Стражи времени

А вслух и говорит Васе: «Как это «осмотрим по-быстрому, да и все»? У нас по-быстрому не получится. Вон на втором и третьем этажах колонки воду плохо греют. Народ после смены помыться толком горячей водой не может, еле теплая из крана идет. А при такой помывке и застудиться недолго, а потом на бюллетень усесться. А это, друг ты мой ситный, и работяге горе – разболелся человек, и государству нашему советскому убыток получается. Кто план давать будет, а? Так, что давай, ключик в зубы и ремонтируй. Да чтоб сделал, как положено! Я потом приду, обязательно проверю, краник открою, воду пущу, да пальцем щупать буду – хорошо ли струя нагревается? А потом, еще коменданта общежития вызову. Пусть от тоже проверит. А вот после этого, мы тебе твои бумажки подпишем, можешь не волноваться». Говорит вахтёр со значением, довольный собой.

«Пусть гость сразу уяснит, кто здесь власть. Пусть узнает, что нас на хромой козе не объедешь, пусть почтение имеет и обязанности свои исполняет с усердием. Так вот», – думает вахтер уже про себя и отравляется вниз, за свой столик, чай пить да радио слушать. У каждого свои обязанности.

Шалому же только этого и надо. Открыв для виду помещение, где установлены нагреватели, бросит на пол ключ, кусок подмотки, вентиль какой-нибудь, который тоже заботливо принёс с собой. Всё! Рабочая обстановка. Можно воды из крана на пол слегка ливануть, тоже хорошо, вид создавать помогает. Первый этап окончен. А теперь, Васёк, за дело! Пулей по комнатам! Но не по всем. Сначала стукнуть в дверь надо, вдруг кто не на работе? Занемог там, или еще что-нибудь. В общаге жилец остался. Тогда у Шалого вопрос:

– Как колонка газовая работает, как напор воды? Какие еще замечания имеются? – выслушал Вася, если жилец чего-нибудь сказать имеет и все, дверь закрыл, дальше побежал. Двери в комнатах такие хлипкие, а замки такие плевые, что скрепкой канцелярской открываются. Дверь открыл, вышел, осмотрелся. Все ясно: первым делом смотрим под кровать. О! Чемоданчик фанерный, вскрыли – пусто! Ничего, время терпит, замок хлипкий Вася за собой прикрыл. Если кто покажется, всегда рывок сотворить успеет. Вторым номером нашей программы – шкаф одежный, встроенный в стену. Открываем! Быстро карманы одежонки хозяйской обшариваем. Есть! В подкладку, мудрецы, деньги закатать додумались. Целую пачку наличных Шалый обнаружил. Неплохо! Наверное, на домик, где-нибудь в укромном местечке работяга копил. Ничего, у нас вся страна – дом родимый. Дальше в белье нужно смотреть. Пусто. А вот в столике, прямо в ящике лежат себе пара книжонок сберегательных. На предъявителя, как водится. Денег не так много на них, копейки трудовые. А все равно берет их Борзяк, не гнушается. Ещё две-три комнатухи и хватит. Деньги наличные на карман складывать, а вот с книжками в сберкассу срочно скакать надо. В каждой книжке указаны не только счёт и номер сберкассы, а и городской адрес. Всё для удобства вкладчика. Пара-тройка часов уходит на то, чтоб прогуляться по сберкассам, собрать деньги с книжек и ходу на вокзал. Купив билет на ближайший поезд до Москвы, Шалый отправляется в вокзальный ресторан отметить дело. Естественно, облик его после набега на общежитие кардинально изменился. Будут искать какого-то очкарика в ватнике и треухе. Сейчас же ожидает поезда молодой, хорошо одетый пижон, без очков и усов.

Иногда, собираясь на дело, Василий прикидывался водопроводчиком, телефонистом, страховым агентом, пожарным инспектором. А однажды, директору потребкооперации одного украинского города представился журналистом газеты «Социалистическая Родина».

– Прибыл писать о вас очерк. Очень вы умело хозяйствуете. Лично товарищ Микоян имеет на вас виды. Такие кадры в Москве, нужны, в столице. Очевидно, после выхода материала в печать получите предложение оттуда, – Борзяк многозначительно поднял глаза вверх и с почтением покивал головой.

