Естество. Книга первая. Полное погружение

Ник пожал плечами, не зная, что ответить.

– Все спешим: работа, дела, – Стас с хрустом лишил головы огромную креветку и подлил себе пива.

– Да, наверное, ты прав, – Ник достал из кармана сигареты и положил на стол. – Так что с этими аномалиями?

– В это трудно поверить, но если тебе интересно, расскажу. – Станислав расслабленно откинулся на спинку стула и на секунду задумался. – Помнишь, два года назад я уехал почти на все лето?

Ник выжидающе кивнул.

– Фирма, где я работал, направила меня в командировку. Такая своего рода экспедиция в один из медвежьих углов Подмосковья. В группу, кроме меня, входило еще три человека. Мы должны были провести разведку новых залежей торфа…

***

В середине июня группа одетых по-походному людей собралась на платформе Казанского вокзала. День был жарким, несмотря на закрывшие небо облака. Утром прошел короткий дождь, и от раскаленных платформ нещадно парило. Наконец подъехал старый, дребезжащий состав. Дверь распахнулась, и в нос пассажиров ударил резкий запах мочи, перемешанный с тошнотворной вонью полуразложившихся окурков: судя по состоянию, тамбур не убирался не одну неделю. Усердно сдерживая дыхание, люди стали поочередно протискиваться в перекошенные двери.

Вагон выглядел более пристойно. Члены экспедиции расположились с южной стороны, ближе к середине. Пробило полдень, и электричка сдвинулась с места. Сначала медленно, неохотно, затем все ускоряясь, она оставила позади душный вокзал и раскаленную Москву.

Усевшись поудобней, люди занялись своими делами: кто-то резался в карты, временами приглушенно споря и упрекая партнеров за нечестную игру, кто-то дремал, неуклюже привалившись к обшарпанным стенкам. Станислав сел поближе к окну и начал просматривать распечатки технической документации, корректируя план предстоящих работ.

Спустя час дувший из открытых настежь фрамуг ветерок и ритмичный стук колес сделали свое дело, и пассажиры один за другим стали погружаться в сладкие объятия морфея.

Еще через час пестрые пейзажи пригорода сменили пожухлые леса и пересохшие болота. Через открытые окна вагон наполнился терпким запахом тлеющего торфа: в этом году торфяники горели как никогда. Из-за жары и засухи справиться с пожаром было непросто. Короткие дожди, выпадавшие изредка, никак не могли исправить положения.

«Так. Два часа дня. Еще минут тридцать, может быть, чуть больше, и мы должны быть на месте», – прикинул Стас, наблюдая, как секундная стрелка его стареньких часов завершает очередной пробег по циферблату.

Покончив с документацией и сделав некоторые заметки, он откинулся на спинку сиденья и стал рассматривать своих коллег.

Сидящего прямо напротив невысокого худощавого молодого человека в очках звали Гера, он был младшим научным сотрудником научно-исследовательского института. На вид Стас дал бы ему не более двадцати пяти. К экспедиции его прикомандировали по распоряжению начальства.

Два оставшихся сотрудника были, что называется, старыми волками геологоразведки: обоим давно за сорок, работают в одном из ведущих отделов компании, оба профессионалы и знатоки своего дела. Того, что сидел рядом со Стасом, звали Виктор Анатольевич. Его красноватое, покрытое сеточкой прожилок лицо говорило о пристрастии к алкоголю и застарелой гипертонии. На противоположной лавочке, уткнувшись подбородком в грудь и тихо посапывая, расположился Михаил Александрович – гигант под два метра ростом атлетического телосложения, что никак не вязалось с его лицом ботаника, за высоким лбом которого скрывался неисчерпаемый кладезь завидного интеллекта.

Размышления Стаса прервал легкий толчок; поезд стал быстро терять скорость, пока через минуту-другую не остановился прямо среди леса. Сбегав в первый вагон, к машинисту, пассажиры выяснили, что произошел серьезный сбой в работе одной из подстанций и вынужденная стоянка продлится минимум час, а скорее всего – полтора.

