Льуминос

– Скажи, что в нём рукописи. А чемодан такой старый и обшарпанный, потому что принадлежал деду того человека, которому нужно его передать. И не переживай, я после всего скажу Доценту, что это я тебя попросил передать этот чемодан.

– Да я не переживаю, – смеясь, ответил он. – Конечно, я прекрасно понимаю, что если бы ты сам попросил его это сделать, он бы сразу заподозрил что-то неладное…

Мы ещё немного посмеялись, вспомнив несколько историй, недавно произошедших, я оставил ему портфель и поехал по своим делам.

В 18:00 он мне скинул сообщение, что сделал всё, о чем я его попросил.

В 18:45 я был уже на вокзале. Припарковав машину так, чтобы её не было видно, я стал наблюдать за центральным входом. Ровно в 19:00 я увидел Доцента, который не спеша поднимался по ступенькам к главному входу железнодорожного вокзала. В своем сером стеганом пальто, в очках и с этим ужасным пошарпанным чемоданом он действительно был похож на серийного маньяка – Чикатило.

Как только он зашел в здание вокзала, я вышел из машины, подошел к телефонному аппарату – они в то время ещё были на улицах города – и позвонил в милицию.

Когда там взяли трубку, я сообщил, что в зале железнодорожного вокзала находится молодой человек, который ведет себя весьма подозрительно. Работник правоохранительных органов спросил, в чём выражается эта подозрительность, и я ответил, что он трется возле женского туалета, постоянно в него заглядывая, и я заметил, как он пытался пристроить свой чемодан в женскую кабинку. Короче говоря, я объяснил, что он своим неадекватным поведением смахивает то ли на маньяка, то ли на террориста. Дежурный, который принимал от меня это заявление, расспросил подробнее о том, как выглядит этот странный человек и где конкретно я видел его в последний раз. Ответив на его вопросы я уже хотел было повесить трубку, но дежурный спросил мою фамилию. Испуганным голосом я заявил ему, что переживаю за свою жизнь и поэтому звоню анонимно, после чего уже повесил трубку.

Конечно, мне было очень интересно увидеть своими глазами, как будут развиваться все события. Я аккуратно приблизился к зданию вокзала с огромными панорамными окнами и стал наблюдать, что же будет происходить внутри. Ничего не подозревающий Доцент, с кожаным потрепанным чемоданом в руке, в это время ждал приезжавшего человека из министерства.

Дожидаться милицию долго не пришлось, минут через десять в зал вбежали шесть спецназовцев во всем своем обмундировании. Через мгновение Денис уже лежал с застегнутыми сзади наручниками, уткнувшись лицом в пол. Милиция сработала очень быстро, через минуту его уже вывели из здания вокзала, посадили в машину и увезли в отделение.

То, что было потом, я излагаю уже со слов Дениса, который всё это и рассказал. Правда, сделал он это немного позже – когда перестал на меня обижаться и на всю произошедшую историю мог смотреть уже с юмором.

Когда его арестовывали на вокзале, делился он, для него вообще всё происходило как во сне. Он абсолютно ничего не мог понять и как-либо адекватно реагировать на происходящее. Когда его доставили в отделение и завели в кабинет к следователю, он начал включать свой мыслительный процесс и сделал один единственный на тот момент вывод. А вывод в его голове сформировался такой: всё это какое-то недоразумение, и арестовали его, вероятнее всего, по ошибке, перепутав с кем-то.

К тому моменту следователь уже пригласил в кабинет понятых, чтобы провести обыск личных вещей.

«Следователь представился и спросил: есть ли при мне какие-то запрещенные вещи, типа оружия, наркотиков или чего-нибудь подобного», – рассказывал Денис.

Конечно, он ответил, что ничего подобного не имеет.

«А в чемодане что?» – спросил следователь.

«Рукописи…» – взволнованно ответил Денис, явно предчувствуя что-то неладное.

«Ну, давайте с чемодана и начнём», – продолжил следователь. И аккуратно, надев резиновые перчатки, открыл этот злосчастный чемодан.

«Когда он выложил всё содержимое на стол, я, честно говоря, – делился Денис, – с трудом удержался, чтобы не упасть в обморок. Содержимое, мягко говоря, удивило даже навидавшихся всякого, работников милиции».

