Бересклет

Пусть цари, и тьма стоит в пещере, —
Нынче все о Мери говорят,
Только что и слышно, – Мери, Мери.

И блестит снежок на волосах,
И скрипит снежок под башмаками,
В Ипсвиче двенадцать на часах,
В Норвиче двенадцать, в Ноттингаме.

Мери Кристмос – так назвал бы я
Свой рассказ и подарил другому.
Мери Кристмос – прачка и швея,
Помогает Диккенсу по дому.

А сегодня вымоталась вся —
Целый день по городу кружила,
И на стол поставила гуся,
И колечко в пудинг положила.

Уж она давно легла в постель,
А вокруг всю ночь стучались в двери.
Кто-нибудь, окликни нас в метель,
Кто-нибудь, скажи нам, – Мери, Мери!

«Ты открой два письма, не одевшись ещё…»

Ты открой два письма, не одевшись ещё, —
Я хочу до теней и до пудры
Губ твоих незнакомых коснуться и щёк,
Улыбнись, моё горькое утро.

Ты ведь в среду в мои прилетаешь края,
Не ко мне, ну и пусть, – только в среду,
Чтоб не знать, как ты близко, из города я
На два дня бесконечных уеду.

Слишком долго робел и сходил я с ума,
И сойдя, на судьбу положился,
И читаешь ты строки второго письма,
А на первое я не решился.

«Значит, и впрямь, никуда без поэзии…»

Значит, и впрямь, никуда без поэзии,
Если на сцене, на самом краю,
Старенький Зяма покойного Дезика
Так и читает, как душу свою.

Долго читает, набухло под веками, —
Зямина дорого стоит слеза.
Так и стоит, и смахнуть её некому,
И описать невозможно глаза.

Ноет осколок, доставшийся смолоду
Дезику в руку, у Зямы в ноге.
Это читает Давида Самойлова
Зяма, Зиновий Ефимович Гердт.

Это, не чуя земли под ногами,
Так оживает старик в старике,
Это читает по памяти «Гамлета»
Гамлет, и воздух сжимает в руке.

«В окно открытое, с гулянья…»

В окно открытое, с гулянья,
Ворвался ветер впопыхах,
Грозою бредил, тополями,
Сырою свежестью пропах,

Вилась, кружилась занавеска,
Как плащ, металась за спиной,
Но прозвучал в квартире резко
Звонок отчаянный ночной,

И ты почуял дуновенье
Привычной в общем-то беды,
И понял, как ещё мгновенье
Тому назад был счастлив ты.

«Храни меня, прекрасная пора…»

Храни меня, прекрасная пора,
Осенние колхозы институтские,
В райцентре дискотеки до утра,
Грузовики, дороги наши русские.

Как выяснилось позже, за морковь
Мы бились на развалинах империи,
Но выходили в поле, и любовь
Ещё была таинственной материей.

И потому, храни меня туман,
Пусть позже прояснится слишком многое,
Ты утром тем на счастье был мне дан,
Туман над пашней чёрной, над дорогою.

«Останься на Сущевской станции…»

Останься на Сущевской станции