Открыв двери вагонов, желающие покурить или просто подышать свежим воздухом пассажиры вышли из электрички и разбрелись по серым островкам мокрого гравия, возмущенно обсуждая неожиданное происшествие.

Члены экспедиции, придя в себя после внезапно прерванного сна, стали решать, что делать дальше. Существовало всего два варианта: первый – ждать, пока не устранят поломку; второй – пойти пешком через лес и по пути провести кое-какие исследования. После недолгого обсуждения все склонились к последнему, благо что расстояние до поселка, в который они направлялись, напрямую было небольшим, максимум десять километров по пересеченной местности. Кроме того, Михаил Александрович, будучи заядлым грибником, не раз посещал эти края, а значит риск заблудиться был почти нулевым. Стас допил остатки теплого кофе из термоса, которым его угостил Гера, сменил городскую обувь на резиновые сапоги, вылез из электрички и двинулся пешком вслед за остальными.

Дорога заняла около двух часов, включая несколько коротких остановок. И все бы было хорошо, если бы Гера не провалился в одну из скрытых ям, которые образуются после пожаров в местах выгорания торфяника. Никто не заметил, как он исчез из виду; остановились, только услышав крик: Гера сумел ухватиться за толстую корягу на краю глубокой ямы. Глаза его вылезли из орбит, а чудом уцелевшие очки болтались, точно маятник, на ближайшем к яме кусте, зацепившись за ветку перекошенной дужкой. После того как совместными усилиями члены экспедиции извлекли его из этой «пасти дьявола», Гера рассказал, что, продвигаясь по краю высохшего болота, заметил небольшую трещину в земле, хотел к ней присмотреться, но не успел сделать и пары шагов, как почва под ногами вдруг пришла в движение, раздался хлесткий треск рвущихся корней, и возник стремительный оползень, увлекший его за собой. Если бы не спасительная коряга, молодой человек наверняка бы погиб.

Внезапно возникшая яма, в которую угодил Гера, напоминала оскал свирепого монстра. В поперечнике она была метров десять, и ничуть не меньше в глубину. На внутренних стенах провала зияли огромные дыры, разбегавшиеся в разные стороны, словно прорытые гигантскими кротами подземные ходы – не нагибаясь, в них вполне мог бы пройти взрослый человек. Внутри виднелись скопления каких-то белых шаров, с виду походивших на большие грибы-дождевики. Некоторые достигали размеров волейбольного мяча и, как всем показалось, излучали голубоватый свет, напоминавший люминесцентное свечение.

Впрочем, как следует они ничего не успели рассмотреть, потому что спустя несколько минут после спасения Геры яма словно ожила. Сначала она как будто задышала, потом ее края стали медленно сползать к центру и вниз, увлекая за собой все больше земли, пока многометровая толща осыпающегося грунта не погребла под собой все секреты.

Стас едва успел отскочить в сторону. Когда яма схлопнулась, несколько секунд все стояли неподвижно, словно пытаясь переварить случившееся.

Оставшийся отрезок пути члены экспедиции активно обсуждали происшествие. Не давали покоя вопросы: что это за яма? что в ней за норы? что в них за грибы такие, которые, к тому же, еще и светятся?

Самое логичное и наиболее подходящее объяснение высказал Михаил Александрович. Он предположил, что дыры в стенах провала – это результат взаимодействия подземных пожаров и грунтовых вод. Как известно, пласты торфа могут залегать не сплошным массивом, а чередуясь и разделяясь прослойками различного грунта, например, песка или глины. Внушительная толщина торфяного слоя говорила о том, что возраст здешних болот исчисляется тысячелетиями. Большинство из них давно высохли, глубинные слои торфа под значительным давлением земной коры превратились в пласты каменного угля. Огонь на протяжении длительного времени беспощадно выжигал торфяные, а затем и угольные прослойки, а вода смывала образовавшиеся продукты горения и уносила все это в какой-нибудь естественный природный отстойник. Таким образом там, внизу, могли возникнуть не только норы, но и целые подземные галереи. Состав глубинной почвы, как было можно заметить во время обрушения ямы, изобиловал кирпичной глиной. Все примерно представляют, как обжигается кирпич или глиняная посуда, а значит, вспомнив о пожарах, можно сделать вывод, что под землей, вероятно, существуют целые лабиринты беспорядочно переплетенных между собой тоннелей с глиняными стенами, обожженными, как в гончарной печи. Что же касается светящихся грибов, то они, скорее всего, относятся к роду рlerotus, с ярко выраженным эффектом биолюминесценции. Практическая роль свечения таких грибов не ясна. Предполагается, что это побочный продукт окислительного обмена. Подобные грибницы порой достигают возраста сотен лет и являются, согласно преданиям, местом обитания лесных духов.