На столе перед следователем лежали так называемые «рукописи». Это были: резиновый член огромного размера, кожаная плетка и красный кляп в рот; моток ржавой проволоки; старый ржавый кухонный нож; женский чулок, который, по версии следователя, Доцент надевал себе на голову, когда творил свои страшные злодеяния; старый номер детского журнала «Мурзилка» – ещё советского образца, толстый рекламный каталог 1982 года выпуска «Бурда Моден» и… селедка. Много селедки. Каждая была завернута в женские рейтузы.

Когда я готовил этот «джентльменский набор» для Доцента и заехал в магазин купить десяток женских трусов для дам преклонного возраста, продавец – молодая симпатичная девушка – спросила у меня:

«А зачем вам столько? Ваша бабушка вряд ли успеет их все сносить».

На что я ответил, что это не для бабушки, а для моего друга.

«Я находился в какой-то прострации, – вспоминал Денис. – Я – уважаемый научный работник, зав. кафедрой психологии – сидел в кабинете у следователя, пристегнутый к стулу наручниками, а передо мной на столе лежали все эти, якобы принадлежавшие мне, „рукописи“».

Когда следователь начал составлять протокол и опись найденных у него вещей, то спросил имя и фамилию Дениса. Тот же не придумал ничего лучше, нежели соврать и назвать паспортные данные своего бывшего одноклассника, который недавно умер.

«Я ведь в первый раз попал в такую ситуацию и не знал, что данный обман быстро раскроется, а я делаю себе тем самым только хуже. Очень не хотелось, чтобы обо всём этом узнали в университете, – объяснил он. – И мой воспаленный мозг подсказывал, что сейчас всё быстро само собой разрешится, и меня отпустят домой».

Но всё само собой не разрешилось… И через полчаса, когда выяснилось, что его имя и фамилия вымышленные, в милиции поняли, что, вероятнее всего, перед ними сидит опасный преступник.

«Когда начал понемногу приходить в себя, я, как великий психолог, решил, что лучший способ защиты – это нападение. Я знал, что у нашего ректора большие связи в органах, и необходимо попытаться этим как-то бравировать перед рядовыми сотрудниками. Я собрал все свои силы, – смеясь, рассказывал Денис, – и начал во все горло орать на следователя и на всех остальных, кто присутствовал там. А к тому моменту собралось уже достаточно много людей. Все хотели на меня посмотреть. Не каждый же день ловят маньяков.

Я орал, что они ещё не знают, с кем связались и, что у всех у них будут большие проблемы: «Ректор вас всех уволит! И вообще, чемодан этот не мой, а деда моего друга!». Хотя и понимал, что несу какую-то чушь и веду себя неадекватно, но я был, как говорят в психиатрии, в состоянии аффекта и ничего с собой поделать не мог».

Затем в кабинет зашел начальник – очень грозного вида, внешностью и манерой общения больше похожий на криминального авторитета, чем на работника милиции, и сказал: «Так, хватит смотреть на эту клоунаду, начинайте оперативное дознание».

«Я был сильно возбужден, сердце выскакивало из груди, и когда ко мне стали присоединять какие-то провода, я решил, что, вероятно, работники милиции переживают за моё здоровье и хотят сделать кардиограмму сердца, – смеясь, продолжил Денис. – Но вскоре я сообразил, что переживаний за мое здоровье там и близко нет, и то, что они хотят сделать, это никак не кардиограмма. Я понял, что меня собираются пытать током!»

В то время во всей правоохранительной системе были широко распространены так называемые оперативные методы дознания. Конечно, не везде их применяли и не ко всем, но особые случаи были. Денис, наверное, попадал под такой особый случай. Это были обыкновенные пытки, самые распространенные из которых – это когда надевали полиэтиленовый пакет на голову подозреваемого и держали его, пока тот не начинал терять сознание, а также пытки электрическим током. Бывало, что у человека не выдерживало сердце, и он умирал, но это были единичные случаи, и их сразу пытались замять, обставляя всё так, будто это был естественный сердечный приступ.

Доцент тоже прекрасно знал о подобных историях. Сообразив, что у него возникли действительно серьезные проблемы, он изменил тактику. Он признался, как его зовут на самом деле и, что он – преподаватель университета. Следователь быстро проверил эти данные и убедился, что тот не врет.

