправиться с корабля прямиком в Бедлам. Итак, есть у этого человека особые приметы?

– Да, сэр, – кивнул Этвуд, тараща глаза. – У этого… человека очень широкий рот с острыми зубами и кожаные перепонки между пальцами. Я его уже видел, сэр.

– Да? – удивился капитан. – И где же?

– У пляжа Бенбекьюлы. Он с другими такими же… – Этвуд испуганно глянул на капитана, но тот успокаивающе улыбался, – людьми перевернул нашу шлюпку.

– И он точно был там?

– Я видел его так же отчетливо, как вас сейчас.

– Хорошо, матрос Этвуд. Доктор Беннетт ходатайствовал о списании вас на берег. Мне стоит дать ход его рапорту?

Билл бросил взгляд на нос судна. Матросы, выставив винтовки, вглядывались вперед. Над их головами мощный прожектор бил в море перед форштевнем.

– Вот он! – завопил один из наблюдателей.

Капитан поднялся и быстрым шагом подошел к фальшборту. Прямо по курсу судна, у самой границы светового пятна, вынырнула голова. Существо обернулось и взмахнуло руками. Волна накрыла его, но через несколько секунд оно снова вынырнуло, и опять в освещенном пятне, но у самого его края.

– Куда же ты нас ведешь? – пробормотал себе под нос капитан. Кто-то сзади осторожно тронул его за рукав. Фокс обернулся. Это был Этвуд в застегнутом на все пуговицы бушлате; бравый вид моряка портили только босые ноги в широких штанинах больничной пижамы.

– Господин капитан, сэр, – сказал он. – Не списывайте меня на берег, пожалуйста.

– Хорошо, я подумаю, – кивнул Фокс. – А пока приведите себя в порядок и приступайте к службе. Думаю, хватит вам прохлаждаться в лазарете.

– Есть, сэр! – радостно козырнул Этвуд. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте!

Страх не покинул Билла, наоборот, он стал реальным, обоняемым и осязаемым. Лицо темноглазого скуластого мужчины больше не расплывалось, оно вновь стало четким. Но этот враг, ворвавшийся в реальность из ночных кошмаров Билла, был из плоти, – он чувствовал, тот шипел от боли, когда загорелись прожектора, а значит, он уязвим. С таким противником Билл Этвуд готов сразиться, ведь на кону – адмиральские эполеты.

А еще этот человек пощадил Билли, хоть и мог десять раз убить. Почему? Эта мысль не давала юноше покоя.

Глава 26. Хозяин

Язык, на котором пел Хозяин, был мертв уже тысячу лет. Все, кто знал его, погибли или приняли язык завоевателей и выродились. Когда-то он пытался обучить своих первых охотников говорить на пиктском, но затея оказалась глупой. Дисциплина требовала жертв, поэтому охотники менялись слишком быстро: старые отправлялись в яму, уступая место новым, и Хозяин смирился. С новыми рабами он начал общаться на гаэльском. Родной язык остался только в памяти, а она оказалась дырявым сосудом. Слова, которыми не пользуешься, быстро утекают в землю.

Через долгую жизнь и бессчетное количество лиц среди новых охотников появились люди, говорящие на другом языке: неприятно-мяукающем и совсем не похожем на гаэльский. Так Хозяин узнал, что те, кто растоптал его народ, сами покорились чужакам с юга. Эта новость развеселила его, и он начал учить английский. Новые слова выталкивали старые, и вскоре в голове морского великана от языка пиктов осталась лишь пара песен. Он еще понимал их смысл, но не был уверен, что все слова помнит правильно. Было там что-то про фиолетовые цветы в зеленой траве, но как они выглядят вживую, Хозяин уже представлял смутно. За прошедшие столетия он ни разу не выбирался на берег. Даже став почти неуязвимым великаном, вернуть себе утраченные владения Хозяин не мог, да и не имел он на них права.

Он когда-то был простым воином, собравшим вокруг себя остатки разбитого войска пиктов. Как же его звали тогда? Хозяин задумался. Нет, не вспомнить, слишком давно он не слышал этого слова. Бойцов набралась пара сотен, не самых смелых солдат: храбрецы остались кормить падальщиков на полях сражений. Воевать выжившие не хотели, признавать главенство Хозяина тоже. Тогда он устроил три показательных казни. Готов был пожертвовать десятком бойцов, но и тех хватило. Три окровавленные туши висели на столбах головами вниз, со спадающими до земли тряпками, которые недавно были их кожей, и сипло стонали сорванными голосами. Они были живы еще несколько часов. Хозяин запретил их добивать, и никто не осмелился нарушить этот запрет. Человек очень слаб, он боится боли и все время пытается сбежать в спасительную смерть. Нужно большое мастерство, чтобы заставить его страдать подольше. Хозяин был настоящим мастером, в этом искусстве он практиковался с детства.

Если быть честным с собой, день, когда от шотландских факелов запылала первая деревня пиктов, стал лучшим днем в жизни будущего Хозяина. Война дала уйму возможностей повысить мастерство: провинившиеся, пленные, крестьяне, не захотевшие делиться провизией и женщинами. Командир ополчения высоко оценил умелые руки Хозяина. А вскоре смог испытать их на своей шкуре.