Хохол долго изучал «редакционное удостоверение», но липа была сработана на высочайшем уровне. Шалый работал с «ксиводелом» высокого класса. Старик «лепил» всё, начиная с бланков командировочных удостоверений, кончая паспортами. Мог изготовить даже удостоверение сотрудника милиции. Работа велась через проверенных людей и стоила довольно внушительных денег. Изучив «ксиву», директор сунул нос в командировочное удостоверение. Посопев, поднял трубку телефона.

– Товарищ! Дайте Москву! Газету «Социалистическая Родина»! Жду! – пробасил директор.

– Газета «Социалистическая Родина», – ответил женский голос на другом конце телефонной линии.

– Вас беспокоят из города Брилёво. Ваш корреспондент, товарищ Звирский сейчас должен находиться в командировке в Брилёве?

– Да, Звирский действительно сейчас в командировке, но, где он, в Брилёве или в Казани, я вам сказать не могу, не имею на то соответствующих полномочий. Всего доброго. – Отбой.

Василий весь диалог прослушал с обиженно-брезгливым выражением лица, ничуть не волнуясь. Вот точно так же несколько раз и он беспокоил сотрудников газеты. Ответ всегда был один и тот же. Никто никакой информации не даёт. Не те времена. Кругом полно шпионов, враги народа на каждом шагу! Но даже такой ответ хохла успокоил и, он, притащив бутылку коньяка, организовав закуску, тут же принялся потчевать московского гостя, от которого, в какой-то мере, зависела его дальнейшая судьба и карьера. Выпив рюмочку, Борзяк откланялся, сказав, что интервью состоится завтра. На следующий день директор выгнал наготовившую снеди жену за час до прихода корреспондента.

«Ну, зачем москалю смотреть на эту старую калошу? Мало того, что в дверь не пролезает, так еще глупа как пробка. Женился в свое время сдуру. Дети теперь выросли и разлетелись из гнезда, а он с этой клушей до смерти обречен куковать. Разведёшься, можешь поста лишиться, наверху пришьют моральную неустойчивость, век не отмоешься. Любовница, конечно, есть, Катенька, секретарша в конторе, красавица писанная, да и язык за зубами держать умеет. Можно, конечно, пригласить ее с подружкой. Интервью это, чертово, закончится, нужно же поужинать красиво, да и гостя ублажить не помешало бы – от него многое зависит. Газета серьезна. Заинтересовались им, наконец, труды его даром не пропали. Пахал, как вол, мотался по всей области, отрасль укреплял. О себе, конечно, тоже не забывал, что ж он дурак, что ли? А все ж таки не тот масштаб, провинция здесь. Другое дело – Москва, столица нашей Родины. Какие возможности, какие перспективы открываются! Посадить, правда, тоже могут, вон, как головы-то летят. Но то за политику. А он за Советскую власть глотку перегрызет, в случае чего. Так и надо этому хлыщу московскому выдать – партия для меня, мол, на первом месте, а личное – на сто первом. А баб этих не стоит звать, еще неизвестно, что москвич в газете напишет о таком приеме, еще развратником, бабником выведет. Нет, бережённого – бог бережёт. Сам принимать буду, авось не обидится» – думал деятель потребкооперации, в который раз производя смотр батареи бутылок, стоящей на столе.

Но встреча прошла совсем не так, как представлял себе кооператор. Едва начав беседу, московский гость резко оборвал, начавшего заливаться соловьем торгаша, задав вопрос, который тот никак не ожидал услышать от журналиста:

– Михаил Остапович, где вы прячете деньги и ювелирные украшения жены?

Михаил Остапович поперхнулся, закашлялся, водка полилась через ноздри на богато сервированный стол. Он всё понял, его провели, как последнего пацана, никакой это не журналист, это урка, жиган, сейчас он будет грабить его, а потом, получив деньги, ухлопает, как пить дать, ухлопает. А может попытаться напасть на урку, схватить бутылку, разбить об угол стола и резануть розочкой по горлу, по ставшей вдруг, в одно мгновенье, ненавистной морде. А потом заорать во всю глотку, может быть соседи допрут, что здесь что-то происходит и вызовут милицию.

– А что милиция? Вы что от милиции, да и вообще от власти какой-то помощи ждёте? – незнакомец как будто читал его мысли, голос его звучал издевательски спокойно.