Был уже поздний вечер, и работникам милиции нужно было решать, как с ним поступать. Формально его не могли больше держать, так как он не совершил ничего противоправного, но и отпустить тоже не могли. Во-первых, они действительно сомневались в его вменяемости, видя его «рукописи» и не совсем адекватное поведение. Во-вторых, они хотели проверить его на нераскрытые преступления, которые совершили маньяки и насильники ранее. Исходя из этого, следователь вместе с начальником милиции, который и так уже слишком задержался на работе из-за какого-то идиота, приняли решение отправить его в психиатрическую больницу для освидетельствования его вменяемости. Они знали, что этот процесс займет не менее нескольких дней, а у них как раз будет время, чтобы проверить его на причастность к каким-либо преступлениям. Они сняли у Доцента отпечатки пальцев и на своей машине отвезли в психбольницу.

«Когда меня туда привезли, – рассказывал Денис, – я понял, что влип серьезно. Я прекрасно знал всю систему и методы, используемые в подобных учреждениях, и решил, что применять тактику „Лучший метод защиты – нападение“ не стоит. Если я начну кричать санитарам психбольницы, что у них всех будут большие проблемы, то в лучшем случае получу свою дозу транквилизаторов в задницу и проснусь утром, привязанным к кровати. Поэтому я вёл себя тихо и спокойно, мне необходимо было выиграть время, а завтра, надеялся я, должно всё разрешиться. Меня отвели в палату, указали на койку и закрыли дверь».

Эту злополучную историю Доцент рассказывал нам с друзьями на летней площадке «Классика». Наш громкий смех, был слышен, наверное, за квартал… Денис умел завлечь внимание. У него было неплохое чувство юмора, и он однозначно владел искусством красноречия, которое он постоянно оттачивал на своих лекциях. Доцент превосходно осознавал, преимущества своих ораторских качеств и знал, где их можно будет выгодно применить. В его планах был уход из образовательной деятельности в политику. На ближайших выборах он намеревался баллотироваться в народные депутаты. По этой причине он так дорожил нашей дружбой. Доцент прекрасно понимал, что самому это сделать будет очень сложно – для этого нужны будут деньги и связи, которых у него не было, а вот с нашей помощью у него могло это получиться.

Несмотря на то, что эта история с «рукописями» подкосила Дениса, он не стал долго на меня обижаться. Он не был размазнёй и ему близка была жизненная позиция: «Всё, что нас не убивает – делает нас сильнее». Денис был практикующим психологом, и сам не раз вытаскивал людей из депрессии, советуя всё, что происходит в жизни, воспринимать как вызов и переносить с высоко поднятой головой – без нытья, разочарований и сожалений. Поэтому через неделю после произошедшего мы все вместе уже сидели в кафе и от души смеялись.

– Вы даже не представляете моё состояние, – продолжал Денис. – Для меня всё это было похоже даже не на сон, а на какую-то отдельную реальность, настоящая фантасмагория! Я, кандидат наук по психологии, доцент, заведующий кафедрой, и вдруг здесь – на скрипучей кровати, накрытый грязным одеялом, под которым умерло неизвестно сколько людей, запертый в больничной палате для душевнобольных. Ещё несколько часов назад я находился в окружении красивых студенток, а теперь вокруг одни умалишенные, которые к тому моменту уже внимательно разглядывали меня. В палате не было совсем темно, и я мог различать их лица. Большая часть людей спала, но некоторые всё ещё бодрствовали. Я был начеку и приготовился в случае опасности громко звать на помощь санитаров. Проведя несколько часов в глубоких раздумьях, я пришел к мысли, что это Саня подставил меня, передав эти злосчастные «рукописи». Тем не менее я всё никак не мог понять, зачем и какова цель всего этого. У меня с ним были прекрасные отношения, и сам он, скорее всего, никогда бы не пошел на такой поступок. Я был сильно вымотан, усталость начала брать своё, и я почувствовал, что начинаю засыпать. Но тут мой сосед по больничной койке тихонько подошёл ко мне и, тыча в меня пальцем, в утвердительной форме произнес: «У тебя гнилые зубы!»… Я понял, что этой ночью не усну.