Как же его звали-то? Крутится что-то на языке… Хозяин втянул свежий воздух и запел новую песню: ей пикты провожали в последний путь покойников. Слова неважны, мелодия тоже. Главное – голос: надо вскарабкаться на вершину, оттолкнуться и скользить вниз, так низко, что человеческое ухо перестает воспринимать голос. Этот неслышимый звук странно действует на людей: от него начинается жжение в груди, становится тревожно, хочется сразу оказаться как можно дальше от этого места, тела, жизни. Всеми, кто его слышит, овладевают уныние и безнадежность, слабеют колени, опускаются руки, катятся слезы.

Хозяин случайно узнал о своем даре перед самой смертью, хотя правильнее будет: «перед концом прошлой жизни». За шаг до обрыва, за несколько минут до прыжка. Скотты тогда оттеснили его к самому краю. Он бился, как мог. Скотты были мелкими – на фут, а то и два, ниже его, но он остался один, а их было не меньше двух сотен.

Семеро самых стойких бойцов пережили зиму вместе с ним, но их окровавленные тела теперь лежат за спинами врагов. Он рубил, взрезал глотки. Брызги вражеской крови – сладкой, пьянящей, – летели на лицо, и он слизывал ее с губ. Мертвец падал, а его место занимал новый скотт. Эту битву он выиграть не мог.

Осознание безнадежности придавило его к земле. Тоска не помещалась в теле, она вырвалась наружу криком, бесполезными проклятиями. Он пообещал вернуться с того света за каждым из своих врагов. В этих словах не было смысла, одна бессильная ярость. Смысл они обрели позже, когда Хозяин пришел в себя на дне моря и решил исполнить угрозу. Он кричал, и голос его становился все ниже, и в какой-то момент совсем затих. Он кричал, выдувая воздух из легких, но никаких звуков из его сорванной глотки больше не вылетало.

С чего-то переполошились чайки и заметались над морем, скотты вдруг отшатнулись и изменились в лице, будто все погибшие пикты встали из могил и призвали убийц к ответу. Мечи их задрожали и потянулись к земле. Хозяин подавил желание обернуться, но от удивления запнулся, и сразу вернулся его хриплый голос. Наваждение спало, шотландские воины с ревом бросились вперед. Настал последний миг, спасти его могло только чудо, но крылья никак не хотели вырастать, и тогда Хозяин решил, что лучше разобьется о камни, чем позволит шотландским клинкам напиться его крови. До обрыва оставался шаг, и он не глядя прыгнул назад.

Вроде оттолкнулся несильно, а летел и летел, и не было никакого удара, выбивающего дух, просто воды океана сомкнулись над его головой. Он уходил в глубину в вихре воздушных пузырей, а где-то далеко, на краю каменистого обрыва, столпились потрясенные скотты. Темнота и тишина окружили его, погасли блики вверху. Упав, он выпустил весь воздух из легких… Как сейчас…

Хозяин шумно вдохнул. От распахнутых дверей разгромленного паба, мимо пылающего костра с какой-то местной бабой, к морю потянулись дети. Они брели к нему: сладкие, мягкие, с хрупкими косточками, с тонкими голосками. Когда скотты загнали его на Эйлин-Мор – голую скалу в студеном море, – начался голод. Ему надо было сохранить жизнь своих воинов. Тогда он показал всем, что нужно делать: перерезал горло своей жене. Сделал это быстро и аккуратно, чтобы не причинять лишних мучений. Кажется, он даже любил ее.

«Как же ее звали? – пытался вспомнить Хозяин. – Кажется, как-то на “А”… Или на “О”».

Если вспомнить, то, может, следом вспомнится и его имя.

Потом пришла очередь сына. Славный парнишка был, мелкий совсем, а ловко управлялся с деревянным мечом. В драках всегда побеждал. Даже дети постарше опасались его задирать. Когда его малыш впадал в ярость, страшно становилось. Думал, славный наследник растет, даже жалко было резать. Когда Хозяин вывел сына в центр лагеря и взял за волосы, мальчишка все понял. Он посмотрел на отца глазами, полными слез, но ничего не сказал, пощады не попросил. Умный мальчик, знал, что бесполезно. Чуть не дрогнула рука у Хозяина, а нельзя так. Если любишь по-настоящему, убивай быстро и без боли.

Потом он сам съел его, ни с кем делиться не стал. После первого же укуса разгорелся зверский аппетит. Рвал мясо кусками, глотал, толком не пережевав. Ел, пока место в утробе не кончилось. Передохнул немного, опорожнился и снова накинулся на освежеванное тело, будто вечность не ел. Всю ночь продолжалось это безумие: рычал, стонал, чавкал – весь мир вокруг не имел в тот миг для него никакого значения, только восхитительное, нежное, дурманящее мясо его мальчика. Он забылся перед рассветом, обхватив руками кучку обглоданных костей. Утром выглянул из лачуги, а перед ней полукругом стоят его хмурые воины. Всю ночь они простояли у входа, не решаясь ни уйти, ни ворваться внутрь. И, только увидели взъерошенную голову Хозяина, разошлись, пряча взгляд кто куда. А Хозяин вылез наружу, расправил плечи и вдруг почувствовал в себе такую невероятную силу, что мог бы, наверное, гору поднять и на другое место поставить. И будто вкрадчивый голос в левое ухо шепнул: «А если попробовать мясо еще живого…» И по имени еще его назвал, а какое имя – Хозяин не помнит. Немудрено за столько веков забыть.