Закончив свою импровизированную мини-лекцию, Михаил Александрович хитро улыбнулся впечатленным слушателям и добавил, что по сути это не более чем красивая фантастическая гипотеза.

Действительно, разве можно что-либо всерьез проанализировать за столь короткий промежуток времени? Тем более, что в стрессовой ситуации могло привидеться что угодно. Правда, если увиденное в яме было лишь галлюцинацией, то она была всеобщей…

О размещении сотрудников компания договорилась заранее. Дом, выкрашенный темно-коричневой краской, поджидал усталых путников на окраине селения, приветливо помахивая белыми занавесками в распахнутых окнах. Расположенный посреди обширного участка, обнесенного неуклюжим, но весьма живописным забором из старого заплесневевшего горбыля, утопавший в густой листве плодовых деревьев, он обещал прохладу и долгожданный отдых.

На пороге членов экспедиции встретила древняя, но довольно шустрая старушка. Поздоровавшись, она пригласила всех войти в дом. Там царили дух и уклад начала двадцатого века; все предметы дышали прошлым, и казалось, что время остановило здесь свой бег. То ли устав от одиночества, то ли в силу привычки деревенского гостеприимства, хозяйка, которую звали Дарьей Семеновной, ухаживала за москвичами, словно за детьми: всегда провожала их до калитки, когда они уходили работать, и стояла там, пока все члены группы не скрывались за углом забора последнего на улице дома, за которым уже начинался лес, а вечером усаживала всех за стол, уставленный деревенскими яствами, и торжественно удалялась в кладовку, откуда возвращалась утиной походкой, держа в руках огромную бутыль мутного самогона. Обхаживая гостей, старушка не забывала и себя не обидеть: бывало выпьет, раскраснеется, поймает на тарелке коварный маринованный грибок, лихо закинет его в рот, нальет всем еще по стопочке и давай рассказывать разные местные байки, истории и легенды.

Однажды речь зашла о старом доме в конце улицы, том самом, мимо забора которого каждый день проходили члены экспедиции, направляясь в лес. Стас хорошо его запомнил: бесхозный, видимо, уже не первый год, он слегка покосился на прогнившем фундаменте и словно отвернулся от поселка, поглядывая в сторону вековых сосен. Дом вызывал недобрые чувства, особенно когда на землю спускалась ночь, а с окрестных болот доносились таинственные вопли недремлющей выпи. Почерневшим идолом возвышаясь на фоне мрачного леса, отрешенно уставив глазницы заколоченных окон в гнетущую темноту соснового бора, он словно высматривал своего хозяина, сгинувшего много лет назад в одной из топей здешних болот.

Местные жители называли его «домом на отшибе».

История началась, когда после смерти хозяйки, древней уже старухи, дом по наследству достался ее дальним родственникам. Несмотря на то, что уже тогда он был очень ветхим, его все же купил один профессор из Москвы. Сначала ученый жил в поселке наездами, а потом постоянно здесь поселился, лишь изредка отлучаясь по своим научным делам.

Профессора звали Анатолий Николаевич Кошон. Это был худощавый невысокий интеллигент с большим лбом и глубокими залысинами. Благополучно переступив пенсионный порог, еще полный сил и здоровья мужчина не ушел на покой, а продолжил заниматься антропологией и фольклористикой. Ученый часто захаживал в дома селян, расспрашивал их и подробно записывал все услышанное, словно искал философский камень, запрятанный кем-то в дальней меже одного из заброшенных огородов.