– Напрасно, власть вам не поможет, Вы же эту самую власть и обворовываете, причем в особо крупных размерах, как я погляжу. А ведь у вас, любезный, дети. Дочь студентка, на врача учится. Сын, художественное училище окончил. Подает надежды, может из него хороший живописец выйдет? Даже скорей всего выйдет, с твоей-то финансовой поддержкой молодое дарование окрепнет гораздо быстрее. А вызовешь милицию…. Ведь я у тебя возьму деньги, заметь, не все, часть тебе останется. А они дадут тебе срок, посадят ведь тебя за воровство и должностные преступления, а богатство твое, которое ты все это время нечестно наживал, просто конфискуют. Вот и останешься ты при пиковом интересе. Мало того, что гол как сокол станешь, так еще и в лагерь отправишься, а семья твоя опозорена будет. До конца своих дней ни сын, ни дочь, ни жена не отмоются. Да они тебя все ненавидеть будут, как же, папаша вор, всю жизнь им испортил. А вас, Михаил Остапович, в лагере обязательно удавят. Там такие, как вы там не в почете. Знайте это. Ну, так как? Будем в милицию звонить?

Не будем никуда звонить, – откашлявшись, устало молвил деятель кооперативного движения. – Возьми нож со стола. Подними третью, четвертую и пятую паркетины, видишь, там тайник? Забирай всё к чертовой матери и катись, глаза б мои тебя не видели!

Шалый внимательно осмотрел добычу, денег было намного больше, чем он ожидал обнаружить, так же имелись сберкнижки на предъявителя, естественно. Он сразу обратил внимание, что суммы разложены в разные сберегательные кассы города. Не дурак кооператор-то, хорошо шифруется. Сумма на книжках тоже была гигантской.

«Нужно половину получить, если больше снимать, подозрительно может показаться, спалиться можно. Ладно, черт с этим Михайлой, пусть радуется» – Василий отделил половину стопки сберкнижек и бросил на стол перед торгашом:

– На, держи, буржуй советского разлива, я не жадный.

Михаил Остапович продолжая хлопать глазами, тяжело дышал.

– Так, теперь последний этап операции, – меж тем продолжал Борзяк. – Ты почему «рыжьё» зажал, гражданин хороший? Давай, колись, а то пальцы сейчас начну ломать, ну!

– Шкаф платяной у стены открой, – еле лепетал Михаил Остапович. – Там на задней стенке фальшпанель установлена, отодвинь её. Забирай всё, только жизни не лишай.

– Ладно, мочить тебя не стану, хотя стоило бы. Детей твоих пожалею. А ты, не рыпайся, сиди тихо, забудь, что я у тебя побывал. В случае чего, и дочь твою и сына закопают так, что и следа от них не останется. Понял?

– Понял.

– То-то. И запомни, мне срок по любому меньший, чем тебе будет. Потому, что я чищу частных лиц, а ты грабишь государство. А за государство завсегда больше карают.

Борзяк аккуратно сложил добычу в портфель и, попрощавшись, вышел. Прибыв на вокзал, Шалый купил билет до Москвы. Он взял купе и, сразу, получив белье, залёг спать. Портфель он, нимало не опасаясь, пристроил в головах. В купе он ехал в гордом одиночестве, что его очень устраивало. Борзяк возвращался в Москву, домой с гастролей, оставшись довольным собой и взятым кушем. Проснувшись, и, выпив душистого чаю с лимоном, он с удовольствием прокрутил в голове события истекшего дня. Ловко он обставил зарвавшегося торгаша, Михайлу Остаповича. Можно быть стопроцентно уверенным, что никуда жаловаться он не побежит, а постарается забыть о визите московского «журналиста». Можно было бы, конечно, прямо сразу ухлопать этого деятеля, итог был бы один и тот же. Но к чему пальба, когда можно изящно и непринужденно вынудить его отдать несправедливо нажитое.

Прибыв в столицу, Борзяк, прямо с поезда отправился в Мытищи. Там, верный своим привычкам, запрятал часть добычи в тайник. Лишь только после этого он двинулся домой, на Сивцев Вражек, где в коммунальной квартире коридорного типа занимал маленькую комнатку. Отоспавшись, и подкрепившись купленными в Елесеевском гастрономе деликатесами, Борзяк запил это великолепие марочным вином. Пиршествовал он в комнате, а не на общей закопченной и благоухающей мало аппетитными ароматами кухне. Ни к чему соседям знать, как он питается. Для всех, он скромный экспедитор, часто, по служебной надобности, уезжающий в краткосрочные командировки. На самом деле, Борзяк в своей жизни не работал ни дня. В конторе же, где он числился, Василий появлялся раз в месяц, расписывался за зарплату, отдавая ее полностью жуликоватому старшему экспедитору, подчиненным которого формально и являлся. Тот был и шофёром и сопровождающим грузов, хотя подобное совмещение было запрещено должностной инструкцией, хитровану с легкостью удавалось обходить все предписания и инструкции, получая две зарплаты, собственную и Василия. Борзяк же тоже был доволен. В Москве прописан, жилплощадь есть, работа тоже имеется. Чего ещё желать?