Утром, когда санитары вели меня на освидетельствование, уже собрался консилиум врачей, готовых проанализировать моё душевное состояние. К тому моменту в моей голове все пазлы начали складываться воедино и ко мне, наконец, пришло озарение. Я всё понял…

Я вспомнил наш с тобой, Серега, разговор, – объявил он, указывая на меня пальцем, – произошедший накануне, в тот «знаменательный» день. Вспомнил и про непредсказуемость жизни, о которой мы с тобой дискутировали; и про тех, кого я считал отбросами общества. Ещё припомнил, что ты ведь тоже знаком с Саней и вы часто общались. К тому же я уже был наслышан о всяких ваших историях… Но я всегда был уверен, что они либо придуманы, либо слишком преувеличены. Но там, в дурдоме, переваривая свой новый опыт, я уже начал думать, что, скорее всего, они не преувеличены, а даже преуменьшены.

– И как ты оттуда вышел? Сбежал, что ли? Как в фильме «Кавказская пленница» – другие шизики тебя катапультировали через забор? – спросил, улыбаясь, мой друг.

– Ректор нашего университета знал уже с самого утра, что у меня проблемы, – усмехнулся Денис. – Хоть для многих он – негодяй редкий, но своих в беде он не бросал никогда; помогал всегда. Он позвонил начальнику милиции города, и через полчаса следователь, который меня туда доставил, уже вез меня на своей машине в университет. Когда я зашел в кабинет к ректору и начал его благодарить, он показал мне кулак перед носом и сказал, чтобы больше подобного никогда не было, а то в следующий раз он мне сам засунет в задницу то, что нашли в моем чемодане. Я пытался объяснить ему, что это так надо мной подшутили друзья, но он и слушать меня не хотел. «Иди работай!», – сказал он и выставил меня за дверь.

Это был незабываемый вечер в нашем любимом студенческом кафе, и мы буквально угорали со смеху.

– Серёга, – обратился ко мне Доцент, – теперь я тебя хочу «освидетельствовать» и составить психологический портрет. Скажи мне: какая цель таких, мягко говоря, розыгрышей? Которые, по слухам, нередко происходят. И как давно ты начал их инициировать?

– У меня лучше спроси! – отозвался один из друзей, с которым мы были знакомы ещё со школьной скамьи. – Он начал их, как ты говоришь, инициировать с самого детства. Но самое главное в этом во всём то, что у него всегда получалось выходить сухим из воды и оставаться безнаказанным… Хотя нет, не всегда, – вспомнил он историю и рассмеялся. – Как-то раз в школе, насмотревшись фильмов про партизан, мы собрались вместе и решили, что пришло время для серьезных дел. У каждого из нас были свои идеи, но у Серого была, как нам показалось, самая достойная идея – он предложил пустить под откос грузовой железнодорожный состав со щебнем. Нам тогда требовалась щебенка, чтобы стрелять из рогаток. Много щебенки… – смеясь, рассказывал мой друг. – Ты, вообще, можешь себе представить: тридцать вагонов со щебнем пустить под откос?! Хорошо, что всё обошлось без жертв!

Доцент удивленно слушал, не понимая, шутит он сейчас или говорит серьезно.

Семейка Адамсов

Мы уже целую неделю ездили с Алиной по врачам. Было важно выслушать как можно больше мнений, чтобы затем принимать какое-то решение по поводу лечения. Но чем больше мы общались со специалистами, тем больше понимали, что каких-то конкретных эффективных вариантов никто нам предложить не мог. Практически все были едины во мнении: хирургическое вмешательство проводить нельзя – слишком большие риски. Химиотерапия и высокоточная радиохирургия в Алином случае были бы также неэффективны. Опухоль находилась в труднодоступном месте головного мозга и не имела четких границ, поэтому воздействовать на неё каким-то образом, кроме как хирургическим, не было никакой возможности.

Мы с Алиной заехали перекусить в «Классик». Пока ждали заказ, в кафе зашел мой приятель, с которым у меня были общие дела в одном бизнесе.

Мне нужно было с ним переговорить. Мы перешли с ним в другой зал, где было всего несколько столиков и бильярдный стол. В этом помещении можно было уединиться, и мы часто его использовали как переговорную.

Пока Алина ждала заказ, в кафе вошел мой брат Дима. На тот момент она уже была с ним знакома.