Дарью Семеновну Анатолий Николаевич навещал чаще, чем других, потому что, во-первых, их дома были рядом, а во-вторых, она неизменно оказывалась в курсе дел всех соседей и была не прочь поведать гостю очередную заковыристую историю.

Однажды под Рождество профессор решил наведаться к соседке. Возвращаясь из Москвы, он прикупил большой торт, разукрашенный шоколадом и ярко-оранжевыми цукатами. Дарья Семеновна очень обрадовалась гостю, поставила самовар, заварила чай, и до ночи они просидели за столом, коротая время за приятной беседой.

Внимательно выслушав самые свежие сельские новости, Анатолий Николаевич, в свою очередь, поведал секрет «колдовства», который ему как-то удалось выудить у старого деда в одной из богом забытых деревень. Суть его заключалась в том, что с помощью нехитрых приготовлений можно вызвать духов и у них узнать свое будущее. Для этого требовалось откладывать по одному полену в течение года первого числа каждого месяца, а в полночь накануне Рождества положить дрова в печку, развести огонь и ждать результатов. О последствиях дед не сообщил, но дал понять, что они непредсказуемы.

Профессор, хоть и был высокообразованным человеком, иногда мог отступить от своих атеистических принципов и поэкспериментировать с каким-нибудь продуктом мракобесия, чтобы затем поместить его в строгие рамки науки: с начала года он терпеливо следовал ритуалу, и к сегодняшнему дню у него скопилось ровно двенадцать отборных березовых поленьев, о чем он не преминул сообщить Дарье Семеновне перед тем, как уйти домой.

На дворе был изрядный мороз; очутившись в темной холодной избе, Анатолий Николаевич сразу же занялся растопкой: хорошенько полив дрова спиртом, он чиркнул спичкой, и фиолетовые языки закружились в страстном танце, причудливо переплетаясь с оранжевыми сполохами занимающейся бересты. Воздух в помещении наполнился парами денатурата и паутинками копоти, а рожденные разгорающимся пламенем тени беспорядочно заметались по оплавленным стенам топливника в почерневшем зеве русской печки.

Спустя час профессор сидел в кресле-качалке с бокалом шампанского и отрешенно смотрел на огонь. Они были вдвоем: профессор, одетый в черный атласный халат, и пламя, сожравшее уже добрую половину поленьев.

Внезапный скрежет вывел ученого из оцепенения. Ему показалось, будто кто-то водит железом по стеклу, пощелкивая костлявыми пальцами в такт участившимся ударам сердца; он обернулся и стал всматриваться в чернильную темноту, царившую за окном. Сквозь тонкий тюль он увидел летучую мышь, которая из глубины ночного мрака ломилась в плотно сомкнутые створки. Щерясь и повизгивая, она разбрасывала белесые сгустки слюны, размазывая их по стеклу. Очередной раз ударившись о фрамугу, ночная гостья устремилась прочь, сопровождая полет чавкающими звуками перепончатых крыльев. Сбросив оцепенение, профессор вскочил с кресла и рванулся к окну: плотно прижавшись к стеклу, он пытался разглядеть то, что скрывала зимняя ночь. Наконец глаза привыкли к темноте, мрак над поверхностью снега рассеялся, и Анатолий Николаевич увидел, как спавший доселе в сладкой неге лес вдруг содрогнулся, завопил немыслимыми голосами и выпустил полчища ужасных тварей из своих недр.

Стадо разъяренных вепрей, словно лезвием, отсекло большую часть забора, примыкавшего к лесу. Дикие свиньи разбрелись по саду и с яростью принялись выковыривать из земли замерзшие корни плодовых деревьев. Стаи визжащих нетопырей, вызволенных неведомой силой из объятий зимней спячки, черной тучей нависли над домом, и взмахи тысяч крыльев подняли к небу свежевыпавший снег, закручивая его в вихри. Сквозь серую мглу потрясенный профессор увидел, как от черной стены леса отделяются новые тени. Волки! Крадучись, они добрались до поваленного забора и выстроились в линию, напоминая взвод почетного караула в ожидании важной персоны. И персона не замедлила появиться.