Впрочем, одна мечта у Борзяка все же появилась. Он возжелал иметь домик у Черного моря. Вася начал мечтать о нем сразу, как оказался в Ялте. В первый же день, приехав в этот замечательный город, Василий понял, что хочет здесь остаться, не навсегда, конечно, но на время. Как человек неглупый и практичный, Вася понимал, что жить нужно в Москве, в столице. Там кипит жизнь, бьется пульс огромной страны, а в Ялте нужно отдыхать, отдыхать душой и телом, купаться, загорать, принимать воздушные ванны. Дома и большие и поменьше здесь продавались. Но все было настолько дорого, что даже Васиных капиталов хватило бы разве, что на собачью будку. Здесь имели дачи знаменитые артисты, художники, выдающиеся ученые и военачальники, а также темные личности различных мастей, которые пытались «косить» под советскую элиту и получалось это у них довольно успешно.

Тут же, в Ялте Шалый «обнес» дачу известного артиста. Навар был небольшой, артист, похоже, большую часть денег с шиком проматывал, но кое-что Борзяк все же прихватил. Денег могло бы хватить на шикарный отдых, но в тот же вечер, ужиная в местном ресторане «Крымский берег», Борзяк свел знакомство с очкастым инженером, за одним столиком с которым оказался. Инженер, сверкая очками и промокая лысину платком, с восторгом живописал прелести экскурсионной поездки по окрест лежащим поселкам. Осмотр местных достопримечательностей настолько вдохновил инженера, что он тут же предложил Василию выпить за знакомство. Очкарик, заказав бутылку дорогого вина и, угостив Василия, принялся рассказывать о себе. Оказалось, что знакомец имеет честь трудиться на огромном машиностроительном заводе в Свердловске. А сейчас находится на лечении в санатории «Лазурный». Кроме всего прочего, инженер сообщил, что во время отпуска, в свободное от процедур время, присмотрел себе небольшой домишко. Правда, дачка маленькая, зато от моря недалеко и стоит не так дорого. Шалый тут же навострил уши. Цену инженер сообщил такую, что Василий присвистнул.

– Хорошо же у нас инженеры на уральских заводах получают, если для них такая цена маленькой дачки считается недорогой, – подумал Шалый.

Инженер порядком накачался, после бутылки вина они выпили графинчик коньяку, а закончили водкой. Уралец пьяно вздыхал, постоянно протирая стекла очков.

– Скучно вот только здесь по вечерам. Днем процедуры, на пляж можно пойти. Оркестр на набережной играет, дамы туда-сюда дефилируют. А сейчас чего? Танцверанда закрылась. А время детское, одиннадцать вечера всего натикало. Может, в картишки перекинемся? – вяло поинтересовался инженер.

Василий уставился на нового знакомца с явной издевкой.

– Во что играть будем, извините, в дурачка подкидного на шалабаны? – сказал Борзяк, а сам подумал, – Во, очкан распалился, может обуть его, тепленького? Сам ведь просится, интеллигент хренов.

– Зачем же в дурачка, да еще на шалабаны, – обиделся инженер. – Играть будем хоть в преферанс, хоть в буру, хоть в очко. А насчет шалабанов, увольте, солидные люди на интерес играют. Финансы имеются, вот, – совслужащий достал из внутреннего кармана пиджака и потряс перед Васиным носом увесистой пачкой ассигнаций.

Василий в лагерной жизни не претендовал на звание каталы-профессионала, но поигрывал и, весьма неплохо это у него получалось временами.

– Когда только этот «лох ушастый» в буру да в очко выучиться играть успел? На партсобраниях, что ли, они на заводе своем упражняются? – успел подумать Борзяк. Но мысль эта, едва возникнув в разомлевшем от алкоголя и вечерней курортной неги, мозгу, тут же упорхнула. На место здравой рассудительности пришла опьяняющая и всепоглощающая жадность, желание по легкому завладеть довольно внушительной суммой, которую Василий намеревался «откатать» у уральца. Играть решено было в номере у инженера.

