Грозный. Первый настоящий император Руси

    Роняющая слёзы Сююк

Иван свернул и отложил письмо. «Как же жарко натоплено! В Чудовских садах уже отцвели вишни, уж кипят белой пеной яблони, а они всё топят!» – подумалось царю с раздражением.

– Игнатий! Прикажи не топить! – крикнул царь и расстегнул ворот шёлковой рубашки.

– Батюшка-государь! Мамки великой княгинюшки Анастасьи велят топить жарче! – появился невесть откуда на зов хозяина царский слуга.

– На кой?! Жара на Москве стоит такая, что пожару только ждать!

– Так княгинюшка на сносях, разрешится скоро! Они сетуют, что маме и дитю сыровато в палатах будет. Радости то какой ждём! Наследника! – прихлопатывал языком Игнатий.

– Сыровато им в липовых срубах да на белокаменных подклетах! Бабье племя! Игнатий! Ночёвку готовь в тереме на Арбате! Княгине знать того не нужно, пусть с мамками и няньками в тепле сидит, а то замёрзнет! – сказал царь отрывисто, с нескрываемым раздражением, и погрузился в думы. Жена Анастасия была хороша, чиста и покорна. Она и не видела в жизни своей никого и ничего, кроме своего милого Ивана. Вся жизнь царицы заключалась в ожидании, когда царственный муж придёт, взглянет, одарит словом, а может быть приласкает. Она была красива и нежна, но Ивана сейчас раздражало даже упоминание о жене. Ему казалось, что кремль с палатами и светлицами, с лицами благообразных дьяков и чинных бояр – что всё это висит на ногах гирями. А если бы кто-то заикнулся сейчас о жене или, не дай Бог, показался кто-то из её дворни, Ивану казалось, его разорвёт изнутри от ярости.

Сююмбике была другой. Обладать ей было сродни ощущению победы, выигрыша в поединке, триумфу личного достоинства. Заменить это чувство в положении русского царя, которому подвластно всё, по мановению руки которого доставалась не только любая женщина, но и любой подданый без вопросов клал голову на плаху, было просто невозможно. Она одна могла шутить над ним и даже ёрничать. После той памятной зимней ночи он много раз, проезжая по Москве, особенно через Таганку или Замоскворечье, выхватывал взглядом из толпы стройную фигуру с чёрными волосами и лёгкой грациозной походкой. Сердце замирало на какую-то долю мгновения и тут же в голове отдавалось молоточком: «Не она! Да она и не может быть!». И сейчас Иван тряхнул головой, отгоняя гложущие мысли.

– Недужится, великий государь! Нам может покинуть палату? – нарушил молчание князь Серебряный.

Иван поднял взгляд и отрешился от раздумий. Между тем перед ним стояли, ожидая дальнейших распоряжений, Алексей Адашев, Семён Микулинский, Иван Выродков, мурза Камай и упомянутый уже князь Серебряный, который в числе иных докладов привёз и письмо Сююмбике.

– Читали!? – сдвинул брови Иван.

– За что обижаешь, отец родной! – забасил Серебряный. Девка царицына, Динка, до Свияжска добралась и мне так запечатано доставила.

– Динария… она куда хочешь доберётся, – заметил Иван. – Что на словах?

– От Сюнбеки ничего более, кроме поклона нижайшего и просьбы не медлить с помощью. А вкруг Казани дел сделано много, указы твои, великий государь, в точности исполнены. По Волге ни вверх, ни вниз казанским хода нет. Град Ивангород на Свияге стоит твёрдо.

– Ты правда крепко пошалил в казанском посаде, Петя? Что же ты ссоришь меня с татарскими мурзами? – прищурился Иван.

– Да какое же баловство, государь! Я ждать, пока казанцы придут мешать постройке не могу. Бишбалту пожёг, верно. Все струги и лодьи казанские спалили, по посаду до самой крепости дошли. Ожидал, что Епанча арский на подмогу кинется, сшибиться с ним готов был. Да не случилось, не пришёл, лис увертливый. Ну казанцам теперь есть какие раны зализывать, не до Ивана-города, чтобы мешать. – пробасил скороговоркой Серебряный.

– Верно, дьяк, что город вдвое больше оказался, чем под Угличем срубили? Что же, плохие меры были? Али уворовали леса? – переключился царь с цепким взглядом на Выродкова.

– Великий государь, то правда, да не совсем. В лесах на Верхней Волге места ровного мало, овражки, ручьи да топи, вот рубили где придётся. Пришлось дорубить по месту. – с достоинством и вежливым поклоном ответил дьяк.

– Какие нужды имеет новый город?

– Нужда одна, великий государь. Чтобы ты вступил во владения, чтобы первые молебны прошли с тобой, Божьим духом и плотью на земле грешной. – опять поклонился Иван Выродков.

– Опытен ты в службе царской, дьяк Иван! – усмехнулся царь. Ну а земного чего недостаток?

– Прислать бы сотни две стенщиков да ломцев, камень начать по правому берегу колоть да к Свияжску подвозить. Война пройдёт – обитель каменную, твердыню ставить всё равно время придёт. Твёрдо православие на Волге встанет. Мы уж и сейчас ставим дома на каменные подклеты, от пожара сохраннее! – сказал Выродков.

– Это верно, встанет православие в Свияжске и крепостию он должен быть твёрдой. Алексей! – повернулся царь к Адашеву. – Ты пометь и не дай запамятовать. С Севера Русского пришлём каменщиков храмы ставить. А насчёт войны ты, дьяк, поспешил. Войны с Казанью творить не будем, она целой жемчужиной войдёт в ожерелье городов русских. Что скажешь ты, Алексей?

– Скажу, государь, что приму волю твою безусловно. Но в то, что Казань войдёт в Московское царство как есть не верю. Уж прости! Слишком много там всякого, не с кем толком и переговоры вести. Каждый из вельмож мнит себя ханом, кто-то хочет в друзья крымских, кто-то ногайских! – ответил Адашев.

– Тут не нужно сомневаться, Алёша, ведь переговорщиком и проводником воли моей царской ты поедешь. Передашь Шах-Али волю мою, чтобы открыл все ворота и впустил московское войско в крепость. Что ханом будет самый достойный и верный нам казанский вельможа. Верно говорю, мурза Камай? – деланно сладким голосом протянул Иван и указал на мурзу двумя пальцами. Усатое лицо Камая накрыла сладостная улыбка.

– Позволь целовать тебе ноги за милость такую, батюшка, отец родной!!! Грызть врагов твоих как собака буду! – Камай повалился на четвереньки и пополз к царю.

– Будешь, Камай! Какая причина тебе не любить царя Ивана, да? – подставил Иван сапог для лобзаний. Камай прижался к царскому сапогу губами и обхватил обеими руками.

– Будешь служить преданно, Камай! Потому чтооо… – Иван сделал паузу. – Потому как ханом будет наследный Утямыш при наместнике царском, скажем, при тебе, Семён Микулин! – с хитрецой в сладком голосе провозгласил Иван и засмеялся в голос. Хмыкнули и остальные присутствующие. На Камая, стоящего в унизительной позе, было жалко смотреть.

– И почему же не почтил меня великий Шах-Али своим приездом? В тяжких трудах пребывает? Как думаешь, мурза?

– Казанский воздух меняет людей, великий государь! Один Шах-Али приехал, да совсем другой Шах-Али теперь правит. Сильно недоволен он, что русские войска город окружили, что не все как бы настоящим царём признают его! – быстро оправился от потрясения Камай.