Вершины сосен вздрогнули, сбросив шапки плотного снега. Затем деревья расступились, словно освобождая дорогу неведомому путнику, и из леса появилось НЕЧТО. Оно продвигалось уверенной поступью и остановилось в метре от заснеженных волчьих спин. Таинственное свечение, мерцающим ореолом окружавшее его, позволяло разглядеть все до мельчайших деталей. Невиданный монстр, усеянный бородавками и кожными наростами, безмолвно обозревал окрестности молочными зрачками глаз, покрытых бельмами. На его серой вздувшейся коже зияли гниющие язвы. Он был похож на угловатого голема, высеченного из каменной глыбы нетвердой рукой неопытного мастера. Вскоре взгляд пришельца коснулся старого дома. Казалось, он ощупывает невидимыми пальцами каждую пядь покосившегося строения. Когда его взор добрался до окна, через которое наблюдал за происходящим профессор, резкая боль в глубине черепа парализовала ученого. Он застыл, как зачарованный, не в силах ни думать, ни шевелиться.

Внезапно послышался тяжелый дребезжащий голос. Но звучал он вовсе не из пасти чудовищного урода. Нет, он раздавался прямо у Анатолия Николаевича в голове, болезненно вибрируя и повторяясь долгим эхом в каждой клетке его пылающего мозга:

– ЗНАЙ: ЖИТЬ ТЕБЕ ОСТАЛОСЬ ВСЕГО ТРИ МЕСЯЦА.

Очнулся Анатолий Николаевич поздним утром. Он лежал на полу, замерзший и обессиленный. Сильно болела голова, на лбу была глубокая ссадина. Цепляясь за стену, профессор кое-как поднялся на ноги и подошел к окну. Его глазам открылся залитый солнцем зимний сад, устланный белым ковром, и нетронутые шапки снега на деревьях. Серый забор, как ни в чем не бывало, стоял на своем месте. Только перепончатое крыло летучей мыши акульим плавником торчало из ближайшего сугроба, вздрагивая от порывов студеного январского ветра.

Обо всем этом профессор поведал сердобольной соседке только на следующий день после своего необычного пробуждения. Он рассказывал в своей излюбленной манере, подробно и чуть иронично, и на первый взгляд выглядел совершенно нормальным, однако внимательный наблюдатель непременно заметил бы в глубине глаз Анатолия Николаевича предательские отблески смертельного страха, который впитала в ту страшную ночь его душа.

А в середине апреля того же года ученый пропал. Оставил все как есть: осиротевший дом, нехитрый скарб, множество книг, которые он ценил превыше любого богатства, и – сгинул.

Обнаружилось это, после того как родственники профессора забили тревогу, не получив от него никаких известий в течение длительного времени. Они прибыли в поселок и, не найдя его, обратились в милицию. Сыщики неделю ходили по домам, всех расспрашивали, пытались найти хоть какую-то нить, которая могла бы помочь в поисках пропавшего человека, но тщетно. Тогда они обследовали лес, окрестные болота, но и там не смогли обнаружить ничего, что пролило бы свет на загадочное исчезновение. Через пару месяцев после известных событий родственники подогнали к дому профессора грузовую машину, забрали кое-какую мебель, утварь и книги, после чего заколотили окна старыми досками и навсегда покинули селение.

К Дарье Семеновне тоже заходили следователи, много расспрашивали о пропавшем соседе, делали какие-то записи, но ничего так и не выяснили. Историю, поведанную профессором, она, по понятным причинам, никому рассказывать не стала: помочь поискам подобная страшилка не могла, а вот приклеить к ней ярлык «свихнувшейся старухи» – это пожалуй.

Даже гостям она решилась рассказать обо всем лишь под изрядным хмельком. Стас считал, что за давностью лет бабка половину позабыла, а половину присочинила, если вообще не выдумала всю историю от начала до конца, однако это не помешало ему всерьез заинтересоваться старым строением.