Уральский интеллигент достал из ящика стола нераспечатанную колоду и предоставил право открыть коробочку сопернику. Тот вскрыл, сбросил оберточную бумагу, пробежал привычно пальцами по рубашкам карт. Крапа не было, колода была чистая. Но, что-то все же беспокоило Шалого. Хотя видимых причин для беспокойства не было.

Началась игра в буру, инженер отдал первые четыре партии. Вася довольно крупно выиграл, но радости от этого не испытал. Наоборот, он ясно осознал, что его «катают». Инженер трезвел на глазах. Пятую сдачу отыграл уралец. «Хотя, какой он к черту уралец, – подумал Борзяк, – шулер, катала типичный. Как же я так оплошал?». Соперник начал выигрывать партию за партией. Василий не мог даже понять, как он передёргивает карты. Казалось, что идет честная игра. Но этого не могло быть, у Василия на выигрыш не было ни единого шанса, катала был высочайшего класса. Раньше Борзяку таких встречать не доводилось. К моменту, когда дверь номера открылась и, в комнату вошли трое мужчин, Шалый, проигравший всю, имеющуюся у него наличность, угрюмо взглянул на вновь прибывших. Он здорово влип, это было ясно, но неясно было, как теперь выпутываться….

– Наше вам с кисточкой, – один из вошедших полный, хорошо одетый мужчина небрежно махнул рукой катале, – отдыхай, ты свое дело сделал, баклана в западню заманил.

Борзяк внимательно присмотрелся к полному. Лет под пятьдесят, лицо рыхлое, дряблое, волосы длинные, как у попа. Левая ноздря порвана, срослась неправильно, шрам идет по всему носу. Толстяк ухмыльнулся, обнажив золотые зубы и, побарабанил пальцами по столу. На правой руке незнакомца отсутствовал мизинец. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и, на шее показался красный рубец.

– Паша-Ломовик! – пронзила Василия страшная догадка. – Бандюга с дореволюционным стажем, каторжанин, убивший за свою жизнь людей больше, чем он, Борзяк, папирос выкурил.

Борзяк слышал о «подвигах» Ломовика. Работал Паша под ломового извозчика. Выезжал на дело всегда один, одетый в рваный армяк и треух. Подъезжал к бойкому месту, где толпился торговый люд. Базары, лабазы, вокзалы были излюбленными местами Паши. Подряжаясь вести товар, он никогда не торговался, создавая впечатление сговорчивого простака, соглашался на цену, которую предлагал за работу купчик. Погрузив на подводу товар, Ломовик завозил клиента в укромное местечко, где безжалостно убивал и вычищал карманы жертвы. Товар же Паша сбрасывал по смехотворным ценам знакомым барыгам. Царская полиция сбилась с ног, разыскивая неуловимого бандита. Десятки переодетых под мелких торговцев агентов охранки напрасно ловили на живца Пашу. Обладая поистине звериным чутьем, он обходил все ловушки.

Взяли его случайно. Напившись в гостях у знакомой проститутки, Паша потерял бдительность и выболтал публичной девке правду о своих подвигах, подкрепляя рассказ демонстрацией огромного количества имевшихся у него банкнот. Проститутка, позарившись на обещанную полицмейстером Москвы крупную награду, сдала Ломовика властям. Власти определили его на пожизненное каторжное времяпрепровождение. Перед самой революцией Паша с каторги сбежал и, ничуть не теряясь, возобновил свою деятельность. Теперь Ломовик организовал банду уличных извозчиков, грабивших и убивавших без всякой жалости своих пассажиров.

Приход к власти большевиков только подогрел Пашины аппетиты. Новым властям стоило немалых трудов вновь упрятать Пашу на нары, но срок на этот раз вышел ему небольшой. Большевики посчитали Ломовика жертвой царского режима и попытались наставить на путь истинный неисправимого громилу и убийцу. Перевоспитать Ломовика не удалось, но, выйдя на свободу, Паша стал действовать более осмотрительно, переключившись на оргабления зажиточных граждан страны Советов.

– Ну что, Шалый, ведь так твоя кликуха звучит? – Ломовик достал из кармана добротного пиджака пачку дорогущих папирос «Левадия». – Наслышан я про тебя. Сказывают, ты большой мастер квартиры потрошить. Так, нет?

– Ты и сам, я вижу, хаты обдёргивать начал, раз у меня совета спрашиваешь, – нагло ответил Борзяк, смотря прямо в глаза Ломовику.